— Папа, я женюсь.
— На ком, ради всего святого?
— На ней, — сын кивнул в сторону угла, где глухонемая девушка вытирала мокрые тарелки до блеска, будто могла выгладить не только пятна, но и судьбу.
Отец сперва рассмеялся — как всегда, громко, как будто чужую жизнь можно перекричать:
— Женишься? На ком? На ней? Ха-ха-ха! Да у неё слов нет! Может, ты сошла с ума?
Юлий — сын того самого Сергея Владимировича, который держал полгорода в страхе своей стальной хваткой и несметным богатством, стоял твёрдо. В глазах — решимость, рядом — девушка в простом чёрном платье и с шрамом на тонкой шее.
Она вздрогнула, когда на неё уставились все — отец, тётки, бабка из Москвы, расфуфыренная невестка, даже манекенно-стройный шофёр в дверях.
— Отец, — повторил Юлий уже тихо, — я женюсь на Алисе.
— Она немая! Посмотри на неё!
Отец толкнул стул так, что ножки завизжали об паркет.
Алиса ничего не сказала. Только ещё крепче сжала в руке кусок полотенца, а в глазах — тревога и гордость одновременно.
— Лучше немая, но настоящая, чем все наши столичные фифы, — спокойно бросил Юлий.
В доме послышался приглушённый шепот — то ли страха, то ли удивления.
Мать подошла к Алисе ближе, наклонилась и словно бы специально громко спросила:
— Сама ты подписалась на всё это, девочка?
Девушка опустила глаза, медленно кивнула.
— Господи, — выдохнула мать, — ради чего всё это? Ты же даже сказать ему ничего не сможешь!
Юлий обнял Алису за плечи.
— Ну что, перед всеми объяснились? — спросил отец с холодной ухмылкой. — Посуда теперь и твоя, сынок. Вот и кастрюли — бери, раз жениться вздумал!
Ошарашенная родня колыхнулась еще сильнее, и только бабушка вперила в девушку пронзительный, почти колдовской взгляд.
— Всё не так просто, дети… — тихо вымолвила старуха.
— Ты должен подумать, — вечером взволнованно шептала мама, — такой позор! Богатому роду — и немая невестка!
— Я давно всё решил, — раздражённо бросил Юлий.
Алиса, стоя у окна, еле заметно улыбнулась… Будто могла услышать сердца через стекло.
Слуги ходили по дому, перемигивались. Кто-то посылал на девушку презрительный взгляд, кто-то — жалостливый.
— Она странная, — шептались на кухне, — вся какая-то… не такая. Без слов — уж не шпионка ли?..
Но Юлий оберегал свою Алису. Он купил ей новый наряд, шёлковые платки, книжку для записей, чтобы она могла писать то, что не скажет словами.
Отец же каждый день устраивал новые испытания:
— Ужинать будет с нами — пусть сама себе возьмёт!
— Пусть в магазин сходит, денег не растеряет?
— Да у ней же ума на копейку!
Однажды, когда дом затаился в ожидании обеда, старший сестрин сын вдруг поджал губы и зло бросил:
— Чего твоя немая глаза таращит? Она, что ли, не понимает, кто тут хозяйка?
Алиса аккуратно провела пальцем по записной книжке.
Что-то написала, её ладонь дрожала — не от злости, от гордости.
Юлий поднёс к глазам страницу:
«Обидеть слабого может каждый. Не каждый доживает до совести.»
Юлий резко повернулся к мальчишке:
— Ангелина, воспитай своего!
Все замолкли: слаба немая — да не глупа.
В тот вечер отец вызвал сына на серьёзный разговор.
— Зачем ты это делаешь? Хочешь мне досадить? За прошлую ссору мстишь?
— Нет. Потому что люблю.
— Что она тебе такого дала? С таким статусом ты мог бы взять хоть княгиню…
— Она не играет, отец. Она не врёт и не унижает.
— Но она — никто!
Юлий упрямо сжал губы.
— посмотрим, кто здесь никто…
Жизнь Алисы в особняке стала полна маленьких подлостей и редких радостей. Её не пускали на семейные собрания, её ложку клали отдельно — чтобы не дай Бог не спутать с «господской». Но девушка не жаловалась. Она рано вставала, убиралась, пекла пироги, угощала домочадцев, и со временем даже самые злые начали смотреть на нее чуть мягче.
Однажды вечером она вынесла на террасу книги — села у окна, записала на листке рецепт варенья и передала его поварихе. Наутро на столе оказалось самое вкусное малиновое лакомство.
— Это она сделала? — удивилась мать.
— Да, мама.
— Удивительно… — пробормотала женщина.
День сменялся днём. Родня то осаждала Юлия вопросами, то за его спиной обсуждала:
— Найдёт ли он себе жену понормальнее? Или эта немая — его крест?
Но горничные полюбили Алису — она никого не дёргала, всегда помогала, раздавала горячее молоко вечером, знала, кому когда плохо и кому слово ласковое в жестах важнее, чем в бурчании.
