— Серёж, иди к нам! — крикнула Галина Ивановна. — Люся такое рассказывает, умора!
— Не хочу, — буркнул он, не оборачиваясь. Его голос был тихим, но в нём звенело напряжение.
Мать нахмурилась, заметив его тон.
— Что с тобой? — она встала и подошла к сыну. — Ты какой-то не такой. Устал?
Серёжа повернулся и его глаза были тёмными от злости. Впервые за долгое время он смотрел на мать не как сын, а как человек, которому надоело терпеть.
— Мам, — сказал он, — почему ты не спросила? Почему вы с папой просто приехали и решили, что будете здесь жить?
Галина Ивановна моргнула, явно не ожидая такого вопроса.
— А что спрашивать? — она пожала плечами. — Вы с Катей вечно на работе, дома бардак, еды нормальной нет. Мы же для вас стараемся! Я котлеты сделала, окна помыла…
— Мы не просили! — Серёжа повысил голос, и Люся в гостиной замолчала, прислушиваясь. — Это наш дом, мам. Наш с Катей. Мы за него платим, мы его выбрали. А вы… вы просто взяли и всё захватили!
— Захватили? — Галина Ивановна всплеснула руками. — Как ты с матерью разговариваешь? Мы для вас, неблагодарные, стараемся, а ты…
— Хватит! — Серёжа ударил кулаком по подоконнику, и кружка, стоявшая рядом, звякнула. — Это не помощь, мам. Это… это как будто вы нас выгоняете из нашей же жизни!
Виктор Петрович кашлянул из гостиной, но не вмешался. Люся, наоборот, подалась вперёд, явно наслаждаясь драмой. Галина Ивановна смотрела на сына, и её лицо медленно менялось. Обида, удивление, а потом — что-то ещё. Что-то, похожее на страх.
— Серёжа, — начала она, но он не дал ей договорить.
— Катя ушла, — сказал он, и его голос дрогнул. — Из-за вас. Из-за того, что вы не даёте нам жить. И я… я не знаю, вернётся ли она.
Галина Ивановна открыла рот, но слова не шли. Впервые за много лет она не знала, что сказать. Серёжа отвернулся к окну, и его плечи опустились, как будто весь воздух вышел из него. Он чувствовал себя предателем. Предателем Кати, которая пыталась достучаться до него. Предателем родителей, которых он любил, но не мог больше терпеть. И предателем самого себя, потому что позволил всему этому зайти так далеко.
*****
Катя сидела в автобусе, глядя в тёмное окно. Отражение её лица было бледным, с тёмными кругами под глазами. Она выглядела старше, чем ей было — тридцать два года, а казалось, все сорок. Работа, ипотека, теперь ещё это. Она вспомнила, как ещё год назад они с Серёжей смеялись над какой-то глупой комедией, ели пиццу прямо из коробки и строили планы. Тогда она думала, что они справятся с чем угодно. А теперь? Теперь она ехала к подруге, потому что не могла остаться в собственном доме.
Телефон завибрировал. Ещё одно сообщение от Серёжи: «Я поговорил с мамой. Пожалуйста, вернись. Я не хочу тебя терять». Катя прочитала его и сжала губы. Поговорил? И что это изменило? Она не ответила. Просто не знала, что сказать.
Автобус остановился и Катя вышла на пустынной улице. Дом Маши был в двух кварталах, и она пошла пешком, вдыхая холодный воздух. Ей вдруг вспомнилось, как её мама, ещё живая, говорила: «Катя, дом — это не стены. Это люди, с которыми ты хочешь быть». Тогда Катя не понимала. А теперь… теперь она начинала понимать. Но с кем она хотела быть? С Серёжей, который не слышит её? Или с самой собой, которая устала притворяться, что всё в порядке?
Маша встретила её на пороге с кружкой горячего чая и тёплым пледом. Её квартира, маленькая и уютная, пахла ванилью и книгами. Здесь не было свёкров, наливки и чужих котлет. Здесь была тишина.
— Рассказывай, — сказала Маша, усаживая Катю на диван.
