Где-то между ипотекой, алиментами и твоей новой любовью мы потеряли уважение.
Когда Ларисе исполнилось сорок два, она вдруг поняла, что окончательно разлюбила два типа мужчин: тех, кто вечно ссылается на «сложное детство», и тех, кто, как её бывший муж Сергей, считает себя «временно безработным» уже третий год подряд.
Она сидела на кухне в своей двушке, подаренной родителями на свадьбу, и слушала, как Сергей, в расклеенных кедах и кофте с надписью "Moscow never sleeps", возмущённо топал по ламинату, пытаясь заставить её заново поверить в свою «инновационную бизнес-идею».
— Я тебе не банкомат, дорогой, чтобы финансировать все твои бредовые затеи! — Лариса повернулась, держа чашку кофе как оружие. — Хватит с меня — уже столько вложила! Больше ни рубля не жди!
— Ты никогда не поддерживала мои идеи! — воскликнул Сергей, картинно разводя руками. — У тебя с самого начала был этот снобский тон! Мол, ты бухгалтер, ты всё знаешь! А я — дурак с мечтой, да?
— Не дурак, Серёж. Мечтатель. Только мечты твои заканчиваются там, где начинаются реальные счета за коммуналку, — Лариса прищурилась. — А платит их кто? Я. Всё ещё. Хотя ты живёшь отдельно. Уже как два года.
Сергей вздохнул, сел за стол, развалившись, как кот на батарее. Лариса заметила, как он скосил глаза на коробку с документами. Той самой коробке, в которой лежали бумаги по алиментам, доле в квартире и другим юридическим пыткам, через которые она тащила себя после развода.
— Лар, ну ты же знаешь, у меня сейчас сложный период. Я пытаюсь встать на ноги, ты могла бы хоть чуть-чуть помочь. В конце концов, мы столько лет прожили вместе…
— Помочь? — Лариса фыркнула. — Это называется «шестнадцать лет быть твоей обслуживающей организацией». Я — твоя бесплатная няня, повар, спонсор и юрист. А ты — мой личный демотиватор. Серёж, ты бы хоть ради приличия нашёл работу. Хоть курьером. Хоть кем-нибудь!
Он встал и подошёл ближе. Было видно, что злость нарастает. Но злость пассивная, липкая, как старое тесто. Он говорил мягко, но в его голосе звучал старый, хорошо знакомый Ларисе сарказм:
— Вот ты говоришь, что я ничего не делаю, да? А сама-то что? Перебираешь бумаги целыми днями, ходишь к юристу, трясёшься за свою долю… Смешно. У тебя просто страх остаться одной. Вот ты и держишься за эту квартиру, как за гарантию, что не окажешься никому не нужной.
— Минуточку, — Лариса положила чашку и выпрямилась. — Ты сейчас обвиняешь меня в том, что я не хочу жить в нищете после того, как ты продал нашу машину, чтобы «вложиться в стартап»? Или в том, что я хочу оставить за собой то, что мои родители нам дали?
— Нет, Лар, я говорю, что ты боишься признать — мы оба облажались. Ты просто рациональнее. Холоднее. Удобнее для себя всё разрулила.
— Да, я облажалась. — Лариса медленно встала. — Облажалась, когда согласилась выйти за тебя. Облажалась, когда рожала, думая, что это что-то изменит. Облажалась, когда верила, что ты хоть раз возьмёшь ответственность.
Сергей шагнул ближе. Теперь их разделяло всего полметра.
— А ты знаешь, — прошептал он с ядовитой улыбкой, — ты становишься похожа на свою мать. Всё та же вечно недовольная женщина, которой никто не угодит. Может, поэтому ты и одна?
Щелчок. Лариса ударила. Не сильно, но неожиданно. По щеке. Он отпрянул, уставившись на неё с удивлением.
— Браво, — сказал он, потирая лицо. — Вот и поговорили. Бухгалтерия закончила квартальный отчёт.
— Иди к чёрту, Сергей, — бросила она устало. — Но сначала — вон из моей квартиры.
— Я имею право здесь находиться. У меня в ней половина, между прочим. Или ты уже забыла?
