Лариса смотрела на ряды коробок, которые ещё предстояло распаковать, и чувствовала глубокое удовлетворение. Новая двушка в панельной многоэтажке для кого-то, может, не мечта. Но для них с Алексеем — настоящая победа. Тридцать лет копили, экономили, пахали, поднимали детей в тесноте старой хрущёвки. Теперь наконец-то просторно, светло, кухня, в которой можно развернуться, — это ли не счастье?
Она открыла окно балкона. Сентябрьский ветер ворвался в комнату, шевеля полупрозрачные занавески. Пахло свежей краской и новым линолеумом. Лариса прикрыла глаза от удовольствия, глубоко вдохнула.
— Чайник хоть разбери, — окликнул её Алексей, перекладывая вещи на кухне. — Кофе попьём.
— Сейчас, — Лариса оторвалась от созерцания своих владений и принялась распаковывать кухонные принадлежности.
Участок в деревне, доставшийся от отца Ларисы, они продали неожиданно быстро — под коттеджный посёлок скупали все подряд и за очень хорошие деньги. Денег хватило и на двушку, и даже осталось немного на ремонт. Впервые за много лет они могли вздохнуть спокойно.
Двое их детей уже давно жили отдельно. Виталик, старший, перебрался в Москву, взял ипотеку на студию — вот где настоящая кабала. Наташа, младшая, в Краснодаре, копит на своё жильё, откладывает с зарплаты. Оба звонят нечасто — работа, дела, своя жизнь. Иногда Лариса скучала по тем временам, когда дом был полон детских голосов, но тут же одёргивала себя — сколько лет они с Алексеем мечтали о покое и возможности пожить для себя.
— Будем в гости детей звать, — мечтательно произнесла Лариса, доставая из коробки чашки. — Теперь не стыдно принять. Виталику, может, с ипотечкой поможем?
— Сначала сами устроимся, — буркнул муж, но глаза его добродушно щурились. — Мебель купим нормальную. А то спать на чём?
— Диван вот-вот привезут, — напомнила Лариса. — А кровать закажем на следующей неделе. Ещё бы шторы новые хотелось, и люстру в гостиную. Но пока и наши старые сойдут.
Алексей только покачал головой, но спорить не стал. Он хорошо знал, что когда у Ларисы появляется идея обустроить дом — лучше не мешать. Сам он был человеком простым, неприхотливым, и к комфорту не особо стремился. Но жену понимал — после стольких лет тесноты и бытовой неустроенности хотелось наконец-то создать уют и красоту.
— Лёш, а давай всё-таки стиралку новую возьмём? — предложила Лариса, разливая кофе. — Наша же старая совсем, сколько ей, лет пятнадцать уже? Того и гляди потечёт.
— Посмотрим, — вздохнул Алексей. — Денег-то не так много осталось. А мне ещё на вахту скоро, значит месяц без зарплаты.
Лариса поморщилась. Вахтовая работа мужа — две недели дома, месяц там. Сейчас, в сорок девять, Алексею становилось всё тяжелее. Она видела, как он возвращается — осунувшийся, с болью в спине. Но что поделать — нужно дотянуть до пенсии, хотя бы ещё пять лет.
Звонок в дверь раздался, когда они пили кофе, сидя прямо на полу, среди коробок. Лариса, взглянув в глазок, с удивлением обнаружила грузную женщину с крашеными рыжими волосами.
— Валентина? Тетя Валя? — Лариса открыла дверь, не скрывая изумления. — Ты как тут?
Тётя Валя, сестра её покойного отца, стояла на пороге с потрёпанной сумкой в руках. От неё крепко пахло какими-то чересчур сладкими духами, как будто только что их набрызгала на себя.
Выглядела она хуже, чем в последнюю их встречу — с мешками под глазами, с какой-то нездоровой желтизной на лице. Но держалась бодро, голос звучал уверенно и звонко:
— А я вот, значит, адресок узнала, — тётя бесцеремонно прошла в квартиру. — Ого! Хоромы! Не то что моя клетушка!
