Найти в Дзене

Мне больше нечего тебе отдать

Чашка дрогнула в руке Веры, расплескав несколько капель чая на журнальный столик. Мать даже не заметила — она продолжала говорить тем особенным тоном, который включала, когда хотела что-то получить.

— Я же понимаю, Верочка, что твоя работа важна. Но кто, если не дочь, должен помогать матери? — Елена Михайловна промокнула уголки глаз платочком. — Всего несколько месяцев. Потом найдем какую-нибудь сиделку.

Вере тридцать шесть. Последние пятнадцать лет она живет с ощущением, что её жизнь происходит где-то в параллельной реальности, а здесь, в этой квартире с выцветшими обоями и запахом валокордина, течет какое-то промежуточное существование. Временное, как ей всегда казалось.

— У тебя операция через две недели, мама. Конечно, я возьму отпуск, — Вера выдавила улыбку, которая никогда не достигала глаз.

— Ты же знаешь, после того случая я боюсь оставаться одна, — Елена Михайловна понизила голос до шепота. — Когда мне стало плохо, я лежала здесь три часа, пока ты не пришла с работы. Три часа, Вера.

Этот случай, случившийся четыре года назад, упоминался так часто, что превратился в семейную легенду. Тогда у матери был приступ гипертонии. С тех пор Вера перешла на удаленную работу, чтобы быть рядом. Отказалась от повышения. Отменила поездку на конференцию в Прагу. «Временно», как она тогда думала.

— Мама, твое давление сейчас в норме. Врач сказал...

— Врачи! — перебила Елена Михайловна. — Они видят меня раз в месяц по пятнадцать минут. А тебе я родная мать. Я тебя воспитала одна, Вера.

Привычная тяжесть опустилась на плечи. Вера знала наизусть все реплики этого спектакля. Сейчас мать напомнит, как тяжело ей было после ухода отца, как она ночами шила на заказ, чтобы Верочка ходила не хуже других детей. Как отказывала себе во всем. Жертвовала собой.

Телефон завибрировал в кармане. Андрей. В третий раз за вечер. Вера незаметно скользнула пальцем по экрану, сбрасывая вызов.

— Я бы никогда не оставила тебя одну в такой ситуации, — продолжала Елена Михайловна. — Когда ты болела в детстве, я не спала ночами. Помнишь, когда у тебя был бронхит?

Вера помнила. Как помнила бесконечные истории о том, какой несносной она была дочерью, как много седых волос добавила матери своим непослушанием. Как подвела её, не поступив в медицинский, хотя Елена Михайловна столько лет мечтала увидеть дочь в белом халате.

— Я помню, мама, — тихо ответила Вера. — Я возьму отпуск.

***

Вечер был прохладным для сентября. Кафе на набережной почти опустело. Андрей сидел, обхватив чашку с остывшим кофе, глядя на темную воду канала.

— Ничего не изменится, Вера. Ты говоришь это каждый раз.

— Сейчас другая ситуация. Она действительно больна, — Вера нервно поправила прядь волос. — После операции будет реабилитация, потом...

— Потом будет новый предлог, — Андрей смотрел ей прямо в глаза. — Твоей матери всегда будет плохо именно тогда, когда тебе хорошо.

Они познакомились год назад на курсах английского. Андрей был преподавателем, Вера — самой тихой ученицей в группе. Ей понадобилось три месяца, чтобы согласиться на первое свидание, и еще два — чтобы рассказать матери о «новом знакомом». Елена Михайловна отреагировала предсказуемо: «Он, конечно, разведенный? Нет? Странно. В его возрасте и не женат? Что-то здесь не так, Верочка».

— Я не могу её бросить, ты же понимаешь, — Вера машинально посмотрела на часы. Девять. Мать будет звонить.