И Катя рассказала. Про чемодан, борщ, Люсю с её смехом, про Серёжу, который не может сказать «нет». Про то, как она чувствует себя чужой в своём доме. И про то, что их брак трещит по швам.
Маша слушала молча, только кивала. А когда Катя закончила, налила ей ещё чая и сказала:
— Знаешь, я через это проходила. Когда мы с Пашей только поженились, его мама решила, что я «неправильно» веду хозяйство. Приезжала, убирала, готовила, а я потом находила свои вещи в мусорке, потому что они «не по фэншуй». Я терпела, пока не поняла: если не поставлю границы, она меня просто раздавит.
— И что ты сделала? — Катя сжала кружку, грея пальцы.
— Сказала Паше, что ухожу, — Маша пожала плечами. — Не шантажировала, не угрожала. Просто честно: или мы строим нашу семью, или я не справлюсь. Он меня услышал. И поговорил с мамой. Не сразу, не без скандалов, но поговорил. И знаешь, что? Она до сих пор дуется, но границы уважает.
Катя молчала, глядя в кружку. Уйти. Это слово пугало её. Она любила Серёжу. Любила их дом, их жизнь, какой она была до этого кошмара. Но могла ли она вернуться? И главное — хотела ли?
— Подумай, чего ты хочешь, — тихо сказала Маша. — Не для Серёжи, не для его родителей. Для себя.
Катя кивнула.
Тем временем в квартире назревала буря. Серёжа сидел на кухне, глядя на остывший чай. Галина Ивановна вошла, всё ещё с поджатыми губами, но её голос был мягче, чем раньше.
— Серёж, — начала она, — я не понимаю. Что я сделала не так? Мы с папой приехали, чтобы помочь. А ты… ты на меня кричишь. И Катя эта твоя…
— Мам, хватит, — Серёжа поднял глаза, и в них была такая решимость, какой Галина Ивановна не видела никогда. — Катя моя жена. И это наш дом. Вы с папой не спросили, не предупредили. Просто приехали и решили, что так будет лучше. А нас вы спросили? Меня? Катю?
Галина Ивановна села напротив, сцепив руки на столе.
— Мы думали, вы будете рады, — сказала она тихо. — В посёлке тоска, Серёж. Холодно, пусто. А тут… тут вы, город, жизнь. Я думала, мы будем вместе, как семья.
— Семья — это не значит жить в одной квартире, — Серёжа покачал головой. — Семья — это когда уважают друг друга. А вы… вы даже не спросили, хотим ли мы вашей помощи.
Виктор Петрович, услышав разговор, вошёл в кухню. Люся осталась в гостиной, но её смех затих — она явно прислушивалась.
— Серёж, — сказал свёкор, — мы не хотели ничего плохого. Просто… твоя мама скучала. И я тоже. Думали, тут повеселее будет.
— Пап, я понимаю, — Серёжа вздохнул. — Но это не повод приезжать и захватывать нашу жизнь. Катя ушла. И я не знаю, вернётся ли она. А если не вернётся… — его голос дрогнул, — я не знаю, как буду без неё.
Галина Ивановна смотрела на сына, и её глаза блестели. Впервые она не спорила, не возмущалась. Она просто молчала, и это молчание было громче любых слов.
— Что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спросила она наконец, и её голос был почти шёпотом.
Серёжа встал, подошёл к окну и посмотрел на тёмный двор. Он не знал, что ответить. Выгнать родителей? Невозможно. Умолять Катю вернуться? А что, если она не захочет? Он чувствовал себя в ловушке, и выхода не было.
— Я хочу, чтобы вы уехали, — сказал он наконец, и каждое слово далось ему с трудом. — Не навсегда. Но сейчас. Дайте нам с Катей разобраться. Пожалуйста.
Галина Ивановна ахнула, прикрыв рот рукой. Виктор Петрович кашлянул, но кивнул, будто ожидал чего-то подобного. Люся, всё ещё сидевшая в гостиной, громко вздохнула, и этот звук был как точка в разговоре.
