Мне казалось, я никогда больше не смогу радоваться. Пол-года назад грузовик, выехавший на встречку, унёс жизнь нашего пятилетнего Славика. Мир раскололся, и мы с мужем Артёмом продолжали ходить по его осколкам, не решаясь дышать полной грудью — вдруг это предательство по отношению к сыну?
В феврале фонд «Найди семью» пригласил меня сделать серию фотопортретов малышей из областного Дома ребёнка — для электронной базы. Я держалась: «Просто работа, Наташа».
В третьей группе, в углу, сидело крошечное существо в растянутом бодике. Девочке было два года, но по виду — не больше года: тоненькие ручки, огромная голова, взгляд… старческий.
«Какая… странная», — машинально отметила я. Поднесла объектив, нажала на спуск — и вдруг она посмотрела прямо в камеру. Никакая техника не готовит к такому: я увидела бездонную, бездомную тоску, но — о парадокс! — и невероятное живое упорство. В мокрых ресницах читалось: «Ты же видишь меня? Не проходи мимо».
Вечером я показала кадр Артёму.
— Прекрасная работа, — глухо пробормотал он.
— Это не про фото, Тём. Я о ней думаю постоянно. Кажется, мы… должны.
Он устало закрыл глаза:
— Мы еле держимся сами. Как помочь, если сил — ноль?
Я кивнула. Но спать не смогла.
Через неделю мы всё-таки поехали «просто познакомиться». Главврач честно выложила карту:
— Ника, 2 года 3 месяца. Диагноз — глубокая задержка развития, тяжёлая депривация. Семь отказов. Невыговоримое УО… перспектива — спец-интернат.
Я видела, как с каждым словом Артём всё крепче стискивал подлокотник стула. А Ника, выставив ноги-спички в привычный шпагат, раскачивалась и билась лбом о ковёр.
— Мы её заберём, — вдруг произнёс муж.
У главврача перехватило дыхание:
— Вы уверены?
Он впервые за месяцы посмотрел мне в глаза:
— Если не мы — никто. И кстати, мы обещали Славику, что научимся жить дальше.
Дома началась жизнь «до» и «после» во второй раз.
Ника:
- ничего не говорила;
- питалась исключительно пюре;
- ударялась в истерику при виде воды, лифта, дворника с метлой;
- рвала игрушки;
- издавая гортанный вой, раскачивалась до синяков на лбу.
Мы:
- плакали по ночам, чтобы не пугать старших Анюту и Даньку;
- читали про сенсорную интеграцию и аутостимуляции;
- водили малышку на массаж, ЛФК, к логопеду;
- учили дожидаться — сначала 3 секунды, потом 5, потом 10.
Первое чудо случилось через восемь месяцев. Мы снимали квартиру у моря на выходные, и Артём взял меня за руку:
— Смотри!
Ника, в плотном гидрокостюме, хохотала, сидя на мелководье. Она не боялась воды! Я плакала сквозь солнцезащитные очки, пока инструктор-дайвер уговаривал нас попробовать детскую программу «Баббл-мейкер».
2023-й. Девятый год дома.
Ника — ученица обычного 4-Б, логопедического. Пишет медленно, но старательно. Раз в неделю ездит в бассейн, где тренер Дима (тот же дайвер) выводит её под воду с баллоном — 3 метра глубины и целая вечность лёгких пузырей вверх.
— Мама, сегодня я продышалась без паники! Видела под плитами язика — это такая рыба-камень, она маскируется! — гордо докладывает она и суёт мне ракушки-сувениры.
У врача-невролога в карточке давно другая формулировка: «Умеренная задержка, позитивная динамика. Рекомендация — продолжить социализацию».
Иногда я нахожу старый снимок: на нём крошка с печатью безысходности. И вспоминаю наш разговор с Артёмом:
— Зачем ты тогда согласился?
— Она же тонет, Наташ. Разве можно стоять на берегу, когда рядом — твой спасательный круг?
Мы спасли Нику. А Ника — наш брак, нашу семью и веру, что даже самый «неудачный зародыш» задуман небом золотой рыбкой. Ей лишь нужно — чтобы кто-то увидел через объектив, через диагноз, через страх.
Потому что чудеса происходят не после, а вместе.
Если история откликнулась — жмите «палец вверх» и подписывайтесь.