— Ты не её бросаешь, а себя. Как можно бросить человека, который никуда не собирается уходить? — Андрей на мгновение прикоснулся к её руке. — Мы уже полгода говорим о совместной поездке. О том, чтобы проводить вместе больше одного вечера в неделю. Тебе тридцать шесть, Вера. Тебе не кажется, что пора начать жить свою жизнь?

Телефон завибрировал. «Верочка, ты где? Мне нехорошо».

— Мне нужно идти, — Вера поднялась. — Прости.

В глазах Андрея читалась усталость. Не злость, не разочарование — усталость человека, который много раз проходил один и тот же сценарий и знал, чем он закончится.

— Позвони мне, когда будешь готова принять решение, — сказал он, не вставая. — Любое решение, Вера. Я просто хочу определенности.

Дорога домой заняла двадцать минут. За это время мать позвонила еще дважды. На третий звонок Вера ответила:

— Я уже поднимаюсь, мама.

— Где ты была? — Елена Михайловна встретила её в прихожей, запахнутая в старый халат. — Я думала, ты задержалась на работе.

— Я встречалась с Андреем, — Вера разулась и прошла в кухню. Хотелось выпить чаю, но на плите уже стоял приготовленный матерью чайник.

— Опять с этим твоим? — Елена Михайловна поджала губы. — Не понимаю, что ты в нем нашла. Ты даже не показала мне его фотографию. Может, он женат?

— Мама, мы год встречаемся. Я показывала тебе его фотографии десять раз.

— Все равно. Знаешь, Люба Карасева говорила, что её дочь тоже познакомилась с каким-то по интернету, а потом оказалось, что у него долги по алиментам и проблемы с законом.

Вера не ответила. Бесполезно. Можно было напомнить, что они познакомились не в интернете, а на курсах. Можно было сказать, что Андрей — успешный преподаватель с двумя высшими образованиями. Можно было даже предложить привести его в гости. Но ничто из этого не имело смысла. В картине мира Елены Михайловны любой человек, претендующий на время и внимание дочери, автоматически становился врагом.

— Я устала, мама. Пойду спать.

— А таблетки мне кто принесет? И надо же поставить будильник на восемь — завтра нам к врачу на десять.

Вере хотелось кричать. Хотелось сказать, что она тоже устала, что у неё болит голова, что завтра её ждет двенадцатичасовой рабочий день с тремя конференц-звонками. Вместо этого она молча прошла в ванную за таблетками.

***

Отделение кардиологии было переполнено. Несмотря на предварительную запись, им пришлось ждать больше часа. Елена Михайловна шепотом комментировала внешний вид каждой проходящей мимо медсестры, а Вера пыталась отвечать на рабочие письма с телефона.

— Вам сейчас предстоит серьезная операция, — сказал врач, просматривая результаты обследований. — Аортокоронарное шунтирование — не шутки. Реабилитация займет минимум месяц. Вам нужен будет постоянный уход первое время.

— Вот видишь, — тут же отреагировала Елена Михайловна, повернувшись к дочери. — Я тебе говорила.

Вера смотрела на календарь на стене кабинета. Октябрь. В ноябре Андрей предлагал поехать в Португалию — у него там начиналась работа над новым образовательным проектом. «Всего на две недели, — говорил он. — Ты сможешь работать удаленно. Представляешь, проснуться утром и выпить кофе на берегу океана?» Она представляла. А потом звонила мать и говорила, что у неё кружится голова.

— Операция назначена на двадцать пятое сентября, — продолжал кардиолог. — Госпитализация за день до этого. Все документы будем оформлять уже в стационаре. Вопросы есть?

— А я смогу навещать дочь? — спросила Елена Михайловна.

Врач удивленно поднял брови:

— Вы имеете в виду, сможет ли дочь навещать вас? Конечно. По расписанию посещений.

— Нет, вы не поняли. Я спрашиваю, смогу ли я приходить к ней, когда меня выпишут? Я же буду беспокоиться.

Воцарилась неловкая пауза.

— Мама имеет в виду, что ей нужно будет организовать свою реабилитацию после выписки, — вмешалась Вера. — Я буду заботиться о ней дома.

— Ясно, — кивнул кардиолог. — Тогда нужно будет обсудить с нашим реабилитологом план восстановления.

Когда они вышли из больницы, Елена Михайловна выглядела довольной.

— Вот видишь, тебе придется как минимум на два месяца забыть про свои кофейни с этим Андреем.

Что-то щелкнуло внутри Веры. Крошечный переключатель, который всегда был направлен в положение «терпеть».

— Почему ты так говоришь, мама?

— А что я сказала? — Елена Михайловна остановилась, удивленно глядя на дочь. — Я констатировала факт. Или ты планируешь бросить больную мать ради свидания?

— Я не планирую тебя бросать. Но и свою жизнь останавливать не хочу.

— Свою жизнь! — Елена Михайловна всплеснула руками. — Какая у тебя жизнь без матери? Кто тебя любит по-настоящему? Этот твой Андрей — сегодня он есть, завтра найдет помоложе. А мать — она навсегда. Я тебя родила, вырастила...

— Хватит, — тихо сказала Вера. — Давай возьмем такси, тебе нельзя нервничать.

По дороге домой Елена Михайловна не произнесла ни слова. Она смотрела в окно с выражением глубокой обиды на лице, периодически вздыхая и прикладывая руку к сердцу. Этот спектакль Вера тоже знала наизусть.

***

— Я задерживаюсь, — сказала Вера в трубку. — Встреча затянулась.

Она сидела в небольшом баре рядом с офисом. Напротив нее были разложены рабочие документы, но она не могла сосредоточиться. Чувство вины и одновременно злости не отпускало с самого утра.

— Верочка, но ты обещала быть в шесть, — голос матери звучал обеспокоенно. — Мне нужно принять лекарство в семь, а я не могу найти новую упаковку.

— Она в кухонном шкафчике, на второй полке слева, — Вера закрыла глаза. — Я говорила тебе вчера.

— Я не помню. У меня голова после больницы плохо работает. Может, ты все-таки приедешь пораньше?

Вера посмотрела на часы. Половина седьмого. Если она уйдет сейчас, то успеет домой к семи. Отчет останется недоделанным, завтра придется вставать на два часа раньше. И снова не будет времени позвонить Андрею.

— Хорошо, мама. Я выезжаю.

Телефон снова зазвонил, когда она уже складывала документы в сумку. На этот раз это был Андрей.

— Привет, — голос звучал подчеркнуто нейтрально. — Не отвлекаю?

— Нет, я как раз собиралась ехать...

— Домой, — закончил он за неё. — Я догадался. Вера, нам нужно поговорить.

— Я знаю. Просто сейчас не самое подходящее время. У мамы операция через две недели, я...

— У твоей мамы всегда что-то. Если не операция, то давление. Если не давление, то сердце. Если не сердце, то голова. И так будет всегда, Вера.

Она молчала. Что она могла сказать? Что он не прав? Но он был прав. Елена Михайловна научилась мастерски использовать свое здоровье как инструмент манипуляции. И самое страшное — Вера сама не могла понять, когда матери действительно плохо, а когда она играет роль.

— Я пытаюсь быть терпеливым, — продолжал Андрей. — Я понимаю, что твоя мать одинока и ей нужна забота. Но то, что происходит между вами — это не забота. Это созависимость.

— Ты не понимаешь, — Вера почувствовала, как к горлу подступает комок. — Она всем пожертвовала ради меня. Она одна меня вырастила, когда отец ушел.

— И теперь требует расплаты? До конца твоей жизни? Вера, она лишает тебя выбора. Это не любовь. Это контроль.

— Я должна ехать, — Вера поднялась, прижимая телефон к уху. — Мы обязательно поговорим, но не сейчас.

— Когда, Вера? Через месяц? Через полгода? Или когда у твоей матери очередной «приступ»?

