Утро, которое всё изменило
Катя стояла у окна, обхватив чашку с кофе ладонями — не столько чтобы согреться, сколько ощутить себя в этом мире. Первые лучи солнца прорезали серую пелену утреннего неба, окрашивая кухню в мягкие золотистые тона. Именно в такие минуты Катя чувствовала себя по-настоящему живой, когда весь их небольшой, но уютный дом ещё спал, погруженный в ватную тишину. Только тиканье старых настенных часов, тех самых, что достались от бабушки, нарушало первозданный покой раннего часа.
Чёрт возьми, как же она любила эти мгновения утренней тишины! Возможность побыть наедине с собой, разложить мысли по полочкам перед очередным днём... Солнечный зайчик игриво прыгал по стене, отражаясь от медной турки. Катя отхлебнула кофе, наслаждаясь его горьковатым вкусом и тем умиротворением, которое дарило только раннее утро.
Звонок в дверь разорвал тишину так неожиданно, что Катя вздрогнула, расплескав кофе на домашний халат.
— Чёрт! Кого там нелёгкая принесла в такую рань? — она бросила взгляд на часы. Начало восьмого — ну кто в здравом уме припрётся в гости в такое время?
С плохо скрываемым раздражением она поплелась к двери, машинально поправляя растрёпанные волосы и затягивая пояс халата. На пороге, как чудовище из детских сказок, возвышалась Лариса Викторовна — свекровь собственной персоной, невысокая полная женщина с волосами, крашенными в кричащий рыжий цвет, и вечно поджатыми губами, словно она только что съела лимон.
— Доброе утро, Катерина, — процедила она сквозь зубы, переступая порог без приглашения, как будто это была её собственная квартира, а не дом невестки.
Неизменный тёмно-синий костюм, который, по её глубокому убеждению, «стройнил», и эта жуткая брошь с огромным искусственным жемчугом — подарок покойного мужа. Катя поморщилась от приторного запаха духов, смешанных с нафталином — запаха, который в её сознании навеки срослись с непрошеными советами и бесцеремонным вмешательством в личную жизнь.
— Не ожидала вас так рано, Лариса Викторовна, — Катя попыталась сохранить остатки вежливости. — Что-то случилось?
— Я, собственно, пришла сообщить тебе важную новость, — важно произнесла свекровь, проходя в прихожую и оглядываясь, будто делала опись имущества для налоговой. — Мой сын пообещал мне, что моя младшая дочь будет жить у вас, причём столько, сколько понадобится. Так что ты не вздумай паниковать и трепать мне нервы по этому поводу. Всё уже решено, — заключила она тоном генерала, объявляющего о начале наступления.
Катя замерла на месте, чувствуя, как внутри закипает волна гнева, поднимаясь от желудка к горлу. Она точно знала, что у Виталика нет сестры — он был единственным ребёнком в семье. Эта наглая ложь была настолько очевидной и нелепой, что Катя не сразу нашлась, что ответить.
В гостиной тикали часы, отсчитывая секунды гулкой тишины. Солнечные лучи, просачивающиеся сквозь тюлевые занавески, окрашивали всю ситуацию в какие-то сюрреалистичные тона. Лариса Викторовна, ничуть не смущаясь, протопала в комнату и плюхнулась в кресло — то самое, в котором обычно сидел Виталик, когда смотрел футбол. Она так уверенно оккупировала это место, словно имела на него священное право, дарованное небесами.
Катя продолжала стоять у двери, прислонившись к косяку и сжимая в руках чашку с остывшим кофе. Горечь, разливавшаяся во рту с каждым глотком, странным образом перекликалась с горечью ситуации.
— Лариса Викторовна, а вы меня, наверное, за совсем уж дуру держите? — наконец выдала она, подняв глаза на свекровь. — Вы что, под видом «младшей дочери» хотите любовницу моего Виталика в мой дом запустить?
Эта мысль пронзила её как молния, и, судя по глазам свекрови, которые на мгновение округлились, а затем сузились, как у кошки при ярком свете, Катя попала пальцем в небо.
— Однако! — продолжила Катя, чувствуя, как внутри разгорается странное ощущение свободы. — Такой наглости я от вас, честное слово, не ожидала.
Лариса Викторовна фыркнула так, будто слова Кати — чушь несусветная, которую даже слушать смешно:
— Ой, да что ты, Катюша, несёшь такое! — она всплеснула руками, словно актриса провинциального театра. — Совсем с ума сошла со своей ревностью. Ленка — это просто наша знакомая, которой негде жить. Она мне как дочь, такая душевная девочка... — Лариса Викторовна перешла почти на шёпот, словно поверяла страшную тайну. — Разве ты не можешь проявить милосердие и помочь человеку в беде? Ты же добрая женщина, не бессердечная.
