Воздух в квартире был густым и неподвижным, будто в старом архиве, где время остановилось. Михаил Иванович Смирнов, мужчина сорока шести лет с легкой проседью в волосах и аккуратно подобранным букетом в руках, замер у порога, пытаясь изобразить улыбку. Его серо-зеленые глаза, некогда искрившиеся дерзким задором, теперь смотрели тускло. Год назад он ушел, бросив за спиной: «Мне тесно, Катя, понимаешь? Тесно».
Екатерина, его супруга, с которой они делили двадцать лет жизни, разглядывала его через узкую щель приоткрытой двери, не спеша снимать цепочку. Ее тонкие пальцы, все еще грациозные, но с первыми признаками возраста, крепко держали ручку двери.
— Вернулся, значит, — сказала она ровно, без намека на вопрос.
— Вернулся, — кивнул Михаил и протянул букет, словно защищаясь. — Поговорим?
Екатерина взглянула на цветы — белые лилии, ее любимые, — и усмехнулась, будто услышала старую шутку. Она распахнула дверь, пропуская его в прихожую.
— Заходи, раз уж явился. Давно тебя тут не видели.
Квартира изменилась: свежие обои в коридоре, незнакомая ваза на полке, новый аромат в воздухе. Михаил поежился. Букет в его руках казался нелепым, как яркий шарф на строгом костюме.
— Чай пить будешь? — бросила Екатерина, направляясь на кухню, не оборачиваясь, словно к ним зашел не слишком значимый гость.
— Буду, — буркнул Михаил, топчась на месте. — Это тебе, — он протянул цветы.
Екатерина небрежно приняла букет и кинула его на стол, даже не посмотрев.
— Ну, что, Миша, — она повернулась, опершись о столешницу. — Наигрался? Набегался? Или просто карман пустой?
В ее тоне не было ни горечи, ни упрека — деловой вопрос, и только. Михаил поразился: когда-то этот голос казался ему обыденным, почти скучным.
— Катя, я… — он запнулся, потирая небритую щеку. — Я ошибся. Сильно ошибся.
Год назад жизнь Михаила Смирнова казалась ему бесконечной рутиной: дом, работа, дом. Утром — быстрый поцелуй, вечером — ужин под новости, по выходным — поход в супермаркет и редкие посиделки с друзьями. Удобно. Привычно. И невыносимо тоскливо.
«Жизнь уходит», — думал он, глядя на коллегу Аню, тридцатидвухлетнюю женщину с острым юмором и платьями, которые едва вписывались в офисный дресс-код. Она смеялась звонко, откидывая голову, и пила кофе у открытого окна их отдела. «Ураган», — так ее звали за глаза.
Однажды весной, когда Екатерина уехала к сестре в Рязань, Михаил согласился на Аннино предложение пропустить по бокалу после работы. Один бокал превратился в несколько.
— Ты какой-то зажатый, Смирнов, — сказала она тогда, стряхивая пепел. — Одни и те же рубашки, один и тот же салат на обед. Даже чай ты пьешь по расписанию. Ты робот, что ли?
Он улыбнулся, но внутри что-то екнуло.
— Это называется порядок, Анна.
— Это называется клетка, Михаил Иванович, — поддела она, наклоняясь ближе. — А в клетке, знаешь, только попугаи сидят.
Через месяц он ушел от Екатерины. «Мне нужно время, разобраться», — стандартные слова, которые она выслушала молча, лишь крепче стиснув край скатерти.
— И как тебе разбиралось? — спросила Екатерина, разливая чай по новым кружкам, которые Михаил не узнавал. — До чего додумался?
Михаил сидел, как на допросе, глядя на жену. Она изменилась: стала стройнее, подстригла волосы, держалась увереннее. Тонкий шрам на виске — память о давней травме — стал заметнее.
— Додумался, что я дурак, — честно ответил он. — Полный дурак.
— Это не открытие, — хмыкнула Екатерина. — Еще что?
— Что скучал. По тебе. По дому. По нам, — он говорил тихо, будто боялся спугнуть момент. — Я ведь люблю тебя, Катя.
— Серьезно? — Екатерина с грохотом поставила кружку, расплескав чай. — Любишь, значит. Погоди, я отмечу в ежедневнике — Михаил Смирнов вспомнил о любви.
Она схватила тряпку и начала вытирать стол резкими движениями. Михаил заметил, как дрожат ее руки.
— Заслужил, — кивнул он. — Но я правда тебя люблю.
— А Аня? — Екатерина посмотрела ему в глаза.
— Расстались через два месяца, — скривился Михаил. — Я для нее был слишком… предсказуемым. Ее слова.
— Неужели? — с притворным удивлением сказала Екатерина. — Ты, который каждое воскресенье ездил на мойку к одному и тому же мастеру? Который двадцать лет покупал одну и ту же марку чая? Скучным оказался?
Михаил поморщился. Аня выразилась жестче: «Я думала, ты просто закис, Смирнов, а ты, оказывается, навек закис».
— Ты знаешь…
— Знаю, — оборвала Екатерина. — После нее была еще одна. Ольга, верно?
Михаил замер.
— Откуда…
— Город небольшой, Миша, а я не в пещере живу, — она села напротив. — Сколько с ней? Девять месяцев? Десять?