— Ты несправедлив, — Вера вышла из бара на вечернюю улицу. — Это моя мать, и она действительно больна.

— А ты действительно не видишь, что происходит. Или не хочешь видеть, — в голосе Андрея звучала горечь. — Я люблю тебя, Вера. Но я не могу конкурировать с твоим чувством вины.

Она не ответила. Телефон в её руке погас — Андрей завершил звонок. Вера стояла посреди тротуара, не замечая проходящих мимо людей. Что-то внутри неё кричало, требовало действий. Бежать, звонить ему, объяснять... Но куда сильнее был привычный голос, шептавший: «Ты не можешь её бросить. Ты ей обязана. Она всю жизнь жертвовала собой ради тебя».

***

Дома пахло валерьянкой. Елена Михайловна лежала на диване, замотанная в плед, несмотря на то, что в квартире было тепло.

— Наконец-то, — простонала она. — Я думала, ты никогда не придешь.

— Мама, сейчас только половина восьмого, — Вера прошла в кухню, доставая из шкафчика лекарства.

— Для тебя — половина восьмого, а для меня — полтора часа мучений. Врач сказал, что мне нельзя волноваться перед операцией, а я тут одна, без помощи...

Вера поставила стакан воды и таблетки на журнальный столик.

— Вот твои лекарства. Что еще тебе нужно?

— Чаю бы, — Елена Михайловна приподнялась на локтях. — И может, супчика разогреть? Я с утра ничего не ела, сил не было готовить.

Вера молча пошла на кухню. Включила чайник, достала из холодильника контейнер с супом. Все движения были механическими, выработанными годами ежедневного повторения.

— А Зинаида Петровна звонила, — крикнула Елена Михайловна из комнаты. — Спрашивала, не нужна ли мне помощь. Я сказала — зачем мне чужая помощь, когда у меня дочь есть! Она так удивилась. Её сын, говорит, раз в месяц заходит и то норовит побыстрее убежать.

Вера смотрела, как медленно разогревается суп в микроволновке. Круги, круги, круги... Как её жизнь — по кругу, день за днем. Проснуться, приготовить завтрак на двоих, выслушать жалобы на здоровье, уйти на работу с чувством вины, весь день отвечать на звонки и сообщения, вернуться, приготовить ужин, послушать истории про соседей и про то, как тяжело было матери одной...

— Вера! Ты меня слышишь? — голос матери вернул её в реальность.

— Да, мам. Сейчас все принесу.

Когда Вера вошла в комнату с подносом, Елена Михайловна уже сидела, поправляя прическу.

— А я тебе забыла сказать, — начала она, принимая чашку с чаем. — Мне Люба Карасева дала телефон хорошей сиделки. На время реабилитации. Пенсии, конечно, не хватит её оплатить, но если ты немного добавишь...

— Сиделки? — Вера удивленно посмотрела на мать. — Ты же говорила, что хочешь, чтобы я за тобой ухаживала.

— Ну, днем ты на работе. А вечером, конечно, ты сама будешь. Куда ты денешься? — Елена Михайловна сделала глоток чая. — Этот суп пересолен.

Вера смотрела на мать, чувствуя, как внутри растет что-то темное и тяжелое. Горечь. Обида. Понимание.

— А если я не смогу вечерами? — спросила она тихо.

Елена Михайловна замерла с ложкой супа на полпути ко рту.

— В каком смысле — не сможешь?

— В прямом. Если у меня будут другие планы. Если я захочу, например, встретиться с Андреем.

— После моей операции? — Елена Михайловна отодвинула тарелку. — Ты шутишь? Мне будет нужен постоянный уход. Уколы, перевязки...

— Которые может делать сиделка.

— Сиделка! — Елена Михайловна всплеснула руками. — Ты хочешь отдать родную мать какой-то чужой женщине? После всего, что я для тебя сделала?

