Юрий Григорович ушел из жизни на 99-м году — эпоха, именем которой называли балет, закончилась. Имя, ставшее синонимом не просто высокого искусства, а целой художественной доктрины, сегодня звучит как символ целостности, силы и власти. Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат всех возможных государственных наград и кавалер всех степеней главных российских орденов, он был больше, чем хореограф. Он был своего рода вождь.
Сравнение с Иосифом Сталиным — не метафора. Это прямая параллель. Тридцать лет — с 1964 по 1995 — Юрий Григорович управлял балетной труппой Большого театра с такой же неоспоримой, тотальной властью, как Сталин управлял страной. Его боялись, за ним шли, ему подчинялись. Он вознес советский балет на международную высоту, и он же заморозил его в бронзе, не позволяя свежему воздуху проникнуть за кулисы главного театра страны.
Он пришёл из Ленинграда, с сиянием надежды оттепели. Его ранние балеты — «Каменный цветок» и «Легенда о любви» — были поэтичны, новаторски музыкальны, проникнуты духом внутренней свободы. В них чувствовалась школа Лопухова, тонкого философа и формалиста, но уже звучал голос будущего диктатора сцены — уверенного, амбициозного, безжалостного к чужому мнению. Когда Григоровича позвали в Москву — сначала с гастролями, потом с предложением руководить балетной труппой Большого — он не просто согласился. Он вошел туда как в свою судьбу. И остался навсегда.
С ним театр пережил настоящую революцию. Под его пером и плетью Большой театр стал «Театром Григоровича». Его стиль — эпический, мускулистый, патетичный, с монументальной хореографией, мощной мужской партией и подчеркнутой драматургией — стал официальным каноном. «Спартак» (1968) — главный балет советской эпохи — оказался её манифестом: в нём была идеология, борьба, трагедия, героизм, и не было мелодрамы. Именно в «Спартаке» родился герой нового типа — не лирический возлюбленный, а вождь. Как сам Григорович.
Однако в каждой вершине заложена тень будущего падения. Безусловная власть не терпит конкуренции — и Григорович выжигал любую альтернативу. Под нож пошел драмбалет, исчезли постановки Лавровского и Захарова, замерло развитие. В середине 1990-х стало очевидно: система исчерпала себя. Балетов в репертуаре становилось всё меньше, конфликтов — всё больше, артисты уходили. В 1995-м Юрий Николаевич покинул пост. Но не ушел. Вернулся спустя шесть лет — неофициальный патриарх, возвращенный отцами-основателями. И вернулся навсегда.
С тех пор он больше не создавал — он хранил. «Щелкунчик», «Спартак», «Иван Грозный», «Легенда о любви» — эти четыре спектакля стали хореографическим Евангелием Большого театра. Их не позволяли трогать, их играли снова и снова — с новыми поколениями артистов, под старую музыку, по верным схемам.
Что останется от Григоровича — монумент или стиль? Портрет в фойе или жесткий синтаксис движений, вписанный в тела десятков поколений артистов? Его критиковали, порой яростно, но даже оппоненты признавали: именно он сформировал тот образ русского балета, который запомнил и полюбил мир. Торжественный, возвышенный, статуарный. Он создал балетный канон, а потом встал на его страже. Он не позволил сцене раствориться в эксперименте, но и не дал ей дышать полной грудью.
И все же Юрий Григорович был значимой, даже великой фигурой в мире искусства. И сегодня его не стало. Балет его не забудет и, наверное, будет благодарен ему еще много десятилетий, несмотря ни на что. Компания «Эпитафия» выражает соболезнования родным и друзьям хореографа.
Читайте также: