«Наша история – это история, в которую даже через сто лет никто не поверит!» – Ханна Каллвик о её (тайном) браке с Артуром Манби.
«Это не так. Может быть, они узнают об этом и поверят в это. И если они окажут ей почести, которых она заслуживает, для меня этого будет достаточно», – Артур Манби в своем дневнике, 7 мая 1874 года.
История любви Ханны Каллвик и Артура Манби – одна из самых странных и даже причудливых для викторианской эпохи.
Артур Манби
26 мая 1854 года двадцатипятилетний Артур Манби разговорился с девушкой, которая переходила улицу к боковой дороге, ведущей к Гросвенор-стрит (в квартале Мейфэр). Встреча была случайной, как и любая из многих, которые наполняли странствия Мамби.
Это была Ханна Каллвик, которая работала у леди Луизы Коутс, жены Джона Коутса, «землевладельца» и «магистрата графства». Семья проживала в Вудкот-холл в Шропшире. Во время лондонских сезонов 1852, 1853 и 1854 годов леди Коутс брала Ханну в Лондон в качестве кухарки.
Артур Джозеф Манби – автор дневников, поэт, фотограф-портретист, адвокат и юрист – родился в Клифтоне, недалеко от Йорка, 19 августа 1828 года, старший ребенок Джозефа Манби, адвоката, и Каролины Элеоноры Манби (урожденной Форт). Он получил образование в школе Святого Петра в Йорке и в Тринити-колледж в Кембридже. Артур прибыл в Лондон в 1851 году, полный потенциала. Ему предстояло получить должность стажера-барристера. Он был принят в коллегию адвокатов Линкольнс-Инн (существует четыре «иннс-оф-корт»/судебные инны или традиционная форма самоорганизации адвокатского сообщества: Линкольнс-Инн, Грейс-Инн, Мидл-Тэмпл, Иннер-Тэмпл).
Но барристером (полноправным адвокатом) он стал по настоянию отца (что было традицией для старшего сына для его социального класса), чем из желания заниматься юридической практикой. Интерес к женщинам рабочего класса, особенно тем, кто был занят тяжелым физическим трудом, он приобрел в Кембридже. Он записал в дневнике: «Мой интерес к балам угасает. Но находиться среди сверкающей пены на вершине общества имеет одну печальную прелесть, поскольку это заставляет меня живо вспомнить то нежное, неуместное создание, которое пресмыкается среди отбросов общества: эту прислугу за всё, которая могла бы стать красавицей в гостиной, а занята тяжелой работой на кухне».
Он гулял по грязным переулкам Лондона и других промышленных городов в поисках работающих женщин, подходил к ним, расспрашивал об их жизни, при этом отмечая их одежду и диалекты. Упоминания о них с зарисовками преобладают в дневниках, которые он вел с 1859 до 1898 года, когда работал государственным служащим в офисе церковных комиссаров. Он работал с десяти до пяти, а позднее с десяти до четырех, мог уйти пораньше и брать длительные отпуска. Хотя работа ему не нравилась, но она давала время, необходимое для его «хобби» – хроники жизни и условий работающих женщин. Он собрал сотни фотографий женщин, работающих на угольных шахтах, уборщиц, доярок, акробаток...
Ему нравились женщины крупные, сильные, крепкие, грязные и потные от тяжелой работы. Это было его представление о женственности. И физическое воплощение своего идеала он увидел в Ханне Каллвик.
«Высокое, прямое существо, с легкой, твердой походкой и благородной осанкой. Черты и выражение её лица были как у высокородной леди, хотя цвет лица румяным, деревенским, а голубые глаза невинными и детскими. Её натруженные руки и кисти – большие, сильные и красноватые от плеча до кончиков пальцев. Но они были прекрасно сложены. Следы тяжелой работы и рабства на ней повсюду, но она была наделена грацией и красотой, очевидным умом, которые подошли бы даме высшего света. Такое сочетание я искал и мечтал о нём, но я никогда не видел его, кроме как в ней», – описывал он встречу с Ханной пятьдесят лет спустя.
Ханна поразила его своими размерами – ростом 172 см, 73 кг мышечной массы, с бицепсами в 35 см и большими грубыми руками – в сочетании с благородным характером, которые, как он утверждал, наблюдал только у работающих женщин.