Лариса растерянно посмотрела на мужа. Они не видели тётю Валю лет пять точно, а то и больше. Время от времени до них доходили новости о её жизни — ничего хорошего. Дочь Зинка, двоюродная сестра Ларисы, так и не наладила жизнь. Двоих детей рожала от разных мужчин. Мальчики теперь жили с бабушкой, в тесной двухкомнатной квартире-клетушке.
— Присаживайтесь, Валентина Степановна, — Алексей поставил перед тётей чашку со свежим кофе. — Чего к нам-то?
— Да вот, услышала, что братову землю продали, — Валя окинула прищуренным взглядом новую квартиру. — Решила заехать, поглядеть, как вы тут.
Лариса напряглась. Этот визит внезапно перестал казаться случайным.
— Как там адрес-то узнали? — Алексей задал вопрос как бы между прочим.
— А я к Наденьке заходила, соседке вашей бывшей, — отмахнулась тётя. — Она мне и сказала, что вы переехали, и куда.
— Как поживаете-то? — спросила Лариса, чтобы сменить тему. — Как Зина? Мальчишки?
— А, — тётя махнула рукой. — Зинка моя опять за своё. Укатила с каким-то хахалем в Сибирь. Пишет, что там работа хорошая. А дети, значит, опять на мне.
Лариса неопределённо кивнула. Зинка, сколько она помнила, всегда была такой — безалаберной. То кодировалась, то срывалась, то каялась, то исчезала на месяцы. Мальчишек было жалко. Старшему уже четырнадцать, младшему — одиннадцать.
— Тяжело, наверное, одной с ними? — посочувствовала Лариса.
— А то! — тётя Валя с громким хлюпаньем отпила кофе. — Пенсия — копейки. Зинка мне денег не шлёт. А ребятам и одежду, и учебники, и пожрать купить надо. Да и оболтусы они у меня — так и норовят что-нибудь сломать. Ремонт нужен.
Повисла неловкая пауза. Лариса физически ощущала, как разговор змеится куда-то в нехорошем направлении. Алексей нахмурился, словно тоже почувствовал неладное.
— Да уж, дети — это ответственность, — осторожно заметил он. — Мы своих поднимали, знаем, каково это.
— Ваши-то уже взрослые, — тётя покачала головой. — Им помощь не нужна. А мои пацаны... их ведь и в школу собрать надо, и одеть. Осень на дворе, а у Димки куртка на два размера меньше. Разросся за лето.
— Может, Зине позвонить? — Лариса начинала злиться, но старалась держать себя в руках. — Пусть возвращается к детям, раз родила.
— Да разве ж она послушает, — вздохнула тётя Валя, хотя Ларисе показалось, что вздох этот какой-то театральный. — Я уж смирилась. И вот думаю... — она внезапно выпрямилась, пристально глядя на Ларису, — вы же участок продали. Отцовский. А этот участок ведь и моего брата был, и моего отца. Это наша, Калининых, земля.
Вот оно что. Лариса почувствовала, как внутри всё холодеет. Так вот зачем весь этот визит, с расспросами о жизни и кофепитием.
— Тёть Валь, — голос её стал тише, но тверже, — участок был записан на отца. А после его смерти отошёл мне, как единственной дочери. Вы же сами отказались тогда от наследства. Сказали — зачем вам эта развалюха да огород. И взяли гараж.
— Я и не говорю, что он мой! — тётя всплеснула руками. — Конечно, всё по закону. Только вот по-человечески, по-родственному — переведите по сто тысяч племянникам. У вас же дети взрослые уже, себя обеспечивают. А у меня внуки — мал мала меньше. Не обеднеете же?
Лариса от возмущения даже воздух не могла вдохнуть. Тётя явилась спустя годы отсутствия и потребовала у них двести тысяч? Даже не попросила — именно потребовала, как будто это какой-то долг.
— Валентина Степановна, — Алексей заговорил первым, заметив, что жена застыла, — вы же понимаете, что мы почти тридцать лет копили на своё жильё? Каждую копейку считали. Детей поднимали, учили. И Виталик в кредитах по уши, и Наташа жильё снимает. Мы им помочь должны в первую очередь. Своим детям.