Вот оно. Снова. Крючок, на который Вера попадалась всю свою сознательную жизнь.

— Что ты для меня сделала, мама? — слова вырвались прежде, чем она успела их остановить.

— Что я сделала? — Елена Михайловна моргнула, как будто не веря своим ушам. — Я тебя родила! Воспитала одна! Ночами не спала, когда ты болела! Отказывала себе во всем! Не вышла второй раз замуж, хотя были предложения — всё ради тебя!

— А я просила тебя не выходить замуж ради меня? — Вера встала, чувствуя, как дрожат руки. — Я просила о всех этих жертвах?

— Как ты разговариваешь с матерью? — Елена Михайловна прижала руку к сердцу. — У меня сейчас давление подскочит. Тебе нужно, чтобы я попала в больницу до операции?

Обычно этого было достаточно, чтобы заставить Веру отступить, извиниться, броситься за тонометром. Но не сегодня.

— Хватит, мама. Хватит манипулировать мной с помощью своего здоровья, — Вера чувствовала, как по щекам текут слезы. — Я знаю, что ты больна. Я знаю, что тебе нужна помощь. И я готова помогать. Но я больше не хочу жертвовать своей жизнью полностью.

— Теперь я манипулирую? — голос Елены Михайловны задрожал от обиды. — Я, которая все тебе отдала? Которая жила только ради тебя?

— Я не просила тебя жить только ради меня! — воскликнула Вера. — Это был твой выбор! И теперь ты хочешь, чтобы я расплачивалась за него всю жизнь?

— Неблагодарная, — Елена Михайловна покачала головой. — Я всегда знала, что рано или поздно ты предашь меня. Как твой отец. Он тоже сбежал, когда стало трудно.

Вера замерла. Что-то в словах матери зацепило её, заставило вспомнить.

— Папа не сбежал, — тихо сказала она. — Ты выгнала его. Из-за своей ревности, из-за своего контроля. Я помню, как ты кричала, что он уделяет мне больше внимания, чем тебе.

— Что за глупости! — Елена Михайловна резко поднялась с дивана. — Он бросил нас! Бросил меня с маленьким ребенком!

— Он пытался общаться со мной. Годами. А ты перехватывала его письма, не пускала его на порог. Говорила мне, что он завел другую семью и забыл про нас, — Вера сжала кулаки. — Я нашла его пять лет назад, мама. Случайно, через одноклассников. Он рассказал мне все.

Елена Михайловна побледнела. Она медленно опустилась обратно на диван, глядя куда-то мимо дочери.

— Он все равно должен был бороться, — пробормотала она. — Если бы он действительно любил нас...

— Он боролся! Десять лет боролся! А потом сдался и уехал в другой город, — Вера вытерла слезы. — И сейчас ты делаешь то же самое со мной. Изолируешь меня от всех, кто может стать мне близким. От всех, кто может «забрать» меня у тебя.

В комнате повисла тяжелая тишина. Елена Михайловна сидела неподвижно, глядя в пол. Когда она заговорила, её голос звучал совсем иначе — тихо, почти растерянно:

— Я просто боюсь остаться одна, Вера. Мне страшно.

Это признание, такое простое и честное, пробило брешь в стене Вериного гнева. Впервые за долгое время она увидела перед собой не манипулятора, а испуганную пожилую женщину.

— Я знаю, мама, — Вера села рядом, не прикасаясь к матери. — Но ты не можешь привязать меня к себе навсегда. Это не любовь. Это страх.

— А если я умру одна? Если мне станет плохо, а рядом никого не будет?

— Мы найдем выход. Сиделка днем. Я буду приезжать вечерами, но не каждый день. Мы установим тревожную кнопку. Я буду всегда на связи, — Вера глубоко вздохнула. — Но я больше не могу и не хочу жертвовать всей своей жизнью, мама. Мне больше нечего тебе отдать.

