Когда Танмайу было двадцать шесть, он мечтал о тишине, пацифлоре и маленькой клинике в горах. Он даже представлял её запах — смесь эвкалипта и свежевскопанной земли. Но вместо этого — стройка, крики рабочих, пыль, гнев отца и молчаливая обида жены.
Отец, уважаемый наставник ашрама, купил участок и начал строить дома для учеников. Назначил старшего сына ответственным. Танмай не спорил — не принято перечить родителям. Переехал. Начал. Поднял.
И когда всё уже было почти готово, отец сказал:
— Спасибо. Теперь пусть брат займётся. Возвращайся.
Жена не спорила, но её глаза кричали. Танмай молча собрал вещи. Они вернулись в город. Там всё было не так. Пыльная квартира. Жар. Пыльца в носу. И ощущение, что тебя выкинули из своей же жизни.
Год спустя отец позвал снова. Начались дожди, поднялись грунтовые воды, топило здания.
— Посмотри, сын. Всё рушится.
Танмай вернулся. Посмотрел. Замер у края будущего фундамента и вдруг понял — тут должно быть озеро. Он вырыл его. Потом второе. И случилось чудо — вода оказалась минеральной. Источник. Новая клиника. Поток людей. Благодарность.
И снова отец:
— Всё стабильно. Пусть брат продолжит. А ты отойди.
Снова переезд. Снова оторванность. Жена замолчала совсем. Перестала есть. Постилась. Не в знак протеста — в попытке найти внутри хоть какое-то место, где тихо.
И в этот тихий, почти бездыханный месяц у них родился ребёнок. Светлый. Как утро. Как свежесть после ливня. Он напоминал: жизнь идёт, даже когда кажется, что ты не живёшь.
Через пару месяцев брат позвонил:
— Я за тобой наблюдаю. Как ты всё налаживаешь?
Танмай улыбнулся. Не от гордости — от боли, которая вдруг перестала жечь.
— Иногда мне кажется: это же моё… А потом вспоминаю — нет, не моё. И снова: моё. И снова: не моё. Пока однажды не решил — всё не моё. Всё — Божье.
Он не говорил это с пафосом. Просто выдохнул. И впервые этот выдох был лёгким.
Теперь у Танмайа две клиники. Обе отдал брат. Сам. Без давления. Без просьб. Отец — счастлив. Жена — улыбается. Сын спит рядом. А Танмай сидит на веранде, смотрит, как ветер качает ветви пацифлоры, и впервые не мечтает. Просто есть.
Потому что, когда перестаёшь держаться за "моё", начинается жизнь.