Иван Петрович Синицын, нотариус уездного города N., проснулся в то утро с необычайно тяжелой головой. Накануне у Перепелкиных был ужин с обильными возлияниями, и теперь каждый удар сердца отдавался в висках мучительной болью. Он с трудом поднялся с постели, морщась от того, как скрипнули половицы под его ногами, и подошел к окну. Серое октябрьское небо, мокрые крыши домов и грязь на мостовой — всё это ещё более усугубило его скверное настроение.
«И зачем только я согласился идти к этим Перепелкиным?» — подумал он, медленно одеваясь. — «Тот же самовар, те же лица, те же разговоры о погоде и ценах на муку... А теперь вот расплачивайся!»
Умывшись холодной водой и выпив крепкого чаю, Иван Петрович отправился в свою контору, располагавшуюся в двух кварталах от дома. Погода была премерзкая: моросил мелкий дождь, ветер пробирался под воротник шинели, а калоши то и дело увязали в грязи.
Едва переступив порог конторы, Иван Петрович замер на месте. За его столом сидел незнакомый человек — худощавый, лет сорока, с аккуратно подстриженной бородкой и в безукоризненном сюртуке. Перед ним лежала раскрытая папка с документами — теми самыми, которые нотариус держал под замком в своем столе.
— Позвольте узнать, сударь, что вы делаете в моей конторе? — спросил Иван Петрович, стараясь придать голосу твердость, хотя внутри всё сжалось от непонятной тревоги.
Незнакомец поднял голову и посмотрел на нотариуса так, словно тот был назойливой мухой, помешавшей важному занятию.
— А, Иван Петрович! Наконец-то! — произнес он с легкой улыбкой. — Я уж думал, вы решили сегодня вовсе не являться на службу. После вчерашнего-то... у Перепелкиных...
Нотариус почувствовал, как холодок пробежал по спине. Откуда этот человек знает, где он был вчера?
— Простите, но вы...
— Да-да, конечно, — незнакомец встал и слегка поклонился. — Александр Николаевич Воронцов, чиновник особых поручений из губернской канцелярии. Прибыл по распоряжению господина губернатора для... небольшой проверки.
Он протянул Ивану Петровичу какую-то бумагу с печатями. Нотариус взял ее, но даже не взглянул на текст — он не мог оторвать взгляд от своего стола. На столе были разложены документы, которые он хранил под замком. Среди них была и та злополучная дарственная покойного купца Хрымзина...
— Проверки? — переспросил Иван Петрович и почувствовал как во рту пересохло. — Какой проверки?
Воронцов улыбнулся еще шире, но глаза его оставались холодными и внимательными как у ястреба, который высматривает добычу.
— Самой обычной, Иван Петрович. Всего лишь плановая ревизия документооборота и учета финансов. Ничего особенного. Только вот... — он постучал пальцем по одному из документов, — некоторые бумаги вызывают у меня вопросы. Например, эта дарственная...
Иван Петрович почувствовал, как земля уходит из-под ног. Неужели все раскрылось? Три года назад к нему обратился племянник покойного купца Хрымзина с просьбой внести несколько... корректив в завещание дяди. Он не устоял перед соблазном. Пять тысяч рублей были слишком большой суммой, чтобы отказаться. Кто мог знать? Кто мог докопаться?
— Я... я не совсем понимаю, о чем вы, — выдавил он из себя, пытаясь сохранить остатки достоинства.
— Не понимаете? — Воронцов приподнял бровь. — Странно. А вот вечером у Перепелкиных вы, помнится, были куда более... разговорчивы.
Иван Петрович похолодел. Он смутно помнил, как вчера, выпив лишнего, хвастался перед другими гостями своей ловкостью и умением обходить закон. Неужели этот чиновник был там? Но он не помнил его среди гостей...
— Присядьте, Иван Петрович, — Воронцов указал на стул напротив. — Нам многое нужно обсудить. И уверяю вас, в ваших же интересах быть со мной откровенным.
Нотариус тяжело опустился на стул. Мысли лихорадочно метались в голове. Что делать? Признаться? Отрицать всё? Бежать?
— Я... я готов объяснить, — начал он, но Воронцов поднял руку, останавливая его.
— Прежде чем вы начнете, хочу уточнить один момент, — сказал чиновник, понизив голос. — Все зависит от того, насколько вы цените свою свободу и репутацию, Иван Петрович.
Нотариус сглотнул и кивнул. Он уже понял, к чему клонит этот Воронцов. Взятка. Ему нужна взятка. Что ж, если это единственный выход...
— Я человек практичный, Александр Николаевич, — осторожно начал он. — И понимаю, что любой вопрос можно... урегулировать.
К его удивлению, Воронцов расхохотался.
— Вы меня неправильно поняли, дорогой Иван Петрович! Я не за деньгами сюда приехал. Деньги... — он пренебрежительно махнул рукой, — это такая мелочь.
— Тогда что вам нужно? — спросил нотариус, чувствуя, как страх сменяется недоумением.
Воронцов наклонился ближе и понизил голос до шепота:
— Мне нужно, чтобы вы оформили одну бумагу. Просто поставили печать и подпись. Всего-то.
— Какую бумагу?
— О продаже земельного участка на окраине города. Знаете, там, где планируется строительство железнодорожной ветки.
Иван Петрович знал. Весь город только и шептался о том, что скоро через их тихий городок N. проложат железную дорогу. И счастливчики, у которых окажется земля на этом маршруте, проснутся миллионерами.
— Но эта земля принадлежит городу, — попытался возразить нотариус. — Я не могу...
— Можете, — перебил его Воронцов. Мягко, почти ласково. — Теперь можете. У меня всё на руках — подписи, печати, бумажки. Вам осталось только поставить свою. Ну, чтобы всё стало официально.
Он достал из кармана сюртука сложенную бумагу, аккуратно развернул её и положил перед Иваном Петровичем. Документ выглядел безупречно — с гербовыми марками, подписями городского головы и всех членов управы.
— Это... это подделка, — выдохнул нотариус.
— Возможно, — спокойно согласился Воронцов. — Но кто станет проверять? А если и станут — к тому времени земля уже будет продана, деньги получены, а мы с вами будем далеко отсюда. Вы ведь не думаете, что после истории с наследством Хрымзина вам стоит оставаться в этом городишке?
Иван Петрович почувствовал, как по спине струится холодный пот. Этот человек загнал его в угол. Отказаться — значит отправиться под суд за подлог с дарственной. Согласиться — значит совершить новое, куда более серьезное преступление.
— А если я откажусь? — спросил он, уже зная ответ.
Воронцов печально покачал головой.
— Тогда, боюсь, сегодня же вечером все бумаги по делу Хрымзина окажутся на столе у следователя. И, поверьте, Иван Петрович, тюрьма — не самое приятное место для человека вашего положения.
Нотариус закрыл глаза. Перед мысленным взором пронеслась вся его жизнь: уютный дом, жена, дети, положение в обществе... Всё, чего он добился за сорок лет жизни, могло рухнуть в одночасье из-за одной давней ошибки.
— Дайте мне подумать, — тихо произнес он.
— Конечно, — Воронцов поднялся со стула. — У вас есть время до вечера. Я остановился в гостинице «Европейская». Буду ждать вас к семи.
Он аккуратно сложил бумаги и спрятал их в портфель. Направился к выходу, но у двери обернулся:
— И не вздумайте сбежать, Иван Петрович. Поверьте, от меня еще никому не удавалось скрыться.
Когда за чиновником закрылась дверь, нотариус в изнеможении откинулся на спинку стула. Что делать? Как выпутаться из этой ловушки?
Весь день Иван Петрович провел как в тумане. Он не задумываясь оформлял документы, разговаривал с посетителями, а мысли в это время были далеко. Он представлял себя в тюремной камере, видел заплаканное лицо жены, слышал насмешки бывших знакомых...