Солнце поднялось выше, и его лучи падали прямо на лицо свекрови, безжалостно подчёркивая морщины, которые она тщательно маскировала толстым слоем пудры. В этом ярком свете фальшивая забота на её лице была видна как на ладони.
Катя хмыкнула. Всё стало ясно, как божий день. Вчера, поднимаясь по лестнице с сумками из магазина, она столкнулась с Марьей Ивановной — той самой соседкой с третьего этажа, которая знала все секреты их многоквартирного муравейника. Та, дыша перегаром и чесноком, пропела ей в ухо всю «подноготную» об отношениях «какой-то Ленки» с Виталиком.
— Соседка мне вчера всё выложила. Она эту вашу Ленку прекрасно знает, — выплюнула Катя, не отводя взгляда. — И после этого вы хотите, чтобы я её под свою крышу пустила?
Лариса Викторовна скривилась, но продолжала упорно гнуть свою линию:
— Да мы же с Виталиком всё обговорили! Я буду сама о Ленке заботиться. Она будет жить у вас... ну, в той комнатушке, что вы на ключ запираете. — Лариса Викторовна небрежно махнула рукой в сторону каморки, которую Катя использовала как кладовку. — А ты чего так взъелась? Сделай доброе дело, и оно к тебе сторицей вернётся. Вот скажи мне, неужели так трудно быть терпимее к людям?
Солнечный свет, льющийся в окно, немного смягчал черты её лица, но глаза оставались холодными и расчётливыми. В них читалось не беспокойство о «несчастной девушке», а желание контролировать, манипулировать, разрушить.
Катя понимала — эту стену лбом не прошибёшь. Свекровь всерьёз вознамерилась окончательно разрушить её семью, и никакие аргументы тут не помогут. Тупая боль от осознания предательства мужа сменилась чувством бесконечной усталости.
— Ах, вот вы как, на жалость давите? — Катя горько усмехнулась. — Что ж, признаю, у вас даже неплохо получается. Ещё пара фраз — и я прямо зарыдаю от умиления! — Она глубоко вздохнула, собираясь с духом. — Вы, Лариса Викторовна, хотите, чтобы я принимала у себя в доме любовницу моего мужа? Вы что, белены объелись? И это вы мне на ухо поёте, и эту же любовницу вы своей младшей дочкой величаете? Нет, такого цирка я в своей жизни ещё не видала!
Лариса Викторовна взорвалась, как пороховая бочка. Лицо её стало пунцовым, а руки судорожно теребили брошь на груди — верный признак того, что свекровь готова метать громы и молнии. Но, заметив, что Катя и не думает отступать, она сделала паузу и перешла к другой тактике.
По правде говоря, она заявилась сюда, чтобы поиздеваться над невесткой — просто так, ради извращённого удовольствия. И с удовлетворением отметила, что затея удалась на славу — Катя была выбита из колеи.
— Ну что ты, что ты, моя золотая! — Голос Ларисы Викторовны стал приторным, как дешёвый сироп. — Всё уладится, всё не так страшно, как ты себе навоображала. Ленка тебе не соперница, поверь, она просто несчастная женщина, которой нужна помощь. Это не только ради меня, это ради общего блага...
Катя чувствовала, что свекровь над ней открыто издевается. Она смерила её взглядом, в котором читалось всё, что она думает о «младшей дочери» и «общем благе». Сделав большой глоток остывшего кофе, она поморщилась — холодная горечь напитка идеально соответствовала её состоянию.
— Ну да, конечно, — Катя не скрывала сарказма. — А к себе домой вы её почему-то брать не хотите, сразу ко мне суёте. Странно, правда? — Она отставила чашку на подоконник. — Но если у вас с Виталиком уже всё решено, то мне ничего не остаётся, как только подчиниться вашим планам.
Солнце уже вовсю бесилось за окном, превращая квартиру в золотистый аквариум. Этот яркий свет казался неуместным в такой мрачный момент.
— Вот что, Лариса Викторовна, — Катя посмотрела прямо в глаза свекрови, — спешу вас обрадовать: наш развод с вашим сыном уже оформляется. Я сегодня вечером ему об этом и скажу. Пусть знает, что с таким отношением я его на пушечный выстрел к себе не подпущу.
