Слово «семья» происходит от словосочетания «смертельно уставший муж». Остальное — от Лукавого, особенно свекровь.
Свадьбу сыграли в июле. Было жарко, шумно и фальшиво. Она — Алина — вспотела в дешёвом кружевном платье, заказанном в интернете за восемь дней до мероприятия. Он — Илья — тоже вспотел, но от страха: в зале гуляли сразу две его женщины — молодая жена и мама.
Мама, разумеется, была в синем. Как генерал на параде.
Звали её Тамара Ивановна, и она, если верить соседям, однажды разогнала стаю голубей на площади взглядом. Любила три вещи: контроль, консервы и жаловаться на давление.
Переехали они жить к ней. Ну а как — ипотека не тянется, а тут аж две комнаты и балкон, пусть и с сушёным укропом на каждой поверхности.
— Я не лезу, — говорила Тамара Ивановна, захлопывая за собой дверь с видом гестапо, — просто хочу, чтоб в моём доме был порядок.
Порядок, по её мнению, означал:
- Муж носит майки, купленные мамой;
- Кот спит на полотенце с вышивкой «Мамина радость»;
- Жена готовит строго по рецептам 1986 года;
- И обязательно — не перечит!
Алина перечила. Сначала шёпотом. Потом в чате с подругами. А на четвёртый месяц — в лицо.
— Я не собираюсь стирать трусы вашего сына вручную! — орала она однажды, захлёбываясь борщом.
— А как же ты собираешься строить семью, если не с нижнего белья?! — гремела в ответ Тамара Ивановна.
Утро в их доме начиналось с того, что кто-то кого-то проклинал. Иногда это был кот. Чаще — Алина.
Она просыпалась от звука венчика: свекровь в шесть утра взбивала яйца — демонстративно, звеня венчиками о металлическую миску. Потом шла в ванну и шептала: «Боже, спаси моего сына от этой развратной курицы».
Алина в ответ шептала в подушку: «Господи, дай мне силы не вылить на неё горячее масло».
К чаю подавались укоры. К ужину — слёзы. Иногда на десерт — ультиматумы.
— Или я, или она, — сказал однажды Илья, застряв между двумя стенами звука.
— Да я бы ушла, — прошипела Алина, — но у твоей мамы ключ от моей души и шкафа с постельным.
Кульминация наступила на день рождения Тамары Ивановны. Алина подарила ей книгу — «Как отпустить взрослого сына: инструкция по применению».
Тамара Ивановна улыбнулась.
Сняла очки.
Прочла вслух заголовок.
Улыбка исчезла.
— Спасибо, милая. А я вот тебе тоже кое-что приготовила, — сказала она, вставая и вынимая из серванта старую коробку.
В ней была… детская пижама. Мужская. На 5 лет.
— Это на будущее. Внуку. Когда он у тебя появится — если, конечно, ты вообще способна.
Тишина рухнула, как потолок в в старом, заброшенном доме.
— Что?! — прошипела Алина, дрожа.
— А что ты хотела? У тебя даже цветок на подоконнике сдох! А я должна верить, что ты выносишь ребёнка моего сына?!
Через неделю Алина сбежала.
Ушла на съёмную квартиру — с тремя кастрюлями, чайником и котом. И с праведным гневом, которого хватило бы на два сезона сериала «Свекровь».
Илья остался. Колебался. То ли к жене, то ли к маме.
Мама варила ему кисель и говорила:
— Сынок, она тебя сглазила. Я с утра святой водой полила порог. Всё у нас наладится.
Алина в это время лила виски в чай и писала в чат:
— Кто-нибудь, найдите мне бабку, чтоб отвадить мамашу моего мужа!
Они не разговаривали месяц. Потом встретились в кафе — якобы «обсудить развод».
Он пришёл с покрасневшими глазами. Она — с холодной решимостью.
— Мне кажется, я больше не могу жить в трёхмерном токсикозе, — сказала она.
— А мне кажется, ты никогда не пыталась её понять, — сказал он.
— А мне кажется, твоя мама закопает нас обоих под смородину и даже не вспотеет!
Тут он заплакал. Впервые за всё время их знакомства. И тогда Алина заметила: он тоже устал. Не от неё. От "между".
Через неделю Тамара Ивановна сломала ногу. Злая карма, скользкий ковёр и, возможно, подножка кота.
Алина приехала — потому что была человеком. Варила бульон. Меняла повязки. Слушала, как свекровь ноет:
— Все бросили… даже сын. Он, небось, у тебя в этой холостяцкой берлоге?
— Не берлога, а уютное гнездо. Там никто не орёт из-за неправильно вымытой плитки.
— Ты думаешь, я плохая? — впервые за много лет голос Тамары Ивановны дрогнул.
Алина выдохнула.
— Нет. Я думаю, вы просто… боитесь, что ваш сын вырастет. И забудет вас.
Молчание было долгим.
Затем Тамара Ивановна сказала:
— Придушила бы тебя, если бы не гипс.
— Взаимно, — ответила Алина.
И они впервые… засмеялись.
Через два месяца Алина с Ильёй снова жили вместе. Не у мамы.
Снимали крохотную квартиру с дурацкими обоями и шумным холодильником. Но было тихо.
Настояще.
Свекровь звонила раз в неделю. Иногда предлагала борщ. Иногда — советы.
Они брали только борщ.
А через год Алина родила. Мальчика.
Тамара Ивановна пришла в роддом с цветами и пижамой — той самой, на 5 лет.
— Я всё ещё ведьма, — прошептала она.
— Зато теперь на светлой стороне, — улыбнулась Алина.
И на секунду в воздухе повисло нечто странное: мир.
Мораль?
Иногда, чтобы построить мост, нужно… сначала его взорвать.
А потом по кирпичу — из осколков борща, оскорблений и пижам — сложить новое что-то.
Где уже не война. А почти родство.