— Четыре, — выдавил он. — Съехались быстро, но через три месяца я понял, что…
— Что там тоже не сказка? — Екатерина усмехнулась. — Завтраки в постель не подают, а вечера требуют предварительной брони?
От ее прямоты Михаил вздрогнул. Раньше она избегала таких тем, особенно вне их спальни.
— Как сын? — сменил он тему. — Что с Ильей?
— Илья в порядке, — пожала плечами Екатерина. — Поступил в институт, учится хорошо. Живет своей жизнью, Миш. Встречается с девушкой. Иногда заходит, помогает по дому. Вчера, например, чинил мне полку в гостиной.
Укол был метким. Раньше мелкие дела по дому были на Михаиле.
— Можно… можно мне вернуться, Катя? — наконец выдавил он главный вопрос, ради которого пришел с лилиями.
Екатерина долго смотрела на него, потом подошла к окну. Новая штора легонько колыхалась от сквозняка.
— Знаешь, Павел мне сказал — не пускай его обратно, — произнесла она, глядя вдаль.
— Павел? — напрягся Михаил. — Какой Павел?
— Новый замдиректора в нашем центре, — она обернулась, и в ее глазах мелькнуло что-то неуловимое. — Иногда обедаем вместе. Он в разводе, трое детей. Говорит, второй шанс — всегда ошибка.
Михаил почувствовал укол в груди.
— И что ты ответила?
— Что жизнь сложнее его советов, — Екатерина вернулась к столу. — Ты ушел, нагулялся, а теперь вернулся? Я пущу тебя, но с условием, — она посмотрела ему в глаза, и Михаил замер. — Начинаем с нуля. Полностью.
Через неделю Михаил перевез вещи обратно. Екатерина освободила место в шкафу, выделила полку в ванной, добавила его имя в список жильцов. Жизнь потихоньку налаживалась.
Екатерина стала другой — более независимой, резкой, с новой внутренней силой. Ночами она держалась на расстоянии, отодвигаясь на свою сторону кровати. «Дай мне время», — говорила она, когда он пытался ее обнять.
Михаил ждал. Готовил ужины, пылесосил по выходным, чинил все, что ломалось, и даже записался на курсы итальянского — Екатерина всегда мечтала увидеть Рим.
Сын заходил редко и смотрел на отца отстраненно. «Все нормально, пап», — отвечал он на попытки сблизиться.
Однажды вечером, вернувшись домой, Михаил застал Екатерину на кухне с бокалом вина. На столе лежали бумаги.
— Что это? — спросил он, снимая куртку.
— Заявление на развод, — спокойно ответила она. — Я подала его еще до твоего возвращения.
Михаил почувствовал, как пол уходит из-под ног.
— Но ты же… ты сказала — с нуля…
— Именно, — кивнула Екатерина. — Я начинаю с нуля. Одна.
Она встала и подошла к нему.
— Знаешь, что я поняла за этот год? Я не мебель, Миша. Не вещь, которую можно выкинуть, когда приелась, а потом забрать обратно, когда захотелось тепла. Я живая. И когда ты ушел, я не умерла. Я начала жить.
— Катя, — он попытался взять ее за руку, но она отстранилась. — Мы можем все исправить…
— А я не хочу исправлять, — перебила она. — Впервые за двадцать лет я спросила себя: чего хочу я? Не что нужно семье, тебе, Илье — а мне?
Она сняла с холодильника магнит с прикрепленным листком.
— Вот, — протянула она. — Билет в Рим. Один. Улетаю через три недели, на месяц. Первый отпуск за шесть лет.
Михаил смотрел на билет, чувствуя ком в горле.
— И когда ты вернешься…
— Тебя здесь не будет, — твердо сказала Екатерина. — Эта квартира теперь моя. Я выкупила твою долю восемь месяцев назад. Твой cousin Алексей помог с бумагами, он же тебя уведомил. Ты был слишком занят своей новой жизнью, чтобы обратить внимание.
Она прошла в прихожую и открыла дверь.
— У тебя неделя, чтобы собраться и уйти. Больше я не дам себя обмануть, Миша.
Михаил стоял на кухне, сжимая билет в Рим. За окном накрапывал дождь. Год назад он думал, что его жизнь — замкнутый круг. Теперь круг разорвался, и впереди была неизвестность.
— Ты все это спланировала? — тихо спросил он. — С самого начала?
— Нет, — покачала головой Екатерина. — Но ты научил меня важному, Миша. Ты показал, что иногда нужно уметь отпускать. Вот я и отпускаю тебя. Навсегда.
Она закрыла дверь — тихо, без громких хлопков. Просто закрыла и повернула замок.
На лестнице Михаил прислонился к стене. Мимо прошла соседка, кивнула, будто ничего не изменилось. Жизнь шла дальше. Только теперь его путь лежал по разорванным рельсам, без станции впереди.
«Ты ушел, нагулялся, а теперь вернулся?» — звучали в голове слова Екатерины. «Я пущу тебя, но с условием».
Условие оказалось простым: он должен был почувствовать, каково это, когда тебя вычеркивают из жизни, как старую вещь. И теперь он понял.