Ханна Каллвик
Каллвик и Манби записали в своих дневниках, что они «сразу почувствовали себя предназначенными друг другу». На протяжении многих лет Ханна написала две автобиографии и вела подробные дневники (семнадцать) сначала по просьбе партнёра, позже по личным причинам, в которых она описывала свою ежедневную работу и любопытные отношения с Манби.
Особое значение имеет секретность, которую Ханна должна была поддерживать, когда писала свои дневники в домах своих работодателей, поскольку такое занятие для служанки было подозрительно и могло стать основанием для увольнения. Каллвик потеряла, по крайней мере, два места из-за своего писательства. Среди работодателей бытовало восприятие, что личные записи служанок – признак сексуальной непристойности. Другие слуги тоже разделяли это мнение. Двое «коллег» заметили, что Каллвик «так много» пишет. Она объясняла, «поскольку я не могла удовлетворить их любопытство, кому я писала, конечно, худший вывод был сделан из этого». Как только другие служанки намекнули работодателю, что она «жила нечестно», её немедленно уволили, и как ей сказали, «ты водишь компанию с джентльменом».
Предположения девятнадцатого века о повышенной сексуальности служанок заставляли работодателей следить за их деятельностью и ограничивать их передвижения. На протяжении более трех десятилетий большинство критиков, которые брались за дневники и автобиографии Каллвик, сосредотачивались только на сексуальности, опуская её рассказы от первого лица о жизни служанки. А Каллвик, чрезвычайно трудолюбивая и добросовестная, очень гордилась своим положением и способностью заботиться о себе. Обычно она работала по шестнадцать часов в день, выполняя изнуряющий ручной труд, хотя, конечно, она была не единственной в то время, когда около половины всех женщин рабочего класса были в услужении. Женщины часто делали то, что позже считалось «мужской работой» – работали на полях, в угольных шахтах, рыли дороги…
Ханна родилась 26 мая 1855 года в городе Шифнал (графство Шропшир, Англия). Отец, Чарльз Фокс Каллвик, был шорником, мать, Марта Оуэн, – горничной миссис Эйтон. Шорный бизнес был семейным, с тех пор как прадед отца Ханны основал его около 1670 года. У Ханны было более дюжины дядей и теток и более пятидесяти двоюродных братьев и сестер. Все они были грамотными, и большинство занимались шорничеством, фермерством или трактирным промыслом.
Отец понес убытки в своём деле и семья, в которой было пятеро детей, сильно бедствовала. Ханна училась в благотворительной школе, но ей пришлось покинуть её, когда ей было восемь лет и начать работать.
Родители умерли от «лихорадки» (сначала мать, спустя две недели и отец), когда Ханне было четырнадцать лет. Она даже не знала, что ее мать была больна, пока ей не сообщили, что оба родителя умерли. Ханна тогда работала единственной няней в большом домашнем хозяйстве приходского священника в деревне Райтон (в Шропшире). Но преподобный Роберт Эйтон отказался отпустить ее, чтобы навестить семью, опасаясь, что инфекция распространится на Райтон, близлежащую от Шифнала деревню. Тогда Ханна чувствовала, что смерть любимой матери лишила её жизнь всякой ценности.
Скорбя по матери, она писала: «Казалось, что моя забота о жизни или работе полностью исчезла. Я думала, как я буду работать и делать ее счастливой, потому что у нее будут все мои деньги, и я совсем потеряла любовь к нарядам, как когда я носила благотворительное платье». Она описывала жестокость и холодность своего работодателя: «Миссис вызвала меня из классной комнаты, где я присматривала за детьми во время каникул в столовую, и сказала мне об этом. Я упала на пол, и она оставила меня плакать одну». Она желала, чтобы мать вернулась к жизни, хотела «увидеть ее призрак во сне». Её рассказ заканчивается тем, что гувернантка пыталась ее утешить. Но Ханна поклялась, что никогда больше не будет «играть или крутить обручи в саду, чтобы порадовать детей».
За свою жизнь Ханна работала как в сельских поместьях, так и в городских элитных домах, прислугой, выполняющей всю работу, посудомойкой, кухаркой, няней, также горшечницей в трактире.