В шесть часов вечера, закрыв контору, он медленно побрел к гостинице «Европейская». Холодный ветер пронизывал до костей, но Иван Петрович не замечал этого. Он все еще не знал, что скажет Воронцову.
Чиновник поднялся на второй этаж и постучал в дверь, которую показал швейцар. Дверь распахнулась, и на пороге возник Воронцов. Свежий, бодрый, с улыбкой до ушей и в уютном домашнем халате.
— А, Иван Петрович! Входите, входите! Я как раз пью чай. Присоединитесь?
Нотариус молча прошел в комнату и сел на предложенный стул. В голове вдруг прояснилось, и он понял, что принял решение.
— Я не буду подписывать вашу бумагу, — твердо сказал он.
Улыбка исчезла с лица Воронцова.
— Вы понимаете, что это значит?
— Понимаю, — ответил Иван Петрович. — Это значит, что завтра я пойду к следователю и сознаюсь в том, что сделал три года назад. Скорее всего меня лишат должности. Возможно, будет суд. Но я больше не стану совершать преступлений.
Он ожидал вспышки гнева, угроз. Но Воронцов только посмотрел на него — пристально, чуть прищурившись. Думал.
— Интересный выбор, — наконец произнес он. — Признаться, я не ожидал... Что ж, это ваше право.
Он поднялся и не спеша подошёл к окну. Долго смотрел на улицу, где уже вечерело.
— Знаете, Иван Петрович, — задумчиво произнес он, не оборачиваясь, — в моей практике это первый случай, когда человек готов пожертвовать всем ради... чего? Ради каких-то абстрактных принципов?
— Не ради принципов, — тихо сказал нотариус. — Ради того, чтобы утром смотреть в зеркало и не отворачиваться. Ради того, чтобы дети, когда вырастут, могли сказать: «Наш отец ошибался. Но он не сбежал, не спрятался — он признал и исправил».
Воронцов медленно обернулся. С лица исчезла насмешка, исчез лёд в глазах. Осталось что-то другое. Почти... уважение?
— Знаете, — сказал он после паузы. — А ведь никакой губернской проверки нет.
— Что?
— Я не чиновник особых поручений, — Воронцов усмехнулся. — Я — Степан Хрымзин, младший брат того самого купца, чье завещание вы... подправили. Я вернулся из Америки, куда уехал двадцать лет назад, только на прошлой неделе. И мне рассказали, какой фокус вы провернули с наследством моего брата.
Иван Петрович потрясенно смотрел на него.
— Но... зачем весь этот спектакль?
— Хотел проверить, что вы за человек, — пожал плечами Степан Хрымзин. — Мог бы просто пойти к властям с тем, что узнал, но решил дать вам шанс. И вы, к моему удивлению, этот шанс не упустили.
Он подошел к столу, достал из ящика бумаги и протянул их нотариусу.
— Вот, возьмите. Здесь копии всех документов, доказывающих подлог. Я их не использую. Считайте это... прощением. Не за то, что вы сделали, а за то, что нашли в себе силы отказаться от нового преступления.
Иван Петрович взял бумаги трясущимися руками.
— Я... не знаю, что сказать.
— Ничего не говорите, — Хрымзин махнул рукой. — Просто живите дальше. И постарайтесь больше не поддаваться искушению.
Иван Петрович вышел из гостиницы на свежий воздух и глубоко вдохнул. Ему казалось, что огромная тяжесть упала с его плеч. Три года он жил в постоянном страхе, что его обман раскроется. Три года он вздрагивал от стука в дверь.
Теперь все изменилось. Он получил прощение, которого не заслуживал. Он получил второй шанс и собирался им воспользоваться. Впервые за долгое время Иван Петрович Синицын почувствовал себя по-настоящему свободным человеком.
Несмотря на то что дул холодный ветер и моросил дождь, ему показалось что воздух никогда еще не был таким сладким, а звезды такими яркими.