— Хорошо, — сказала Галина Ивановна, и её голос дрожал. — Мы уедем. Завтра. Но, Серёжа… ты уверен, что это правильно?
Он не ответил. Не потому, что не знал. А потому, что боялся: а вдруг он ошибается? Вдруг Катя не вернётся, даже если родители уедут? Вдруг их брак уже не спасти? Но он знал одно: если он не сделает этот шаг, он потеряет её навсегда.
*****
Катя проснулась на диване у Маши, чувствуя, как болит шея от неудобной подушки. Утро было серым, за окном моросил дождь. Маша уже ушла на работу, оставив на столе записку: «Чай в шкафу, круассаны в холодильнике. Звони, если что». Катя улыбнулась, но улыбка быстро угасла. Ей нужно было решать. Возвращаться домой? Или… что?
Она включила телефон и увидела новое сообщение от Серёжи: «Мама с папой уезжают завтра. Я их попросил. Пожалуйста, вернись. Я люблю тебя». Катя прочитала его раз, другой, третий. Слова казались такими простыми, но за ними стояло что-то большее. Серёжа попросил родителей уехать. Он сделал шаг. Впервые за всё это время он выбрал её.
Она набрала его номер, и он ответил после первого гудка.
— Катя? — его голос был хриплым, как будто он не спал. — Ты где?
— У Маши, — ответила она, и её собственный голос дрожал. — Ты правда их попросил уехать?
— Да, — сказал он. — Я… я не хочу тебя терять, Катя. Прости, что так долго тянул. Я должен был сразу…
— Не надо, — перебила она. — Просто… скажи, что мы справимся. Что мы вернём наш дом. Нашу жизнь.
— Справимся, — сказал он, и в его голосе была такая твёрдость, какой она не слышала давно. — Обещаю.
Катя закрыла глаза, чувствуя, как слёзы снова текут по щекам. Она не знала, что будет дальше. Не знала, смогут ли они с Серёжей вернуть то, что было. Но в этот момент, слушая его голос, она поверила: у них есть шанс. И она не хотела его упустить.
*****
Катя стояла в прихожей, глядя на пустое место, где ещё вчера громоздились чемоданы свёкров. Галина Ивановна и Виктор Петрович уехали утром, как и обещали. Люся, их шумная подруга, укатила с ними, оставив после себя только запах наливки и пару пустых чашек на столе. Квартира была непривычно тихой. Ни телевизора, ни смеха, ни звяканья кастрюль. Только тиканье часов на кухне и далёкий шум машин за окном.
— Ну что, — Серёжа вошёл из спальни, держа в руках кружку с кофе, — теперь только мы. Как ощущения?
Катя повернулась к нему, пытаясь улыбнуться. Её лицо всё ещё было бледным, но в глазах появилась искорка.
— Странно, — призналась она, снимая куртку. — Как будто вернулась в свой дом, но… не совсем. Всё ещё кажется, что кто-то сейчас войдёт и начнёт варить борщ.
Серёжа хмыкнул, но его улыбка была натянутой. Он поставил кружку на полку и подошёл к ней, нерешительно протянув руку. Катя не отстранилась, но и не бросилась в объятия. Она просто стояла, глядя на него, словно пыталась понять, кто перед ней: тот Серёжа, с которым она мечтала о будущем, или тот, кто молчал, пока его родители захватывали их жизнь.
— Прости, — сказал он тихо. — Я должен был сразу поставить точку. Не знаю, почему тянул.
— Давай попробуем начать заново, — сказала она, стараясь звучать увереннее, чем чувствовала. — Но, Серёж, нам надо говорить. Честно. Без «потом разберёмся». Если что-то не так, мы решаем это сразу. Договорились?
Он кивнул, и в его глазах мелькнуло облегчение.
— Договорились. И… я хочу, чтобы ты знала: я правда тебя люблю. И этот дом — наш. Только наш.
Катя почувствовала, как ком в горле становится меньше. Она шагнула к нему и обняла, уткнувшись лицом в его плечо.
