«Ты когда-нибудь слышал, как ночью кто-то зовёт тебя по имени — тихо, но настойчиво?.. Эта история — не про мёртвых. Это история о том, как они возвращаются, если ты забыл о них слишком рано…»
Я не помню своего имени.
Нет, вернее, я помню, как его забыли.
Меня называли когда-то — Таня. Просто Таня.
А теперь зовут — «она».
Она, что стоит за дверью.
Она, что плачет в подвале.
Она, от кого холодом несёт даже сквозь бетон.
Я не чувствую времени. Мне кажется, я умерла осенью — потому что всегда вокруг пахнет мокрой листвой, сырой землёй и тем, как падают тяжёлые, грязные яблоки. В моей памяти каждый день — сумерки. И всё происходит в полутоне: голоса, шаги, воспоминания. Ни одного света. Ни солнца, ни свечи. Только я. И он.
Он — тот, кто убил меня.
Я не знаю, сколько прошло лет. Люди сменяются, как птицы над домом. Некоторые слышат меня — дети чаще всего. Они замирают, как только входят в подвал, и медленно поворачивают голову к углу. Я там стою. Тень без тени. Женщина без глаз.
— Мама, там кто-то есть… — шепчет девочка, и мать резко дёргает её за руку, ругается, выводит прочь, запирает дверь.
Меня не боятся те, кто знает страх.
Меня боятся те, кто отрицает правду.
Когда я ещё жила — я смеялась. У меня были тонкие пальцы, я играла на пианино, в старом доме на краю станции. Отец был железнодорожником, а я — учительницей. Я учила детей грамоте и тишине. Это был 1953-й. Или 1954-й. А может, и раньше.
Он пришёл в ноябре. Сказал, что переводится в нашу школу из Ленинграда. Высокий, ухоженный, с руками скрипача и глазами, в которых блестели зеркала. Он сразу заинтересовал всех. Особенно меня. Особенно — меня.
Мы гуляли с ним по насыпи, я носила пальто с меховым воротником. Я не знала, что он носил с собой другое — маленький складной нож, с гравировкой на лезвии.
Он убивал женщин в каждом городе, где задерживался дольше месяца. Его дело потом станут разбирать в архивах, называли его «Смотрящий». Он вытаскивал души через глаза. Так говорили. И это было почти правдой.
Он убил меня в третий вторник декабря. Я знала, что что-то не так, потому что в ту ночь он попросил меня спуститься в подвал за углём. У нас погас свет. Я пошла. Он закрыл дверь. И больше никто меня не видел.
Теперь я там. Всё ещё там.
Я ищу его. Он умер уже, я это знаю. Но я чувствую, как он остался. В других.
В том мальчике, что мучает кошек.
В той женщине, что избивает дочь за каждую ошибку.
В начальнике, что шепчет гадости своим подчинённым, потому что боится их.
Он — как плесень. Разросся.
А я — нож, который однажды должен вонзиться в него. В кого-то из них. В любого, в ком он живёт.
Иногда я шепчу слова на старом языке — том, что никто уже не помнит. Шепчу в уши спящим. Кто-то просыпается в поту. Кто-то выбрасывает ножи. Кто-то смотрит в зеркало и впервые видит — меня.
Моё лицо.
Половину его.
Неделю назад в дом заехали новые люди. Молодая пара. Она беременна. Он строгий, с квадратной челюстью. Каждый вечер он пьёт в одиночестве. Она прячет синяки под пудрой. Я знаю, кто он. Он — звено той цепи. Маленький повторитель ужаса, что начал цепляться за сердца с тех пор, как меня закопали под полом, не задев ни гроба, ни креста.
Но теперь я знаю, как выбраться.
Если она откроет тот старый ящик…
Если найдёт письмо, которое я успела написать — дрожащими пальцами, за десять минут до того, как он пришёл в подвал с лопатой…
Если она прочтёт…
Я смогу выйти.
Я смогу предупредить.
Я смогу защитить. Хоть раз.
Иногда я пою. Старую, забывшуюся колыбельную. Её пела мне мать. Её не слышали пятьдесят лет. Но теперь — она услышит.