Елена Михайловна вздрогнула, как от удара. Эти слова, простые и жестокие в своей правдивости, повисли в воздухе между ними.

— Ты правда меня любишь? — спросила Елена Михайловна после долгого молчания.

— Правда, — ответила Вера без колебаний. — Но я хочу любить тебя иначе. Не из чувства вины. Не из обязанности. И я хочу, чтобы у меня была возможность любить и других людей тоже.

— Этого твоего Андрея? — Елена Михайловна слабо улыбнулась.

— Его. Или кого-то другого. И себя. Я хочу научиться любить саму себя, мама. Понимаешь?

Елена Михайловна медленно кивнула. В её глазах стояли слезы, но это были другие слезы — не те, что она научилась вызывать по команде для манипуляций.

— Я не знаю, смогу ли я измениться, — сказала она тихо. — Я так привыкла...

— Я тоже не знаю, — честно ответила Вера. — Но нам нужно попробовать. Ради нас обеих.

***

Вечер выдался неожиданно теплым для октября. Вера сидела на скамейке в парке, глядя на желтые листья, кружащиеся в свете фонарей. Операцию Елена Михайловна перенесла хорошо, реабилитация шла по плану. Сиделка оказалась строгой, но заботливой женщиной, которая не поддавалась на эмоциональные манипуляции.

Телефон зазвонил. На экране высветилось имя матери.

— Привет, мам, — Вера ответила спокойно, без привычного напряжения в голосе. — Как ты?

— Нормально, — голос Елены Михайловны звучал бодрее, чем раньше. — Эта твоя Нина Петровна заставила меня сегодня два раза выходить на прогулку. Говорит, что нужно разрабатывать сердце.

— И правильно говорит, — улыбнулась Вера. — Врач тоже сказал, что умеренная физическая активность необходима.

— Да-да, она мне уже все уши прожужжала, — в голосе матери проскользнули знакомые нотки недовольства, но тут же сменились другим тоном. — Я вообще звоню спросить... ты завтра приедешь?

Раньше этот вопрос звучал бы как требование, замаскированное под вопрос. Теперь в нем слышалась неуверенность.

— Завтра не смогу, мама. У нас с Андреем билеты в театр, я тебе говорила.

Пауза. Вера ждала привычной реакции — обиды, упреков, манипуляций.

— А, да, ты говорила, — Елена Михайловна кашлянула. — Ну, тогда послезавтра. Нина Петровна выходная, так что...

— Договорились. Я приеду после работы и привезу продукты.

— Хорошо, — еще одна пауза. — Вера... ты счастлива?

Этот вопрос застал врасплох. За тридцать шесть лет мать ни разу не спрашивала её об этом — по-настоящему, без подтекста.

— Учусь быть счастливой, — честно ответила Вера. — А ты?

— Я... не знаю, — голос Елены Михайловны дрогнул. — Я не умею быть счастливой одна. Но я пытаюсь, Верочка. Правда пытаюсь.

Когда разговор закончился, Вера еще некоторое время смотрела на потухший экран телефона. Затем набрала номер Андрея.

— Привет, — сказала она, услышав его голос. — Я готова.

— К чему? — спросил он осторожно.

— К поездке в Португалию. К океану. К нам, — Вера улыбнулась, глядя на кружащиеся в воздухе листья. — Я сказала маме, что мне больше нечего ей отдать. И знаешь что? Это правда освобождает.

— Не боишься?

— Боюсь, — Вера встала со скамейки и пошла по аллее. — Но этот страх... он другой. Не парализующий. Знаешь, как будто впервые за много лет я могу дышать полной грудью.

Она шла по вечернему парку, чувствуя легкость в каждом шаге. Впереди была целая жизнь, которую ей еще предстояло прожить. Своя собственная жизнь.

Спасибо вам за активность! Поддержите канал лайком и подписывайтесь, впереди ещё много историй о жизни.

Думаю, вас заинтересуют другие истории: