— Родишь калеку — сама виновата будешь! — Елена Николаевна швырнула в раковину ложку так, будто это был нож в спину невестке. Фарфор жалобно звякнул о металл, оставив на белой поверхности брызги борща — как капли крови на снегу. — У Тимура в роду все богатырями рождались! Все! До седьмого колена! А ты... — она презрительно окинула Маргариту взглядом, будто та была бракованным товаром на распродаже, — даже щи варить не умеешь. Какая из тебя мать? От горшка два вершка, а туда же — наследника захотела!
Маргарита молчала. Молчала уже три года — с тех пор, как вышла замуж «за того самого Тимура Ермакова, сына директора завода». Каждое слово свекрови впитывалось в неё, как яд в губку, но внешне она оставалась неподвижной, словно восковая фигура. Тогда ей казалось, что тихий инженер с робкой улыбкой — её шанс на спокойную жизнь после бурной юности с вечно пьяным отцом и чередой неудачных романов. Ан нет: свекровь, как троллейбус на спуске, ворвалась в их брак, лязгая дверями и требуя «платы за проезд». Каждый день, каждый час, каждую минуту.
— Ты у нас приживалка, — любила повторять Елена Николаевна, разваливаясь на диване под портретом покойного мужа-«героя», который смотрел с фотографии так же сурово, как смотрела теперь его вдова на невестку. — Без нашей квартиры и Тимуровой зарплаты ты б по подвалам шлялась! С твоим-то образованием — три курса педагогического и курсы кройки и шитья! Тьфу!
Зарплата Тимура, впрочем, уходила преимущественно на коллекцию моделей поездов и абонемент в спортзал, где он «расслаблялся после мамы». Ни копейки на Маргариту, ни рубля на их общее будущее. Квартира же и правда была свекровиной — трёхкомнатная сталинка с потолками под три метра и мебелью, которая помнила ещё оттепель. Но главное сокровище Елены Николаевны — умение превращать жизнь Маргариты в ад с утра до вечера, с понедельника по воскресенье, без выходных и праздников:
— Суп пересолен! Мясо недожарено! Стекла не вымыты! Пол скрипит, когда ты ходишь! На муже рубашка с пуговицей навылет — ты ему враг что ли?! Или любовника завела, а на мужа плевать?!
Тимур в такие моменты зарывался в журнал «Локомотивы мира» и тихо посвистывал, будто паровоз, уходящий в туман. Иногда он даже делал вид, что не слышит мать, но никогда — никогда! — не вставал на защиту жены. «Он же между нами как рельсы — только соединяет две враждующие стороны, но сам ничего не решает», — горько шутила Маргарита подругам, которых с каждым годом становилось всё меньше.
Всё изменилось, когда её сын показал две полоски. Розовые, отчётливые — как приговор.
— Баба ты бесполезная, но хоть ребёнка родить можешь, — процедила свекровь, узнав о беременности, сморщив нос, словно учуяла тухлятину. — Только смотри: если девочка — даже не смей называть её в честь моей матери! Не позволю святое имя марать! И вообще, девок у нас в роду не признавали — только мальчиков. Так что постарайся уж, не опозорься хоть тут.
Ребёнок, однако, будто сговорился с судьбой, чтобы проверить Маргариту на прочность. На пятом месяце УЗИ показало врождённый порок сердца. Крохотное сердечко в крохотной груди билось неправильно, с перебоями — словно старинные часы, которым забыли вовремя подлить масла.
— Видишь?! — Елена Николаевна влетела в спальню, ломая каблуками паркет, размахивая распечаткой из клиники как флагом поражения. — Это ты виновата! Нервы мне мотала — вот он и покалечился! Своими недомолвками, своими косыми взглядами! На аборт сейчас же! Не позволю уродов в нашем роду! Все Ермаковы были здоровыми как быки!
Тимур, услышав крики, аккуратно прикрыл дверь кабинета, где собирал модель Транссибирской магистрали — миниатюрную копию великой дороги, по которой сам он никогда не решался путешествовать. «Мама немного эмоциональна», — объяснял он позже жене, будто речь шла о внезапном дожде, а не требованиях убить их сына. «Она желает малышу только добра. Ведь тяжело жить... с таким... ну, ты понимаешь».
Той ночью Маргарита впервые задумалась о разводе. Она лежала, глядя в потолок, и представляла, как собирает вещи, как хлопает дверью, как начинает новую жизнь — где-нибудь в Твери или Ярославле, подальше от этой семейки. Но мысль о том, чтобы оставить сына в лапах «железной леди», заставила её действовать хитрее. Ведь Елена Николаевна не отпустит внука, даже больного — будет держать его, как трофей, как доказательство власти над невесткой.
— Хочешь внука здоровым? — спросила она свекровь наутро, пряча дрожь в голосе. Руки дрожали сильнее слов, и Маргарита спрятала их в карманах халата. — Дай мне съехать к отцу. У него загородный дом, воздух чистый... Может, там малыш окрепнет. А ты пока отдохнёшь от меня.