Если ты, читатель, когда-нибудь окажешься в доме на станции, на краю города… Если зайдёшь в подвал и почувствуешь, как веет холодом… Не пугайся. Это я.
Я — не зло. Я — память.
Я — Таня.
И я всё ещё жду. Чтобы спасти хоть одну.
…
Она услышала.
Это было ночью. Я знала, что ночь — единственное время, когда шепот проходит сквозь стены. Когда разум дрожит, как паутина, и даже самый уверенный человек чувствует дыхание того, чего не видит. Она лежала на боку, поджав ноги, и её ладонь инстинктивно легла на живот. Он снова не вернулся — остался в клубе, или где он теперь проводит ночи. И всё бы ничего… если бы не то, как она вскочила.
— Кто здесь? — спросила она.
Я не ответила.
Я просто напомнила — где ключ.
Десять лет назад одна старая соседка, почти слепая, рассказывала что в этом доме жил «дух с голосом птицы». Что если тихо, то можно услышать, как он зовёт по имени. Она ошибалась. Я не зовала. Я пела.
Этой ночью она встала и пошла босиком, шоркая пятками по деревянному полу. Дерево заскрипело — старое, как моя боль. Я почти улыбнулась. Почти — потому что не могу. Только губы сдвигаются, будто что-то вспоминаю.
Она открыла кладовку. Сдвинула ящик. Увидела щель. А потом — вытащила его.
Мой дневник.
Кожа потрескалась, страницы пожелтели, но слова остались. Она села прямо на полу, накинув плед. Свет от карманного фонаря лег на строчки. И я впервые за столько лет услышала их снова. Свои.
«Если ты читаешь это — значит, я не одна.
Меня звали Таня Соколова. Меня убили в этом доме.
Я не знаю, сколько прошло времени. Но я помню всё.
И если ты чувствуешь, что ты в опасности — ты не ошибаешься.»
Она перелистывала страницы, как будто искала ответы. Я писала о нём. Подробно. Я вспоминала запах его пальто, я описывала его голос, как он шептал «Ты — особенная» перед тем, как начал душить. Я писала, как пыталась бежать. Как земля под полом стала мне гробом.
И там была последняя страница. Та, что я написала кровью.
«Если он всё ещё здесь — ты должна остановить его.
Его кровь — не исчезла. Его голос — может быть в другом.
Он будет говорить тебе, что ты сумасшедшая.
Он будет кричать, что ты никто.
Но ты должна поверить мне.
Это уже случилось однажды.
Ты не позволишь этому случиться снова.»
Она дрожала, когда читала. В её глазах я увидела себя. Не ту, которая стоит в подвале, а ту, которая ещё жила. Которая хотела жить. Я знала — она услышала.
На следующий день он вернулся домой. Улыбался. Принёс цветы. Она приняла их, но в её руках что-то дрожало — не пальцы, а решение. Она поставила их в вазу. И тогда сказала:
— Я хочу, чтобы ты помог мне разобрать подвал.
Он удивился. Он не любил подвал. Это было видно. Он не спускался туда с первой недели. Он всегда отводил глаза от старого люка в полу. Почему? Он ведь не знал…
Нет. Он знал. Где-то глубоко — он помнил. Даже если не осознавал.
Это был он.
Пусть с другим лицом. С другим голосом. Но зло — не умирает, если его не остановить.
Они спустились вместе. Она держала в руках фонарь и… дневник. Я не могла поверить. Она принесла его с собой. Чтобы показать.
Она открыла люк. Земля была неровной, в некоторых местах — проваливалась. И тогда — она указала:
— Здесь. Копни.
Он отказался.
Она протянула ему дневник. Страница за страницей. Его лицо менялось. Он смеялся. Потом злился. Потом… замер.
— Это что, шутка? — сказал он.
— Это ты, — ответила она.
— Я?! —
— Да. Не ты, но ты. Ты тот, кого она описала. Ты… такой же.
Он бросил дневник. Попытался уйти. Но она встала перед ним.
— Слушай, — прошептала она. — Слышишь?
Я пела.
Ту самую колыбельную.