— А у меня, значит, дети на шее, которых я не рожала! — тётя тоже повысила голос. — Моя дурында всё нагуляла, да в ноги к мужику. А вы живёте для себя. Квартирка новая, обстановочка, ремонтик! А у меня ребятишки голодные сидят!
Лариса наконец пришла в себя:
— Тёть Валь, мы своих детей вырастили. И сейчас помогаем им. Это что же — мы должны отвечать за Зинкины решения? За то, что она детей без отцов нарожала, а потом и сама их бросила?
— А куда им деваться? — тётя прищурилась, как хищная птица. — Если не я, если не вы — то кто? Органы опеки? Детский дом?
— Так вы на жалость давите? — Алексей выпрямился, в голосе его появились жёсткие нотки. — Мол, или денег дайте, или дети по приютам пойдут?
— Я правду говорю, — тётя отвела взгляд. — Тяжело мне одной. Давление скачет, ноги болят. А тут ещё мальчишки — шумят, бегают, того гляди в больницу с инфарктом заберут.
Лариса вдруг почувствовала, как внутри разливается холодная ярость. Всю жизнь она гнула спину, экономила на себе, тянула семью. А тут пришли и предъявили счёт — за чужую безответственность, за чужие ошибки.
— Ты серьёзно? — голос её звенел. — У меня взрослые дети, свои заботы. Мы тридцать лет на ноги вставали. А теперь просто обязаны, потому что у тебя с дочкой беда?
— Да, обязаны, — тётя наклонилась вперёд. — Мы родня. У вас всё хорошо. А я одна. С внуками. И если не я, то кто им поможет?
Лариса долго смотрела на тётю. Где-то в глубине души шевельнулась жалость — к мальчишкам, которым не повезло с матерью. Но больше — злость на эту женщину, которая явилась из ниоткуда и потребовала жертв.
— Я своё отстрадала, — отчеканила Лариса. — Мои дети не с неба сразу взрослые упали. Я их тащила через долги, тройки, больницы. И твоя дочка, между прочим, не в лесу живёт. Она мать. Пусть вернётся. Пусть поднимет своих. Я не бабка всем брошенным детям. У меня совесть не вместо чужой ответственности.
— Значит, ты бессердечная, — тётя поджала губы. — А ведь я тебе в детстве валенки привозила. И конфеты. Не забыла ещё?
— Помню, — Лариса стояла прямо, не отводя взгляда. — А ты помни, что это не расписка на пожизненное содержание.
— И что, теперь нам и племянников растить прикажешь? — сказал Алексей, поддерживая жену.
Тётя Валя поднялась, набрала в грудь воздуха, будто собиралась разразиться длинной тирадой, но вместо этого побледнела и тяжело опустилась обратно.
— Валентина Степановна, вам плохо? — Алексей бросился к ней. — Воды?
— Давление, — выдавила тётя. — Таблетки... в сумке.
Лариса быстро нашла в сумке таблетки, налила воды. Тётя Валя с трудом приняла лекарство, немного отдышалась.
— Ладно, — проговорила она, с трудом поднимаясь. — Я уже всё поняла. Не могу на вас рассчитывать.
— Тёть Валь, — Лариса вдруг почувствовала укол совести, — мы можем помочь чем-то небольшим. Не двести тысяч, конечно, но собрать мальчишек к школе...
— Уж не надо, — тётя отмахнулась. — Я уж как-нибудь. На хлеб и на молоко наскребу.
Уходя, она тяжело опиралась на поручни. Лариса проводила её до лифта, помогла войти. Но тётя даже не попрощалась, только бросила тяжёлый взгляд напоследок.
— Вымогательница! — выдохнула Лариса, вернувшись в квартиру. — Ни привета, ни «как дела». Сразу за деньгами.
— Тебе не кажется, что мы слишком... строго? — Алексей неуверенно почесал затылок. — Всё-таки дети не виноваты.