Следующие дни были как осторожный танец. Катя и Серёжа старались вернуть прежний ритм, но всё было немного не так. Они заказывали пиццу, смотрели сериалы, даже пытались шутить, но в воздухе висело что-то невысказанное. Катя замечала, как Серёжа иногда замирает, глядя на телефон, будто ждёт звонка. А она сама ловила себя на том, что прислушивается к звукам в подъезде, ожидая услышать шаги Галины Ивановны.
Работа помогала отвлечься. Катя с головой ушла в новый проект, проводя в офисе больше времени, чем нужно. Серёжа тоже засиживался допоздна, отлаживая какой-то сложный код для стартапа. Но теперь они старались хотя бы ужинать вместе, даже если это была просто доставка. Это был их способ напомнить друг другу: мы всё ещё команда.
В один из вечеров прозвучал звонок в дверь. Катя нахмурилась — они никого не ждали. Серёжа, сидевший за столом с ноутбуком, тоже поднял голову.
— Кто там? — спросил он, вставая.
— Не знаю, — Катя пожала плечами, но внутри шевельнулось нехорошее предчувствие. Она пошла к двери, стараясь не думать о худшем. Может, соседка за солью? Или доставка, которую они забыли забрать?
Но за дверью стояла Галина Ивановна. Одна, без чемодана, но с большим пакетом, от которого пахло чем-то домашним — пирожки, что ли? Её лицо было серьёзным, без привычной улыбки.
— Катя, — сказала она, — можно войти? Нам надо поговорить.
Катя замерла, чувствуя, как сердце ускоряет ритм. Она посмотрела на Серёжу, который подошёл к двери и теперь смотрел на мать с той же смесью удивления и тревоги.
— Мам, что случилось? — спросил он. — Почему ты не предупредила?
— Потому что вы бы не открыли, — Галина Ивановна вздохнула и шагнула вперёд, не дожидаясь приглашения. — Я ненадолго. Только поговорю и уйду.
Они сели в гостиной. Галина Ивановна поставила пакет на стол, и запах пирожков стал сильнее. Катя сидела на краю дивана, скрестив руки, готовая к обороне. Серёжа устроился рядом, но его поза была напряжённой, как будто он ждал удара.
— Я долго думала, — начала Галина Ивановна, глядя то на Катю, то на сына. — После того, как мы уехали. И поняла, что должна извиниться.
Катя моргнула. Извиниться? От Галины Ивановны, которая всегда была уверена в своей правоте? Это было как снег в июле.
— Я не хотела вас обидеть, — продолжала свекровь, и её голос был тише, чем обычно. — Ни тебя, Катя, ни тебя, Серёж. Я думала… думала, что делаю лучше. В посёлке пусто, тоскливо. А тут вы, город, жизнь. Я хотела быть ближе. Хотела быть нужной.
Катя молчала, не зная, что сказать. Она ожидала обвинений, оправданий, но не этого. Не честности.
— Мам, — Серёжа кашлянул, — мы понимаем. Но ты не спросила. Ты просто приехала и… всё.
— Знаю, — Галина Ивановна кивнула, и её глаза блестели. — Я привыкла, что всё решаю сама. У нас с папой так было всегда. Он молчит, я делаю. И мне казалось, что вам это тоже нужно. Но я ошиблась.
Катя почувствовала, как напряжение в груди немного отпускает. Она не ожидала, что Галина Ивановна признает ошибку.
— Галина Ивановна, — сказала она, стараясь говорить спокойно, — я ценю, что вы извиняетесь. Но вы должны понять: это наш дом. Наш с Серёжей. Мы не просто «всё время на работе». Мы строим свою жизнь. И когда вы приехали, не спросив, это было… как будто вы нас не уважаете.
Свекровь посмотрела на неё, и в её взгляде было что-то новое. Не обида, не раздражение, а понимание. Или попытка понять.
— Я не хотела, чтобы ты так чувствовала, — сказала она. — Я думала, семья — это когда все вместе. Когда не надо спрашивать. Но, видно, времена другие. И вы другие.