— Половина, но ты живёшь в съёмной квартире у своей пассии, той самой блондинки с ногами до ушей. Или вы уже расстались? Что-то ты бледненький, Серёж.
— Завидуешь?
— Да. Завидую. Её наивности.
Он ушёл, хлопнув дверью. Лариса осталась в кухне, медленно допивая остывший кофе. Она села и прикрыла глаза. Всё тело гудело от ярости и усталости.
— Мама, кто это был? — голос сына, Стаса, прозвучал из коридора.
— Бывший. Опять что-то просил. Не волнуйся.
— Опять деньги?
— Угу. На новые мечты.
Стас подошёл и сел рядом.
— А ты его когда-то любила?
Лариса усмехнулась. Но глаза выдали слёзы.
— Слишком сильно. Но иногда любовь — это болезнь. И вылечиться можно только одним способом: больше не вспоминать, как ты болела.
Когда бывший муж вдруг вспоминает про сына, пахнет не ностальгией, а наследством.
Через неделю после бурного визита Сергей снова появился. На этот раз — не в кедах, а в какой-то псевдоэлитной куртке с блестящей фурнитурой, которую носят мужчины, считающие, что они молодятся, а окружающие просто не доросли до их «стиля». В руках он держал бумажный пакет из дорогого супермаркета и выглядел подозрительно весело.
Лариса открыла дверь в спортивках и с маской для лица, явно не рассчитывая сегодня встречать спектакль из прошлого.
— Привет, Лар. Я к сыну. Можно?
— Не уверена. У нас сегодня «день спокойствия без токсичных элементов». — Она оглядела пакет. — Ты что, жертву принёс?
— Не начинай. — Сергей прошёл в прихожую как в своё время. — Купил ему нормальную еду. Там суши, роллы, кола без сахара — ты же вечно пичкаешь его овсянкой и морковкой.
— Ага, потому что хочу, чтобы он дожил до пенсии, в отличие от некоторых, у кого печень уже давно в протесте.
Он усмехнулся, снял куртку и привычно повесил на крючок, который, между прочим, давно еле держался. Как и нервы Ларисы.
— Стас, сынок! — позвал Сергей. — Папа пришёл, у меня для тебя кое-что интересное!
Стас вышел из комнаты осторожно. Подросток. Пятнадцать. Умный, замкнутый, саркастичный — весь в мать, если по правде. Он посмотрел на отца с холодной вежливостью.
— Привет. Ты что, опять уволился?
— Нет, наоборот. Слушай, это не просто визит. У нас разговор.
Лариса прищурилась. Как только Сергей начинал с «у нас разговор», значит, либо нужно было одолжить, либо подписать.
— Слушаю. — Стас сел за стол, глядя настороженно.
Сергей достал из пакета не только роллы, но и пачку каких-то документов. На секунду в кухне повисла тишина.
— Ты же знаешь дядю Костю? Ну, мамин брат. Мы с ним особо не общались, но вот... — он развёл руками, как будто объяснял дефолт восьмилетке. — Он умер.
— И? — Лариса скрестила руки на груди. — Ты пришёл рассказывать, как смерть родственника повлияла на твой внутренний мир?
— Не совсем. Он оставил завещание. Там есть участок. Земля. В Подмосковье. Домик старый. И...
— Не тяни, Серёж. Ты пришёл за чем?
— Он указал в завещании, что хочет, чтобы я оформил участок на сына. Но при условии, что я официально являюсь его опекуном.
— Что?! — вскрикнула Лариса. — Опекуном? Ты вообще слышишь себя?
— Да успокойся. Это формальность. Просто нужно временно оформить бумаги, чтобы земля не ушла в никуда. Я потом всё оформлю на Стаса. Честно. Слово.
— Твоё слово, Сергей, ничего не стоит. Даже в суде. Особенно в суде, — отрезала Лариса.
Стас посмотрел на них обоих, потом молча взял ролл и положил в рот.
— Ты хочешь, чтобы я был в твоей афере, да? — спокойно спросил он, прожёвывая. — А если мама не согласится?