Таня, младшая сестра Юлия, однажды ночью постучалась к Алисе:
— Ты не боишься здесь жить, среди чужих?
Алиса взяла карандаш и записала:
«Бояться — значит не жить.»
Девочка тихо прижалась к ней.
— Знаешь, я всегда боялась папу. А ты не боишься даже обидных слов…
Алиса улыбнулась.
— Я научу тебя не бояться, — шёпотом сказала Таня.
В доме шла подготовка к очередному большому приёму.
Отец пригласил любимого делового партнёра — а с ним и пресловутую Оксану Борисовну, столичную блестящую вдову, что надеялась посватать своего сына к Юлию.
Вечером вокруг большого стола собрались все родные, совет, гости. Алиса застенчиво стояла в дверях.
— И кто это, простите? — елейно спросила вдова.
Юлий спокойно ответил:
— Моя невеста.
— Боже мой… Неужели у вас, Сергей Владимирович, настолько это… эксцентричный мальчик?
Отец покраснел — и вдруг с вызовом произнёс:
— Конечно, эксцентричный. Пусть живёт, наиграется. Авось поумнеет.
Смех со всех сторон. Алиса опустила глаза — и вдруг её жест увидела бабушка.
— Дайте девочке слова — хотя бы вот этими буквами, что в книжке. Пусть что-то напишет.
Алиса подняла голову. Написала быстро:
«В каждом доме своему человеку место. И иногда слова мельче дела.»
В комнате потянуло сквозняком — правда не всегда уютна.
На следующее утро в доме поднялся шум.
— Куда она делась?
— Алиса!
Нашли её на чердаке, она помогала служанке поднять тяжёлый сундук.
— Вот кто тут не барыня, а человечище! — хмыкнула тётка Полина. — Умная и с руками, а эти…
И показала на ленивую племянницу.
А жизнь шла. Наступил тот самый день — день рождения отца.
Все собрались в большом зале. К гостиным дверям подошла дама, которой в городе не было равных по богатству и спеси — Мария Андреевна Островская, подруга семьи. Взглянув на Алису, замерла, схватилась за сердце:
— Это… вы… здесь? — её голос прозвучал звонко, срывисто.
Все уставились — что случилось?
— Это она, — прошептала Мария Андреевна. — Её фото — ведь я же хранила.
Отец вскочил:
— В чём дело?
Вся толпа шумно ахнула.
Мария Андреевна рванулась к Алисе, схватила её за руки.
— Ты… Алиса Долгова?
Девушка кивнула.
Женщина встрепенулась, повернулась к собравшимся:
— Вот про кого вы плохо говорили. Вот чья фамилия вам кажется пустой! Это дочь Андрея Долгова — того самого врача, спасшего сотни во время эпидемии! Её мать исчезла, осиротев ребёнка — на улице нашли няньки. Это её разыскивали с тех пор, как их дом сгорел, а наследство расхватали мошенники!
Дом замер.
Отец сел, будто ноги подкосились.
— То есть… Она — из того самого рода?..
— Долгова. Это фамилия порядочности, не денег.
Теперь все смотрели на немую по-другому.
— Этого не может быть, — тихо вымолвила мама Юлия.
— Как она оказалась в посудомойках?
Мария Андреевна всхлипнула:
— После трагедии её отдали в приют. Но не поверили, что она — та самая. Все эти годы она жила, как умела, работая у чужих…
В доме стояла тишина, будто все стены вдруг сдвинулись.
Отец поднял глаза:
— Прости… — только и смог сказать, отвернувшись.
Юлий сел возле Алисы, обнял — теперь уже без страха, с гордостью.
Слухи ползли быстрее, чем ветер. В дом потянулись старые друзья, завистливые кумы.
Алиса осталась прежней — тихой, чуть печальной, но теперь рядом с Юлием говорила жестами, а писать в книжку стала реже — для особых случаев, когда хотелось оставить важное напоминание:
«Добро возвращается, даже если его забыли.»
Однажды Юлий вывел Алису в сад.
— Скажи… если бы ты знала с самого начала, кто ты — стала бы мыть посуду?
Она помотала головой и написала:
«Лучше быть немой, но собой — чем богатой, но чужой внутри.»
Он обнял её.
Теперь в их доме все переменилось: и прислуга угощала Алису вареньем, и самые строгие тетки вспоминали её родителей с уважением.
А Отец однажды вечером низко поклонился невестке:
— Ты научила меня главному. Главное — не фамилия, а сердце.
Через год в этом доме шумели свадьбу. Алиса была в белом платье, на её шее — крошечный медальон с фото родителей.
И все гости, даже те, кто раньше смотрели свысока, теперь кланялись ей, как родной дочери.
Так и получилось: назло отцу сын привёл в дом посудомойку, а оказалось — он вернул в дом наследницу добра, внутренней силы и настоящего человеческого достоинства.