Свою встречу с Манби Ханна описывала следующим образом: «Дома мы с кухаркой уединялись на кухне, и однажды за чаем я увидела в огне лицо мужчины так ясно, как только можно и показала его Эмме, на что она ответила: «Когда-нибудь кто-нибудь из нас увидит такого человека». Это было такое красивое мужественное лицо с усами – я и не думала, что увижу такое лицо, а тем более полюблю его. Но в 54-м я всё-таки его увидела – это было на следующий день после того, как мне исполнился 21 год, и я снова поехала в Лондон. Мой брат пришел навестить меня, и я прошла с ним часть его пути домой – на мне было сиреневое платье, синяя пятнистая шаль, черный чепец и фартук. Когда я поцеловала Дика, снова повернулась и переходила улицу по дороге на Гросвенор-стрит, со мной заговорил джентльмен, и я ответила ему – это было лицо Массы, которое я видела в огне, но я узнала его только спустя довольно много времени. Я должна была снова покинуть Лондон с семьей в июне – но в начале 55-го уехала из Вудкота. Я отправилась в Лондон, и сняла жилье, холодную крошечную комнатку за 5-6 пенсов в неделю. Там Масса снова пришел ко мне, и там я впервые намазала лицо сажей и свинцом…».
До встречи с Артуром Ханна посмотрела музыкальную постановку «Смерть Сарданапала», основанную на исторической трагедии лорда Байрона. Она сильно сопереживала героине пьесы, рабыне Мирре, возлюбленной Сарданапала. Представление так распалило её романтическое воображение, что, когда к ней подошел Манби, она сразу определила его как господина, которому она могла бы с любовью поработиться.
Тайная жизнь влюбленных
Ханна настаивала на том, чтобы называть его «Масса». Она видела в своём партнере идеализированного джентльмена, который восхвалял ее тяжелый труд.
Они встречались украдкой, но часто. Записка от Ханны, сообщавшая, что ее хозяйка отсутствует, заставляла Манби мчаться в ее скромные покои. В 1860 году он сетовал, что тяжелая работа сделала ее намного грубее и неотёсанной. Но она наслаждалась этим, потому что думала, что это радует его, и порой так и было. «Вот видишь, – торжествующе восклицала она после какой-то новой «услуги», – я могу сделать для тебя всё, что угодно!».
Ханна и Артур наполнили свою жизнь сексуальными ролевыми играми с разнообразными сценариями, которые шокировали бы их современников, – возрастные (взрослый/ребёнок), классовые (слуга/госпожа), расовые (белый хозяин/черный раб), смена гендера – и атрибутикой БДСМ (сапоги, цепи, замки, повязки на глаза, ремни). Она лизала его сапоги и мыла ему ноги, заявляя о своей рабской любви. По сути, их фантастическая жизнь – «театральное» нарушение викторианской иконографии домашнего хозяйства и расы.
В её дневниках (как и в дневниках Манби) много свидетельств того, что Ханна придумала столько же сценариев игр, сколько и Артур. Без сомнения, она получала от этого удовольствие и в определенной степени в этих играх имела власть над Манби. Она упрямо и стойко защищала собственные интересы и яростно сопротивлялась Манби, когда её желания вступали в конфликт с его желаниями.
Она старалась предстать перед Манби как можно грязнее. Когда они жили недалеко друг от друга, Ханна навещала Артура после изнурительного рабочего дня. Одежда её была грязной и сырой, лицо она намерено чернила сажей и свинцом ради возлюбленного: «Чем чернее я становлюсь от работы, тем более пылкие чувства я испытываю к тебе».
Пару раз в доме другого работодателя она разделась догола, за исключением повязки на глазах, и залезла в дымоход, где свернулась в теплой саже «как собака», смакуя это ощущение позже в своем дневнике для удовольствия Манби. По поводу фотографии, на которой она в образе трубочиста, Ханна писала: «Именно то, что я хотела. Мне все равно, насколько черным оно получится, и чем грубее будет выглядеть, тем лучше».
Они проводили счастливые часы, размышляя о тяготах её рабочей нагрузки, ритуально подсчитывая и пересчитывая то количество сапог, которые она почистила. «Ханна настаивает на том, чтобы ей всегда разрешали чистить мои сапоги, поскольку чистка сапог, будучи самой низкой работой из всех, всегда была знаком того, что она моя». Она писала: «У нас был долгий поцелуй. Я по собственному желанию лизнула его ботинки». Позже она сказала «Массе», что могла определить по вкусу его ботинок.
