Я тут не прислуга, если что
— Слышала? Опять они! — Маша сонно натянула кофту, прислушиваясь к шуму за стенкой.
— Ага, чемпионы снова устроили "утро мужской силы", — хмыкнул Артём, её брат.
Часы показывали семь утра. В гостиной гремели голоса, звон посуды, кто-то ржал. Маша пошла посмотреть, что там за цирк.
На кухне — ад: сковородка дымится, яичница на обоях, крошки на полу. Дима, её муж, и его дружбан Серёга спорят, как жарить яйца.
— Привет, Маш! Мы тут тебе завтрак готовим, — бодро махнул Дима сковородкой.
— Это не завтрак. Это катастрофа, — Маша обвела взглядом кухню. — Вы бы ещё на потолок колу налили.
— Да ладно, расслабься, — Серёга подмигнул. — Мужики у плиты — это ж праздник!
Маша молча схватила пылесос. Убирать за "праздником".
Так было всегда. Дима и Серёга устраивали бардак, она — разгребала. После смены в кофейне возвращалась не домой, а на новое дежурство.
Они жили в трёшке на окраине. Маша с Димой — четыре года как вместе. Он шумный, весёлый, с фразой "я всё сам знаю". А ещё — с друзьями, посиделками и любимым "Маш, не грузись".
Катя, жена Серёги, всё терпела.
"Мужики такие, Маш. Ну чего ты."
Но Маша не хотела "быть гибкой". Хотела тишины. Простого уважения.
— Дим, вынеси мусор, — бросила она.
— Потом. А ты помнишь, как мы на озере отжигали? — кивнул он Серёге, будто её и не было.
Маша сжала губы. На озере они тоже оторвались — только потом всё убирала она. И еду заказывала она. И платила — она.
Вечером, когда Серёга ушёл, Маша попыталась поговорить:
— Я устала, Дим. Вы всё устраиваете, а я за вами как уборщица.
— Ой, Маш, да брось. Ты просто устаёшь, вот и всё. Не начинай.
И снова — тишина. Только внутри у Маши уже было не тихо. Там зрела буря.
Не прислуга. Не мама
— Опять на рыбалку? — Артём отпил кофе, уставившись в телефон.
— Да, снова туда. Дима с Серёгой пакуют снасти, — буркнула Маша, отмывая посуду.
Дима бодро объявил, что "мужики уезжают". Маша обрадовалась — тишина, порядок. Но в прихожей был бардак: рюкзаки, удочки, ботинки.
— Маш, бутеры сделаешь? И колы купи! — заорал из комнаты Дима.
— Я тебе не обслуживающий персонал, — буркнула она, но всё же пошла на кухню. Старая привычка.
Зашла Катя.
— Маш, не злись. Ну мужики ж…
— Катя, мне не 50. Я не для них живу.
Когда "рыбаки" вернулись, Маша сразу споткнулась о рюкзак. Грязь на ковре, посуда — гора.
— Дима! Убери! — рявкнула она.
— Маш, не сейчас. Дай отдохнуть.
Она хлопнула дверью.
На следующий день села напротив него:
— Я больше так не могу. Я не домработница. Мне нужна не рыба, а уважение. Помогай. И с Серёгой тоже разберись — пусть учится жить своей жизнью.
— Маш, ну мы же нормально живём, — пожал плечами Дима. — Завтра поговорим.
Но "завтра" не приходило.
Маша чувствовала:
"Она не злая. Она — пустая. И это страшнее."
Не громко. Просто вслух
— Маш, чего злая? — Артём заглянул в кухню, где Маша со стуком чистила картошку.
— А ты угадай, — бросила она нож в раковину. — Дима с Серёгой опять вечер "мужиков" решили устроить. С пивом, криками и крошками до потолка.
Когда Маша вернулась с работы, в квартире был привычный бардак: телек орёт, на столе — гора посуды, на полу — чипсы и тапки. Дима с Серёгой хохочут, как школьники. Хоккей, бутеры, мужской отдых.
— Маш, чипсы подай! — крикнул Дима, не поворачиваясь.
Маша встала, подошла, выключила телевизор. Мужики повернулись с удивлением.
— Слушайте оба. Я больше не уборщица. Устали — отдыхайте, голодны — готовьте. Хотите порядок — берите тряпку. А если нет — собирайтесь и валите.
Серёга хмыкнул:
— Маш, ты чего? Мы же просто чилим.
— Ага. Я — чищу, мою, стираю. Вы — чилите. Хорош отдыхать на мне.
Дима попытался её обнять:
— Маш, ну ты чего? Мы ж...
— Я — выдохлась, — перебила она. — Сколько можно жить с твоим "потом"? Потом уберу, потом поговорим, потом ты поможешь. А пока — я живу с двумя парнями, которые считают, что женщины рождаются с веником в руке.
Серёга поднялся, обиделся:
— Ладно, уходим, раз мешаем.