— Мы не другие, — Серёжа подался вперёд, — мы просто хотим сами решать. Мам, мы вас любим. Но нам нужно своё пространство. Своя жизнь.
Галина Ивановна кивнула, теребя край своей кофты. Она выглядела старше, чем обычно, и Катя вдруг заметила морщины вокруг её глаз, которые раньше не бросались в глаза.
— Я поняла, — сказала свекровь. — И больше не буду лезть. Но… можно я хотя бы пирожки оставлю? С капустой, как ты любишь, Серёж.
Он улыбнулся, и эта улыбка была первой искренней за весь вечер.
— Оставляй, — сказал он. — И приезжай. Но предупреждай, ладно?
Галина Ивановна кивнула, и её лицо немного посветлело.
Когда дверь за Галиной Ивановной закрылась, Катя и Серёжа остались в гостиной, глядя на пакет с пирожками. Тишина была уютной, почти осязаемой, как тёплое одеяло.
— Ну что, — Серёжа повернулся к ней, — попробуем пирожок?
Катя хмыкнула, но взяла один. Тесто было мягким, начинка тёплой, и на мгновение она почувствовала себя ребёнком, который ест мамины пирожки. Это было странно — принимать что-то от Галины Ивановны без внутреннего протеста. Но, может, это был первый шаг?
— Она правда извинилась, — сказала Катя, откусывая кусочек. — Я думала, она скорее Луну с неба снимет.
Серёжа рассмеялся, и этот смех был как глоток воздуха после долгого погружения.
— Мама такая, — сказал он. — Упрямая, но если до неё доходит, то доходит по-настоящему. Думаю, она правда поняла.
— Надеюсь, — Катя посмотрела на него. — Но, Серёж, нам всё равно надо работать над этим. Над нами. Мы слишком долго были… не вместе.
Он кивнул, и его лицо стало серьёзнее.
— Знаю. И я хочу это исправить. Может, начнём с малого? Например, выходные. Без работы, без телефонов. Только мы.
Катя улыбнулась, и на этот раз улыбка была настоящей.
— Звучит как план, — сказала она. — Но если ты опять забудешь выключить уведомления, я выброшу твой ноутбук в окно.
— Договорились, — он поднял руки, сдаваясь. — Но тогда ты не заказываешь суши три раза в неделю.
Они рассмеялись, и смех заполнил квартиру, как будто выгоняя остатки напряжения. Впервые за долгое время Катя почувствовала, что они на одной волне. Не идеально, но достаточно, чтобы двигаться вперёд.
Прошёл месяц. Галина Ивановна с Виктором Петровичем действительно приезжали на выходные, но без чемоданов и с искренним желанием для встречи. Катин и Серёжин дом был уже не просто стенами, за которые они платят ипотеку. Он стал местом, где они учились быть честными, быть вместе, быть семьёй. Не идеальной, не без ссор, но настоящей.
Однажды вечером, сидя на балконе с бокалом вина, Катя посмотрела на Серёжу и сказала:
— Знаешь, я думала, мы потеряем всё. Дом, нас. Но, кажется, мы стали сильнее.
Он улыбнулся, глядя на огни города.
— Потому что мы выбрали друг друга, — сказал он. — И, знаешь, я бы выбрал тебя снова. Даже с твоими подгоревшими блинами.
Катя рассмеялась, швырнув в него подушку. И в этот момент она поняла: они справятся. Что бы ни ждало их впереди. создаем пространство для поддержки и позитивных изменений.
Уважаемые читатели!
От всего сердца благодарю за то, что находите время для моих рассказов. Ваше внимание и отзывы вдохновляют делиться новыми историями.
Очень прошу вас поддержать этот канал подпиской!
Это даст возможность первыми читать новые рассказы, участвовать в обсуждениях и быть частью нашего литературного круга.
Присоединяйтесь к нашему сообществу - вместе мы создаем пространство для поддержки и позитивных изменений: https://t.me/Margonotespr
Нажмите «Подписаться» — и пусть каждая новая история станет нашим общим открытием.
С благодарностью и верой,
Ваша Марго