В дневнике она описывает как поднимала его на своих огромных мускулистых руках, качала на своих больших коленях и «нянчила» как ребенка. Артур был одержим силой Ханны, её мощное телосложение было полной противоположностью тем существам, похожим на сильфов, которые украшали салоны того времени. Он также описывал, как она может подхватить его и нести на руках или держать на коленях.
«Масса был очень доволен моими руками, потому что они были красными и грубыми, и я не думаю, что он стыдился меня, но он бы стыдился, если бы увидел кого-нибудь из своих знакомых». Артур обожал ее руки. Настолько, что, когда она чистила камин, она отпечатывала их на бумаге и посылала отпечаток ему ка любовное письмо.
Ханна писала: «Моя рука 14 дюймов в окружности, а кисть – четыре с половиной дюйма по внутренней стороне, так как Масса измерил их».
В течение многих лет Ханна носила грязную кожаную «рабскую повязку» на запястье и на шее цепь с запертым навесным замком, ключ от которого был у Артура. По её словам, изначально она носила её, «чтобы поддержать запястье после сильного растяжения». Позже она стала «знаком» её любви к Манби и служения ему. Прислуживая в одном доме, работодатель настаивал на том, чтобы она сняла её, но Ханна отказалась подчиниться и была уволена. С гордостью она записала в дневнике, что готова потерять работу, чем снять «знак того, что я чернорабочая и принадлежу Массе».
«Я – его рабыня, а он – мой господин, свободно отданный и свободно принятый только по любви, и пока на мне цепи, я уверена, что ничто не сможет нас разлучить и что это то же самое, что брак для других людей».
Их отношения определенно бросали вызов условностям. Хотя их различия делали их странной парой, сложно представить, что Артур и Ханна могли найти своё счастье с кем-то еще. Власть Ханны над Артуром на протяжении всей жизни заключалась в ее таланте перевоплощения – превращаться из служанки в любовницу, жены в рабыню, няни в мать, белой женщины в черного мужчину.
По улицам они ходили порознь, но в августе 1862 года во время визита в Саутенд-он-Си Манби решил иначе. «Я взял её под руку, и мы начали с того, что пили пиво вместе, как и все остальные, прошли через город и вышли вдоль пляжа и маленьких скал…». Манби обнаружил, «что люди глазели на нас, когда мы были вместе, и обращались ко мне с уважением, в то время как они говорили с ней прямо, как с равной».
В 1867 году Ханна устроилась на работу к мисс Найт, которая принимала постояльцев в своем доме в Маргите. Манби взял отпуск и поселился в доме, чтобы навестись Ханну на рабочем месте. Она обслуживала его так, как будто они были незнакомы, но потом они встречались на вершине скалы неподалеку, целуясь, хихикая и смакуя их «запретную» связь.
И вместе с тем, то, что он наблюдал Ханну на рабочем месте, навело на него тоску: «Но видеть ее стоящей в гостиной в платье прислуги и знать, что она служанка, а пианино, книги, картины принадлежат её хозяйке... этого я не мог вынести». Он с болью признавал, что на самом деле он не контролирует её жизнь и не владеет ею.
Отношения в браке
К 1872 году, когда все его друзья уже женились, Манби все больше задумывался о своих отношениях с Ханной. Он упомянул о ней своему другу Генри Джеймсу, который откликнулся на это с симпатией. Манби познакомился с семьей Ханны. По его словам, он жаждал, чтобы «эта долгая трагедия (закончилась), и я мог отдать справедливость этой божественно прекрасной душе и самому себе». Он поинтересовался насчет брачных лицензий и, приехав домой в Йорк, затронул тему со своим отцом, который был в ужасе.
Примерно в то же время домработница Манби в доме Фиг Три Корт в Иннер-Темпл была уволена за пьянство. Пока Манби отправился в Париж, где недавно закончилась осада, он порекомендовал Ханну. Она так хорошо убирала комнаты, что коллеги Манби посоветовали ей подать заявление на эту работу, хотя и предупредили, что «хозяин – «привередливый старый холостяк». Ханна получила работу, однако поняла, что не сможет жить здесь. Она переехала в подвал, но их бытовые отношения осложнялись тем, что у Манби был арендатор. Даже дома, если только они не были наедине, Ханне и Артуру приходилось «притворяться» хозяином и слугой.