Свекровь вскочила, как ужаленная. Её лицо исказилось от гнева и страха:
— Ты что, Катька?! С ума сошла окончательно! — она брызгала слюной во все стороны. — Думаешь, я позволю с ним так поступить? Ты разрушишь семью, ты не можешь просто так порвать с ним, ты не соображаешь, что творишь! — Её голос поднялся до визга. — А как же, как же мои внуки? Где мои внуки, а?!
В её тоне слышалась неподдельная паника. Для неё важнее всего был статус — мать семейства, у которой всё под контролем. А тут какая-то выскочка-невестка решила всё пустить под откос!
Катя поняла, что сбила спесь с этой наглой интриганки. Она сделала решительный шаг к свободе. Жаль только было двух лет жизни, потраченных впустую... Уколы свекрови больше не действовали на неё. Теперь она могла быть собой, и это было чертовски хорошо.
— Вы что, думаете, я буду тут сидеть с любовницей вашего сынка и надеяться, что всё как-нибудь устаканится? — Катя покачала головой. — Нет уж, Лариса Викторовна, этого вы не дождётесь. Как только нам с Виталиком подпишут бумаги, я навсегда выхожу из этого балагана. Ваш сын мне больше не муж. Так что пристраивайте свою Ленку куда-нибудь ещё. Пусть Виталик ей хоть дворец снимет, раз она ему так дорога. Он же у вас такой добрый, чуткий... Весь в маму!
Свекровь от такого отпора опешила. Она совсем не ожидала, что тихая Катя раскусит её игру и проявит такую стойкость. В глазах Ларисы Викторовны читалось полное недоумение. Ей хотелось убраться отсюда поскорее, а Катя даже не шелохнулась, чтобы её удержать.
Когда свекровь ушла, хлопнув дверью так, что с книжной полки рухнула свадебная фотография, Катя осталась одна со своими мыслями. Стекло в рамке треснуло ровно посередине, словно разделив их с Виталиком навсегда.
Солнце стояло высоко, и комната была залита ослепительным светом. Лучи подсвечивали пылинки, кружащиеся в воздухе, — как и мысли в голове Кати.
Загвоздка была в том, что она всё ещё любила Виталика. Несмотря ни на что, любила. И после разговора с соседкой, а теперь и со свекровью... Катя не знала, что делать с этим разводом. Она ведь блефовала, чёрт возьми!
Виталик пришёл раньше обычного. Открыв дверь своим ключом, он застал Катю там же — у окна, с чашкой кофе в руках. Только кофе она уже трижды переваривала, и вкус его стал совсем дрянным — как и вся эта дурацкая ситуация.
— Твоя мама хочет подселить к нам Ленку. Это правда? — спросила она, не оборачиваясь.
— Чего-о? Что за бред?!
Виталик был в шоке. Он прошёл на кухню, бросив портфель на диван, и обнял Катю сзади. От него пахло дождём, хотя за окном светило солнце, и табаком — он курил только когда нервничал.
— Она сама так заявила. И ещё назвала её твоей сестрой...
— Да ты что? У мамаши крыша совсем поехала! — Он развернул Катю к себе и заглянул ей в глаза. — Может, она завтра ещё и братьев во Христе из этой своей сектантской церкви подтянет сюда?
В его глазах было такое искреннее изумление и возмущение, что все сомнения Кати в один миг рассеялись.
— Ну, а насчёт этой Ленки... — продолжил он, морщась, — мама же до мозга костей помешалась на своём юродивом христианстве. Она ко мне таскается каждый день на работу, хочет тоже сделать примерным христианином... — Он закатил глаза. — Так что ты, малыш, не бери дурь в голову. Я скажу ей, чтоб отвалила со своими идеями. Ну, до вечера! Готовь что-нибудь вкусненькое!
Он чмокнул её в висок и вышел из кухни, насвистывая что-то весёленькое.
И тогда у Катерины на душе стало легко-легко, и утро снова засияло яркими красками, хотя солнце уже клонилось к закату. В сердце расцвела надежда, что всё образуется. Жизнь продолжалась, несмотря на все попытки свекрови вмешаться в неё.
Готовя ужин, Катя напевала «Айсберг» Пугачёвой и думала о том, что завтра будет новое утро, новый день и новая возможность быть счастливой, вопреки всему. И никакая свекровь, никакая Ленка, никакие дурацкие сплетни не смогут этому помешать, пока они с Виталиком вместе и доверяют друг другу.
А треснувшую рамку со свадебной фотографией она обязательно заменит. Новая будет ещё лучше прежней.