Случается, когда встречаешь давнишнего приятеля, из раннего детства, начинаешь называть его тем самым прозвищем оттуда и вести себя с ним так, как ни за что не стал бы обращаться к любому другому. Это понятно и даже позволительно, только когда выясняется, что товарищ твой новый начальник, всё встаёт на места и субординация пересиливает памятное времяпровождение. Амели родилась в Японии. Она считала, по праву, эту страну своей родиной. Хотя можно ли относиться к стране подобным образом, если прожил в ней всего 5 лет и даже ни дня не ходил в школу. Она уехала, окончила университет на исторической земле, в Бельгии, и, почему-то, решила вернуться в манящую загадочной культурой страну восходящего солнца. И тут-то её мечты осыпались о неприступную стену жесточайшей корпоративной конкуренции.
Ален Корно классик французского кино, ставший на момент выхода Страха и трепета таковым при жизни. Снимал в разных стилях и направлениях: исторические, триллеры, полицейские боевики, экзотические картины и драму одинокого человека. Старался делать это с голливудским размахом, но с местной интонацией, акцентом на самость. Он, наверное, всегда старался немного забежать вперёд, опередить ближайших коллег и стать законодателем, так сказать. В то время, когда он выпустил данное произведение, мало кто обращал внимание на столь, вероятно, непривлекательную тему, как поиск первопричин разности и столкновения азиатской и европейской культур в обстановке нежилых помещений офисов. Тут, в действительности, нужно зрить в историю, изучая которую, сопоставляя нынешние устои, всё более-менее станет понятно. Однако изобразить эту проблему на экране, так, чтобы стало увлекательно, познавательно и эстетски хорошо одновременно, сложная задача. Но не для Корно.
Он, обладая точным чутьём (снял всего 20 картин, и почти каждая на вес платины), зацепился за роман Амели Нотомб и экранизировал практически дословно. Это необычная работа, поскольку тут в сущности одна локация – офисные помещения, в том числе санитарно-бытовые, одной крупной корпорации. Героиня выпархивает из них в собственных фантазиях, что не меняет восприятия камерности происходящего. Будто её заперли в каменном мешке и держат в сером теле. И так и было задумано. Зритель должен внимать такое удручающее состояние Амели, иначе невозможно понять всю полярность культур, весь ворох несовместимости Азии и Европы. Это-то Корно и привлекло, как, впрочем, до этого в Индийском ноктюрне, он пытался разобраться в чуждой культуре. И, скорее всего, пришёл к выводу, что отличия таковы, что их нет необходимости препарировать, а должно принять как есть и учитывать особенности всякого.
Застенчивая Амели, попав в шовинистский коллектив, не сумела хоть чуть развернуться, расцвести европеоидным цветком. Она была потрясена таким бесцеремонным обращением. Её представление о японцах, как о нации чести и достоинства, начало колыхать как при землетрясении. Но глубинность уважения к ним не позволила сломить почитание. Под таким грузом мог выстоять или настоящий японец, пусть только по духу, или настолько гибкая и светлая душа, что просочилась бы сквозь всякое препятствие и всё равно осталась бы цельной личностью. Именно потому, что была намного гибче, проще этих людей с хитрым прищуром. Прямолинейнее и откровеннее, чем хитроумные коллеги. Став белой вороной, привлекая к себе излишнее внимание, она заведомо оберегла себя от растерзания на мелкие профессиональные кусочки. И как бы ни старалась начальница Фубуки подавить и загнобить Амели, письмо благодарности в финале пришлось писать японке. А это значит, что бельгийка некоторым образом взяла верх, хоть и по не существующему уже поводу.
Такой удар в лоб, демонстрация неприязни глаза в глаза только кажется банальным и примитивным. Зная витиеватости японского кодекса взаимоотношений, тем более внутрифирменных, можно представить, насколько изобретательно авторы раскрыли столь очевидный конфликт. С присущей терпимостью, и без кажущейся гордости, не пряча слёзы и наготу натуры, Амели доработала контракт, хотя и тут не дождалась слов благодарности или сожаления об её уходе. Лишь генеральный директор, с необходимой вежливостью, сказал нечто подобное утешению. И это тот самый случай, который должен был случиться с человеком, и после которого он, человек, обрёл истинную цель, понял и осознал предназначение. И после которого, мечты детства, так ими и остались, без надежды на реализацию.
Страх и трепет в первую очередь занимательная картина. Словно наглядное пособие о ментальности японцев, она иллюстрирует все нюансы их жизни (ведь для них почти вся жизнь проходит в офисном кресле). Одновременно с этим фильм разрушает, оно и к лучшему, многие чаяния романтиков, представляющих себя полноправными членами общества Японии. Подкрепляя смутные стереотипы, лента начисто отрубает ту часть желаний, касающихся радужного представления о доброжелательности японцев. Может оно так и есть, но только на очень короткий срок и исключительно вне рабочих отношений. А актриса Сильви Тестю навсегда сохранится в памяти говорящей по-японски и лучшей, как оказалось, своей ролью.