Не сказав Ханне, Артур купил разрешение на вступление в брак. Ханна: «Мне очень, очень мало дела до разрешения на брак. Кажется, это имеет так мало общего с нашей любовью». Артур был настроен решительно, описывая «любящее лицо Ханны и ее голые сильные руки, покрасневшие от работы, – очевидная служанка и в то же время очевидная жена».
В конце концов, измученная его мольбами, Ханна согласилась на брак. Она сняла свой драный «мундир» из миткаля. Надев роскошное платье, она вышла из него преображенной – только мозолистые руки напоминали о ее низком статусе. Артур Манби позже напишет в дневниках: «Я расчесал ее яркие волосы по женской моде и вложил в них розу».
«Она стояла передо мной и смотрела на меня, улыбаясь и слегка краснея. Чувствуя себя неловко и странно в этом незнакомом одеянии, она выглядела совсем не неловко, а очень изящно».
«Никогда прежде я не чувствовал столь сильной потребности в самоконтроле в её присутствии. Никогда прежде и ни после меня не переполнял более страстный пыл любви и благоговения к этой чистой и невинной душе, которая так безраздельно доверилась мне».
В 9 утра 14 января 1873 года они стояли перед алтарем в церкви Святого Иакова в Клеркенуэлле, в центре Лондона. В присутствии четырех свидетелей Ханна впервые назвала Артура настоящим именем, когда он надел ей кольцо на палец. Но сделала она это только один раз, для неё до конца её жизни он оставался «Масса».
«Я едина сердцем и душой, а также вышла замуж в церкви за самого верного, лучшего и красивого мужчину, который, по моему мнению, когда-либо рождался».
Пара отправилась в путешествие по Европе. Но вернувшись в Лондон, она устроила уборку и демонстративно мыла крыльцо на коленях, пока Манби прогуливался по улице, лениво размахивая тростью.
После женитьбы он уговаривал её обедать вместе с ним, а не в буфетной, но она не садилась за стол и ела, держа тарелку на коленях. То, что они были женаты, знали только близкие друзья Манби – Генри Джеймс (лектор, а не романист), Вернон Лашингтон (юрист, занимавший должность постоянного секретаря Совета Адмиралтейства с 1869 по 1877 год, друг художников, авторов и активистов, особенно тех, кто принадлежал к Братству прерафаэлитов и Движению искусств и ремесел), Ричард Додридж Блэкмор (поэт и писатель-романист, автор исторического романа «Лорна Дун: Эксмурский роман»), Александр Макмиллан (издатель).
Ханна ненавидела, чтобы её «показывали» этим немногим людям, посвящённым в их тайну. Когда они приходили в гости, Ханна брала на себя роль служанки и прислуживала им. Хотя Манби хотел сделать из Ханны леди, она категорически отказывалась: «Я! Что за чушь, Масса – я бы ни за что не зазналась! Этого для меня достаточно».
Ханна ненавидела мысль о том, чтобы отказаться от жизни служанки, и писала: «Я бы предпочла выполнять работу сама, но боюсь, что кто-нибудь подумает, что я надутая или гордая».
«Нет, я уже давно решила, что для свободы и истинной низости нет ничего лучше, чем быть служанкой, выполняющей любую работу, – никто не может подумать, что ты в этом случае возвышаешься или гордишься».
Он пытался запретить ей – в буквальном смысле – лизать его сапоги, но вынужден был смириться, и разрешил ей делать это в качестве удовольствия по особым случаям, например, на годовщину свадьбы.
После четырех лет совместной жизни начались проблемы. Возможно, классовый вопрос вышел на первый план и Манби с его холостяцкими наклонностями решил покончить с соглашением. Ханна просто не смогла приспособиться к жизни «наверху», несмотря на желание Артура сделать ее респектабельной. На самом деле, Ханна, похоже, чувствовала себя униженной из-за всего этого, ее новый статус подрывал само ее существование. Она с горечью писала мужу: «Надеюсь, ты больше никогда не будешь водить меня куда-то как леди. Это делает меня несчастной. Я чувствую себя такой бесполезной и праздной».
