История большой страны глазами очевидца
У меня сегодня море. Весь день. Я его чувствую, им пахнет. Ветер солоноватый такой, свежий, с горчинкой водорослей, с тухлецой ракушек.
Я читаю на терассе и вместо весенних птиц, которых поналетело невиданное разнообразие, слышу крик чаек, неважно что черные и каркают, почти чайки. Вместо шелеста листвы березы, слышу треск листьев пальмы, высоко-высоко, уже где-то в небе. Меня всегда пугают такие деревья – тонкое, чахлое, как оно держится? Ветер мотает её нещадно, листья трещат, как порванные флаги, она вращается, как хвост радостного пса, отвешивает поклоны: "Здравствуйте, вот я какая красавица! И вам здравствуйте! И вас приветствую!" Очень вежливые пальмы.
Ветер поднялся, опять принесет какую-нибудь гадость, только бы не снег. В этом мае уже был снег, можно уже без него? Но если закрыть глаза, то шумит почти как прибой, точно, как прибой!
Морской бриз теребит страницы моей книги, не моей книги, не той, что я написала, а той, что читаю. Всегда беру на море что-то большое, эпическое почитать, чтобы на весь отпуск хватило. Не люблю короткие формы, рассказы слишком быстро заканчиваются, пишу четвертый абзац, а уже конец маячит. И все? А еще поговорить? Так вот, я беру на отдых что-то большое. "Война и мир" – идеально. "Сага о Форсайтах" – всю, все тома. В следующий раз нужно "Тихий дон" взять, в юности так и не осилила полностью. Но сейчас, тут, на берегу, читаю Паустовского «Повесть о жизни», шесть повестей (романов) в одной книге.
Боже, как Паустовский прекрасен! У меня осталась только последняя, шестая часть, уже расставаться? А как же я без вас, я уже влюблена, я уже вся ваша, размякла от необыкновенного языка, от атмосферы, от волшебных описаний, кратких, немногословных, но ярких, осязаемых.
"Ветер открытого моря щекотал глаза, и солоноватый кислород долго
не уходил из легких, вызывая слабое опьянение".
Я оторвусь от чтения, я закрою глаза, пусть будет только море:
"Прибой, поднявшись, падал, грохоча на пески. Водяная пыль оседала на
листве платанов и в прохладе садов открывался как будто знакомый и вместе с тем незнакомый город".
Это Паустовский про Батум пишет, у него много моря в Батуме, в Ялте, Севастополе, Одессе, в Геленджике:
"Но Геленджикская бухта была очень хороша. В прозрачной и теплой ее воде плавали, как розовые и голубые цветы, большие медузы. На песчаном дне лежали пятнистые камбалы и пучеглазые бычки. Прибой выбрасывал на берег красные водоросли, гнилые поплавки-балберки от рыбачьих сетей и обкатанные волнами куски темно-зеленых бутылок".
Я могу цитировать его вечно, тут на каждой странице – шедевр. Но нет ничего длинно-заунывного, хоть мне это не мешает обычно, люблю описания, они позволяют погрузиться в повествование, ощутить магию присутствия там, где герои, которые уже полюбились. Ты уже там, внутри, в их вселенной, не торопите меня, пусть весь мир подождет, я читаю.
"Крым поднялся из морской голубизны, как остров сокровищ. Облака
лежали на вершинах его сиреневых гор. Белый Севастополь медленно плыл нам навстречу. Он встретил наш старый пароход полуденным пушечным выстрелом и голубыми крестами андреевских флагов".
Конечно, Паустовский интересен не только своими описаниями, его автобиографии, как учебник истории, история глазами ее современника. События, происходившие в начале 20 века по впечатлениям очевидца – читается на одном дыхании, больше тысячи страниц. Тут и уютный дореволюционный Киев, брянщина, полтавщина; Белоруссия и Польша, разоренные Первой мировой войной; Москва революционная, Одесса в блокаде, Тифлис, Ереван (Эривань) и еще много прекрасных мест, где побывал Паустовский, ведомый невероятной жаждой жизни и любознательностью.
Шумит море, прохладный бриз освежает, песок покрыл тонким слоем закрытую книгу. Она закончилась, грустно.
Это не песок – пыльца березы. Море ушло, волшебство тихо тает в сиянии солнечного дня, я еще чувствую сладковатый запах, настоящий, пляжный. Это крем от загара на моем лице.
©Мария Листок 2025г