— Уходим — это значит, и ты, Дима, тоже, — спокойно сказала Маша. — Иди подумай, как ты живёшь. Я не игрушка.
Они ушли. С хлопком двери.
Маша осталась в тишине. Села на диван и заплакала.
Свобода — это когда чисто и тихо
Прошла неделя. Квартира — как в рекламе: пол сверкает, в раковине пусто, из кухни пахнет кофе. Маша каждый день вставала с ощущением, что наконец-то живёт в своём доме.
Дима писал. Сначала — обиженно. Потом — просительно. Потом — виновато.
Маша отвечала одно и то же:
Хочешь вернуться — меняйся. Делами, не словами.
Катя приходила — "мирить".
— Машенька, ну ты же знаешь, какие они. Мужики простые. Им надо указать, подвинуться, потерпеть.
— А мне — надо дышать, — спокойно отвечала Маша. — Я не готова снова быть мебелью.
Лера, подруга, пришла с вином и ноутбуком:
— Всё, хватит вытирать за Димой. Пора вытирать кисти!
— Кисти?
— Курсы рисования. Ты же мечтала. Вперёд!
Маша засмеялась — и записалась. Впервые за годы сделала что-то для себя. И впервые — с удовольствием.
В кофейне она предложила шефу новое меню. Тот удивился — и согласился. Маша работала допоздна, увлечённо, с огоньком.
А однажды вечером в дверь постучали. Дима. С букетом и виноватыми глазами.
— Маш, я понял. Я реально старался. Посмотри — стал мыть, готовить, даже у Серёги убираюсь! Дай шанс?
Маша смотрела в его лицо. Узнаваемое. Но уже не родное.
— Верить — можно. Возвращаться — рано. Живи. Работай над собой. А я — подумаю.
Он ушёл.
Маша включила ноутбук. Первый урок. Первые мазки. Криво, неуверенно, но с улыбкой.
Впервые за долгое время — только для себя.
Сама себе опора
Прошёл месяц.
Маша просыпалась без будильника, заваривала кофе и садилась рисовать. На стенах — её эскизы. На душе — лёгкость.
Дима писал всё реже. Иногда сдержанно:
Я стараюсь.
Иногда — с надеждой:
Может, начнём с прогулки?
Маша не спешила. Она поставила условие:
Месяц у Серёги. Без нытья. Уборка, готовка, быт.
Катя подтвердила:
— Представляешь, он реально моет пол! И даже не нудит.
Катя теперь часто заходила. Уже не с "примирением", а с интересом:
— Маш, а как ты решилась? Я вот боюсь. Вдруг Серёга вообще уйдёт?
— А вдруг останется — и изменится? — Маша улыбалась. — Или ты изменишься. Главное — не молчи.
Катя кивала. И однажды призналась:
— Я вчера не стала готовить. Сказала, что устала. Знаешь, он сам заказал пиццу.
Маша смеялась. И радовалась: её выбор начал менять не только её жизнь.
В кофейне — новости. Меню, которое предложила Маша, сработало: продажи выросли, клиенты хвалят. Шеф кивнул:
— Пора дать тебе больше свободы. И премию.
Маша шла домой вечером — с бумагой, кисточками, в голове — идеи.
Она не думала больше, как угодить. Она думала, как жить.
Теперь всё — моё
— Маш, ты готова? — Лера подпрыгивала у входа в галерею.
— Волнуюсь, как перед экзаменом, — Маша поправила платье и посмотрела на свои работы.
На стене — её рисунки. Яркие, живые. Жизнь — с нуля, но по-своему.
Прошло два месяца. Её пригласили на выставку.
В кофейне — повышение.
В жизни — тишина. Свобода. Радость.
Дима пришёл. Не с букетом — с искренностью.
— Я горжусь тобой. И… я всё ещё хочу быть рядом. Но по-настоящему. На равных.
Маша посмотрела на него.
— Спасибо. Правда. Но мне нужно время. Я больше не тороплюсь. Теперь — думаю о себе.
Он кивнул. Без обиды. Уже по-взрослому.
Катя изменилась. Ходила на йогу, спорила с Серёгой — не скандаля, а отстаивая.
— Ты мне дала пример, — сказала она однажды. — Без тебя я бы так и жила "в удобстве".
Артём — брат — шутил:
— Маш, ты теперь звезда. Только автографы не забудь!
Она смеялась. Потому что это не звезда. Это — она. Наконец настоящая.
Вечером Маша стояла у окна. Внизу — огни, суета. А внутри — ровно и ясно.
Дима, Серёга, Катя — всё было важно. Но главное — она выбрала себя.
Она не знала, что будет дальше.
Но точно знала:
"Теперь жизнь принадлежит ей. И она будет писать её — как захочет."
Ещё больше захватывающих сюжетов ждут вас! Переходите к другим рассказам!