— Строго? — Лариса всплеснула руками. — А то, что она завалилась без звонка и требует двести тысяч — это что? Вежливость? Двести тысяч!
— Всё равно, — муж вздохнул, — как-то на душе погано.
— Мне тоже, — Лариса опустилась на табурет. — Но если сейчас прогнёмся — это не остановится. Сегодня — двести, завтра — триста. А потом и вовсе «возьмите к себе мальчишек, я уж стара».
Алексей молча кивнул. Но уже вечером, перед сном, осторожно предложил:
— Может, хоть какую-то сумму им выделить? Ну, не двести, конечно. Тысяч тридцать. На зиму приодеть.
— И как ты ей это подашь? — Лариса хмыкнула. — Она же решит, что запросто может нас доить. Нет, Лёша. Нельзя на шею сажать. Зинка пусть возвращается и поднимает своих детей. А тётя... она взрослая женщина. Переживёт. Жили же они как-то без наших денег.
Следующие недели они продолжали обустраиваться в новой квартире. Приехали новые диваны, кровать, купили шкаф, шторы, светильники. Жизнь вошла в колею — Лариса работала в аптеке, Алексей съездил на вахту. Иногда звонили дети, сообщали свои новости.
Но разговор с тётей оставил неприятный осадок. Лариса нет-нет, да и вспоминала её угрюмый взгляд напоследок. Тяжёлое чувство бередило душу, но она каждый раз напоминала себе: своих детей подняли, помогли встать на ноги, есть долг перед ними. А за Зинкины выходки отвечать не они должны.
Звонок раздался посреди ночи, спустя месяц после визита тёти. Лариса вздрогнула, проснулась. Алексей устало потянулся к трубке, пробормотал: «Алло?» — и вдруг выпрямился, окончательно проснувшись.
— Что? Когда? — его голос звучал хрипло. — Боже... Да, конечно. Мы приедем. Да, обязательно.
— Что случилось? — сердце Ларисы колотилось где-то в горле.
— Валентина Степановна умерла, — Алексей говорил тихо. — Инсульт. Мальчишек пока забрали социальные службы. Готовят документы в интернат.
На проводах было мало людей — соседка, социальный работник, Лариса с мужем. От Зинки известий не было — телефон вне зоны доступа.
Вечером раздался звонок от Наташи.
— Мам... а может, одного к себе взять? Мы ж его знаем...
Лариса замерла. Несколько мгновений она всерьёз прикидывала — а может, и правда? Старшего, Диму, забрать. Выдержат ли они с Алексеем снова все эти школьные собрания, переходный возраст, проблемы подростка? а там и институт или техникум хотя бы...
— Нет, — она, наконец, твёрдо произнесла. — Но я отправлю им деньги на школьную форму. Это максимум, на что я сейчас способна. Потому что я не ангел. Я просто больше не могу быть всем для всех и никем для себя.
Положив трубку, Лариса просто села за кухонный стол и уставилась в стену. Не было ни слёз, ни особой жалости — просто какая-то тупая усталость и мысль: «Ну вот, так и знала».
— Что будем делать? — Алексей сел рядом, взял её за руку.
— Ничего, — она вздохнула. — На похороны съездим, конечно. А с детьми — пусть государство решает. Не можем мы их взять, Лёш. Сил нет начинать всё сначала.
Через месяц объявилась Зинка — приехала забирать квартиру матери. Мальчишек даже не навестила в интернате. Соседка рассказала, что она быстренько всё продала — и мебель, даже на помойку часть просто выбросила, и технику, и саму квартиру какому-то риелтору за бесценок. С деньгами и укатила обратно.
Лариса, узнав об этом, перевела тридцать тысяч на счёт интерната — на одежду и школьные принадлежности для мальчишек. Заезжала к ним пару раз, привозила сладости. Но больше обещаний не давала.
Должна была Лариса дать денег? Должна была взять детей? Как бы вы поступили? Мне кажется очень сложная ситуация
ПИШИТЕ пожалуйста ваше мнение. ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