Он побледнел.
— Это всё в твоей голове! — крикнул он. — Ты сошла с ума!
— Нет. Я просто — больше не одна.
И тогда земля под его ногами провалилась. Он закричал. Но поздно.
Я тянула.
Не физически. Я не могла. Но я вспоминала.
Я — воспоминание, которое оживает, когда правда становится сильнее страха.
Он исчез в темноте. И я — тоже.
Позже она рассказала полиции, что он уехал. Потом — что у неё был выкидыш. Потом — что хочет начать всё сначала. С другим городом. С другой фамилией.
Но дневник она оставила. На верхней полке библиотеки. Для следующей.
А я?
Я больше не в подвале.
Я — теперь там, где меня читают.
Где помнят.
И если однажды ты услышишь пение, будто бы из старого радио…
— Не бойся. Это я. Таня.
Я просто проверяю: с тобой ли всё в порядке.
Или — уже поздно.
Прошло несколько лет.
Дом сменил хозяев. Новые стены, новый забор, пластиковые окна и серый фасад. Я смотрела на всё это с равнодушием. Внешнее меня не трогало. Меня трогало — когда кто-то открывает мою книгу. Или когда кто-то лжёт, стоя на старых полах, над тем местом, где когда-то стучало моё сердце.
Сейчас в доме жила семья — мать, отец, дочка лет одиннадцати. Девочку звали Варя. Она была необычная. Слишком тихая. Слишком наблюдательная. Она не играла с соседскими детьми, зато любила прятаться в шкафу и записывать свои мысли в блокнот. Я заглядывала — она писала правильно. Без ошибок. И очень взрослые вещи.
Однажды вечером она осталась одна дома. Родители уехали на дачу, а она отказалась ехать — сослалась на плохое самочувствие. Я сразу почувствовала — что-то произойдёт.
Оно началось с того, что снова открылся люк. Тот самый.
Тихо, медленно. Словно чья-то рука подняла крышку изнутри.
Я не верила в совпадения. Люк не открывался с той самой ночи. Но теперь — он скрипел. А Варя услышала.
Она пришла с фонариком. Стала спускаться. И в этот момент я заметила — она несла дневник.
Мой.
Потрёпанный, но не сожжённый. Не выкинутый. Сохранённый.
Я была рядом, когда она открыла страницу, на которой рукой Эльзы — той самой женщины, что выжила после чтения — было приписано:
«Если ты читаешь это — не бойся. Это не история о смерти. Это история о том, как зло повторяется.
Но и как память может стать щитом.
Помоги ей.
И она поможет тебе.»
Она спустилась в подвал. И тогда я увидела его снова.
Того, кто умер, но не исчез. Он был — в другом. В теле. В голосе. В запахе дешёвого лосьона и уверенности, что всё, что молчит, — не ответит.
Сосед.
Старик из третьего подъезда. Друг семьи. "Дядя Коля". Часто приносил варенье, конфеты, приглашал Варю «в гости».
Я кричала. Но, как всегда, меня слышат не ушами.
Только сердцем.
И она услышала.
— Я знаю, кто ты, — сказала Варя, смотря прямо в темноту подвала. — Я знаю, что ты делал. Не здесь. Но когда-то. В другом теле. Но ты — такой же.
Темнота сгустилась. Я почувствовала — он здесь. Зло — не в форме. Оно — в выборе. В удовольствии от страха. В жажде власти над слабым.
Но теперь она не была одна.
Варя положила дневник на землю. И зажгла свечу.
— Я зову Таню, — сказала она. — Если ты здесь — помоги мне.
И я пришла.
Что произошло дальше — никто не поверит.
Дневник сгорел, но не исчез. Варя спаслась, но сосед исчез. Дом не пострадал, но стал пустым.
А я? Я уже не жду.
Я ищу.
Я ищу тех, кто слушает шёпот ночью, кто слышит голос между страниц, кто верит, что память — сильнее смерти.
И если ты — из них…
Открой шкаф.
Открой окно.
Посмотри в зеркало.
И скажи:
— Таня, я с тобой.
Тогда я услышу.
И ты больше никогда не будешь одна.