Елена Николаевна фыркнула, но согласилась, прищурив глаза, как хищник, временно отпускающий добычу: «Чтоб не мозолила глаза. Родишь — вернёшься. И ребёнка тут оставим. Я уж воспитаю, как надо, чтоб не в тебя пошёл».
Переезд
Отец Маргариты, Николай Петрович, бывший военный в отставке, встретил измученную дочь в своей небольшой квартире на окраине города словами: «Квартиру продали, в лес убежали — стратегия отличная. Теперь план битвы?». В его глазах блеснула та самая сталь, которая когда-то пугала даже высшее командование. Маргарита, впервые за долгие месяцы, почувствовала себя защищенной.
План созрел за неделю кропотливой работы. Пока свекровь Елена Николаевна, женщина с острым языком и тяжелым характером, звонила по всем знакомым «проверить, не сбежала ли бевка», Маргарита методично оформляла развод через опытного адвоката Сергея Валентиновича, заодно требуя алименты и раздел имущества. Тимур, бледный и растерянный, вызванный повесткой в суд, только мямлил: «Мама говорит, это незаконно… У нас все совместно нажитое».
— Законно, — огрызнулся пожилой судья, поправляя очки на морщинистом лице, — особенно когда у отца шесть кредитов на игрушечные паровозики и ни одного — на нужды семьи. И особенно когда супруга работала все эти годы, оплачивая большую часть расходов.
Развязка
Роды в середине октября стали финальным актом этого семейного цирка. Когда Маргарита, еще не оправившаяся от физического истощения, но с невероятным чувством счастья, держа на руках сына Мишу, розового и удивительно спокойного, позвонила сообщить новость, Елена Николаевна немедленно рявкнула в трубку: «Инвалида не надо! С твоими генами только уродов рожать! Воспитывай сама, тварь неблагодарная!». Тимур же, после долгой паузы, во время которой отчетливо слышался командирский голос его матери, пробормотал: «Мам говорит, ты сама виновата… Не хочешь жить нормально».
Год спустя, в дождливый ноябрьский день, Елена Николаевна умерла от инсульта — соседи рассказывали, что она кричала на молодого почтальона, который «не так посмотрел на её пенсию» и якобы пытался её обсчитать. Ещё через месяц, накануне Нового года, Тимур, ещё не успев унаследовать квартиру матери и часть её сбережений, разбился на новеньком мотоцикле — решил «наконец пожить для себя», объезжая каждую кафешку в городе в поисках смысла существования, который так и не нашел.
Финал
Адвокат Сергей Валентинович, вручая Маргарите завещание в своем уютном офисе, еле сдерживал понимающую улыбку: «Вся квартира и сбережения — внуку. По странному стечению обстоятельств, видимо, свекровь в последний момент вспомнила, что „калеки" тоже люди, а может, просто хотела насолить другим родственникам».
— Нет, — улыбнулась Маргарита, машинально поправляя выбившуюся прядь волос и глядя на Мишку, бодро ползущего к шкафу с посудой, демонстрируя поразительную для своего возраста координацию, — она просто наконец поняла, что внук — единственный, кто не назовёт её старой каргой. Единственный, кто мог бы полюбить её безусловно.
Теперь в бывшей свекровиной квартире пахло жаренным мясам и детским смехом, а на месте помпезного портрета «героя семьи» висел яркий рисунок Миши: «Лучшей бабушке», которую он никогда не видел, но о которой Маргарита рассказывала только хорошее.
— Она в аду сейчас бьётся в истерике и рвет на себе волосы, — добродушно смеялся Николай Петрович, попивая крепкий чай с коньяком, сидя в удобном кресле у окна. — Ты её переиграла по всем фронтам, дочка!
— Не я, — Маргарита нежно потрепала сына по непослушным русым волосам, унаследованным от отца, — а её же слепая жадность и самовлюбленность. Хотела нас унизить и лишить всего — а в итоге дала всё, о чём мы даже не мечтали. Жизнь умеет преподносить странные уроки.
Мораль: Если свекровь считает вас тряпкой — станьте зеркалом. Пусть увидит своё истинное отражение и подавится самым сочным яблоком из сада Евы. Иногда самая сладкая месть — это счастье вопреки всему.
P.S. Тимурову внушительную коллекцию антикварных поездов, собранную ценой семейного благополучия, продали на специализированном аукционе. Вырученных средств хватило не только на погашение кредитов, но и на трёхмесячное путешествие по живописным Альпам. Говорят, в этих величественных горах эхо разносит искренний, освобожденный смех Маргариты на многие километры. Или это грохот Елены Николаевны, неистово переворачивающейся в своем холодном гробу?
Автор: Елены Стриж ©
Нравится рассказ? Тогда поддержите его. Автору будет приятно видеть ваши репосты, рекомендации друзьям, комментарии и лайки... )) Ну и конечно, не забудьте подписаться на канал!