— Тогда участок заберёт государство. Мы всё потеряем. Всё — из-за её упрямства, — бросил он резко, показывая зубы.
— Ты назвал мой здравый смысл «упрямством»? — Лариса не выдержала и перешла на горячий тон. — А может, потому что я единственная, кто здесь вообще о ребёнке думает?
— Он уже не ребёнок! — рявкнул Сергей. — Он имеет право решать сам!
— Да? А ты когда последний раз платил алименты, уважаемый? Или когда приходил на родительское собрание?
— Не надо меня при ребёнке унижать! — вскочил он.
— Это не унижение, это отчёт. За пятнадцать лет. Ты провалил свой контракт отцовства, Серёж!
Сергей подошёл ближе, слишком близко. В кухне пахло его дешевым лосьоном, амбициями и какой-то непонятной мольбой.
— Лар, не будь истеричкой. Это в интересах сына. Там хорошие деньги. Земля растёт в цене. Мы можем...
— Мы? — она рассмеялась. — Ты и слово «мы» не совместимы. Ты в своей жизни даже носки стирать не научился, а говоришь о совместных действиях.
— Да ты злая, Лариса! Вот и всё. Обычная злая женщина, которой не хватило любви!
— А ты — обычный лузер, который всё просрал и теперь бежит ко мне, как к последнему острову в этом болоте.
Стас встал.
— Хватит. — Он посмотрел на обоих. — Пап, я не хочу быть частью какой-то мутной схемы. Это твоё дело, не моё. А тебе, мам, — он повернулся к ней, — может, и правда стоит чуть отпустить. Просто чуть-чуть. А то мы оба с тобой скоро станем такими же ожесточёнными, как и он.
Сергей открыл рот, но ничего не сказал. Потом тихо собрал бумажки и вышел.
Лариса села на табуретку и закрыла лицо руками. Стас налил себе колу и встал у окна.
— Мам?
— А?
— А если он всё-таки решит через суд? Ну... оформить опекунство. Ты готова?
— Я готова, — устало сказала она. — Но ему не стоит недооценивать мою ярость.
Отлично. Финальная, третья глава. Она напряжённая, с драматическим накалом, множеством диалогов, скрытыми смыслами, и, конечно, неожиданной развязкой. Здесь не будет выдумки — всё как в жизни: с судами, долгами, злостью, отчаянием и очень личными разговорами.
Глава 3. Суд — не повод для встречи, но именно там бывшие вспоминают, кто они друг другу на самом деле
Судебный участок №217 встретил их духотой, облупленными стенами и запахом дешёвого кофе из автомата. Сергей сидел в зале в свежевыглаженной рубашке, нервно листая какие-то документы. Лариса стояла у окна, закусив губу и то и дело бросая на него взгляды, как будто хотела прожечь дырку в затылке.
Стас остался дома — по словам Ларисы, «нечего ребёнку в цирке участвовать, даже если билет бесплатный».
Судья была худая женщина лет пятидесяти с лицом, которое сразу давало понять: тут никому не рады, и особенно тем, кто затеял семейные тяжбы.
— Слушаем дело по иску гражданина Шевченко Сергея Михайловича к гражданке Шевченко Ларисе Олеговне о временном установлении опеки над несовершеннолетним. В связи с необходимостью принятия наследства, — сухо объявила она.
— Уважаемый суд! — Сергей встал, изображая уверенность. — Мой дядя оставил землю, и, по условиям завещания, я обязан принять её в интересах сына. Только так имущество перейдёт в собственность ребёнка. Я не хочу ничего себе — всё ради Стаса.
И ты после этого хочешь, чтобы я поверила в Санта-Клауса, — подумала Лариса и тоже встала.
— Уважаемый суд, — она говорила спокойно, почти устало. — У меня есть доказательства, что у истца долги перед частными лицами и банками. Если он оформит опеку, он сможет продать участок без согласия ребёнка. Я не доверяю этому человеку. И уж точно не хочу, чтобы он снова влез в жизнь моего сына только потому, что пахнет деньгами.
Судья посмотрела на них обоих, как будто перед ней два упрямых подростка, делящие один спиннер.