Раздельное проживание
Ханна перенесла нервный срыв, усугубленный алкоголем. Артур вызвал Джулиуса Поллока, врача с Харли-стрит, который посоветовал ему отправить Ханну в деревню для поправки здоровья. Манби выплатил Ханне пособие, и она вернулась в Шропшир к родственникам. Хотя они переписывались, и Артур навещал её несколько раз в год, больше они никогда не жили вместе.
Манби поселился на Ферме Уиллера (Wheeler's Farm), доме в Пирфорде (Суррей), который он называл Ферма лютиков (Buttercup Farm), бывшей резиденции его друга Вернона Лашингтона. Оставаясь в душе холостяком, он наслаждался одиночеством, однако с нетерпением ждал следующей встречи с Ханной.
В поздние годы Манби утверждал, что это он приучил Каллвик к рабскому труду, «обучая и натаскивая ее на „самую низкую и подневольную работу“, приобщая ее к раболепию и непристойной деградации их любви». Когда Ханна отказалась «войти в общество» в качестве его жены, он сетовал, что она слишком хорошо прислушалась к его «обучению» и навсегда связала себя узами брака с каторгой.
Но, конечно, не Манби приобщил Ханну гордиться своим положением, основы её идентичности и отношения к работе сформировали её любимая мать, община рабочего класса, церковь и благотворительная школа. Рассматривать Артура как изначального или единственного формирователя её идентичности – значит полностью признать доминирующую викторианскую фантазию среднего класса о мужском, филантропическом надзоре и контроле над жизнью женщин рабочего класса. В то же время отношения Ханны и Артура неизбежно формировались на основе несоответствия между ее значительной властью в их союзе и ее социальным бесправием вне его, и это несоответствие Манби не прочь был использовать, когда мог.
Последние годы жизни пары
К 1889 году, когда Манби вышел на пенсию, его дневники стали менее подробными, а в 1898 году он перестал их вести. «В 70 лет пора заканчивать», – написал он. Однако он по-прежнему вел записи о Ханне, и она по-прежнему радовала его. «Ты знаешь, что такое мезальянс, дорогая?» – спросил он ее в 1905 году. «Да, Масса – ты и я!», – ответила Ханна.
Для местных жителей Пирфорда Манби был добрым старым джентльменом. К 1907 году он почти ослеп. Преподобный и миссис Осборн часто навещали его. Миссис Осборн вспоминала: «Мы всегда находили его сидящим в кресле. Поскольку он был почти слеп, мы читали ему газеты, и он проявлял самый живой интерес ко всему. Он любил поговорить о старых временах, но никогда не упоминал, что был женат».
Ханна Манби умерла 9 июля 1909 года в возрасте семидесяти шести лет. С ней была ее племянница, Манби не смог приехать. Ее могила во дворе церкви Святого Андрея в Шифнале состоит из трех надгробий: двух внешних камней с надписями «Ханна Манби» и «Она очень любила» и главного камня с надписью: «В течение 36 лет чистой и непрерывной любви она была супругой Артура Манби из Клифтон-Холм в вапентейк Булмер». Похоже, к этому времени Манби утратил бдительность. После смерти родителей и в преклонном возрасте он все чаще делал намеки на свои отношения с Ханной. В конце 1909 года он опубликовал томик стихов (последний) и посвятил его «милостивой и любимой памяти Её, чья рука переписала и чья пожизненная привязанность подсказала все, что есть лучшего в этой книге». В нем было стихотворение под названием «Ханна» со строкой: «Но лучшая из всех моих слуг – моя верная жена-служанка».
Артур Джозеф Манби умер от пневмонии в Пирфорде 29 января 1910 года. Незадолго до своей смерти он удивил своего брата Джорджа, рассказав ему о Ханне. Его брат не был шокирован или возмущен, напротив, безмерно опечален. Манби раскрыл подробности в своем завещании. Он потребовал, чтобы его дневники оставались запечатанными до 77-й годовщины его свадьбы в 1950 году (сегодня они хранятся в Тринити-колледж в Кембридже). Джордж Манби написал дочери в феврале 1910 года и попросил ее: «Пожалуйста, вспоминая о нем, говори о нем так, как он того заслуживает. А что касается его брака, будет мудро хранить молчание, во всяком случае, в течение многих последующих дней».