— Сергей Михайлович, у вас есть долг 1,2 миллиона рублей. Вы что-то хотите пояснить?
— Это всё временно. И вообще — если участок оформят, я всё верну. Честно!
— То есть, вы признаёте, что в случае получения прав на участок, он может быть использован для погашения долгов?
Сергей вдруг замолчал. Затем тихо сказал:
— Я бы хотел просто, чтобы сын знал — я стараюсь. Я хоть что-то пытаюсь для него сделать.
— А раньше ты что делал? — Лариса подняла голос. — Когда у него температура была под сорок и ты просто не брал трубку? Когда я таскала его на тренировки с гематомой на спине после падения? Где ты тогда был, Серёж? Ты же даже не знаешь, в каком классе он сейчас!
Он вспыхнул:
— Да, я был говном, хорошо? Но сейчас я пытаюсь хоть как-то всё исправить!
— Исправить? Судом? Бумагой? Оформлением участка? Это не искупление, Серёж. Это схема.
Тишина повисла в зале. Судья кивнула и отложила решение.
После заседания Лариса уже собиралась уйти, когда Сергей догнал её на улице.
— Подожди. Я серьёзно. Я хотел как лучше. Я в полной заднице, да. Меня сейчас все прессуют. И я думал... ну... вдруг ты... — он посмотрел на неё почти с мольбой. — Поможешь?
— Ты что, с ума сошёл? — Лариса закурила, впервые за два года. — Я не социальная служба по бывшим.
— Ну ты хотя бы поговори со Стасом. Пусть он решит. Я не против. Если он скажет «нет» — я отстану.
Она долго смотрела на него, дымя сигаретой как актриса из старого фильма про сломанных женщин.
— Хорошо. Но если ты наврёшь ему хоть в одном слове — я лично подам в суд на лишение родительских прав. Понял?
— Понял, — тихо сказал он.
Вечером в кухне царила тишина. Стас ел макароны с сыром, глядя в телефон.
— Стась, поговорим? — Лариса села напротив.
— Если это опять про отца, давай сразу: я уже всё понял.
— Это ты думаешь, что понял, — сказала она, глядя на него. — А он просит, чтобы ты сам решил. Согласен ты или нет.
Стас отложил вилку.
— А ты хочешь, чтобы я отказался, да?
— Я хочу, чтобы ты знал, что он не святой. И что у него долги, и он может втянуть тебя в дерьмо.
— А ты не можешь отпустить. Ты всё контролируешь, мам. Даже то, что не нужно.
Её перекосило. Но она промолчала.
— Я поговорю с ним сам, — сказал он. — Только без вас. Без оров. Без вашего этого... — он махнул рукой. — «Сколько ты вложила!», «Кто кому что должен!» — надоело.
Через три дня Стас встретился с отцом в кафе. Без торжеств, без объятий. Просто кофе и слова.
— Пап, ты бы хоть соврал прилично. А то всё в лоб. У тебя долги, и ты хочешь участок.
— Да, — кивнул Сергей. — Но я не хочу тебе врать. И не хочу, чтобы ты думал, что я пришёл только за этим.
— А за чем ещё?
— За шансом. На нормальные отношения. Без пафоса. Просто... чтобы ты не считал, что я полностью бесполезен.
Стас кивнул.
— Хорошо. Я помогу. Но ты переписываешь участок сразу на меня. Без опекунства. Без схем. Я сам разберусь.
— А твоя мать?
— Мама потом поймёт. Может быть. Но это моё решение.
Через две недели участок был оформлен на Стаса. Сергей ушёл в тень. Никаких опек. Никаких судебных схем. Просто подписал, получил копии — и исчез.
Лариса сидела в своей комнате и смотрела в окно. Там была весна. Клумбы у подъезда снова разворотили подростки. Соседка сверху ругалась с доставщиком. Всё как всегда.
И вдруг ей стало грустно.
Не за Сергея. А за то, что мир становится другим, когда дети взрослеют. И ты больше не можешь всё решать за них.
И неважно, кто ты — мать или отец. Важнее — кем ты останешься в их памяти.
Конец рассказа.