Вы его не знаете, но он был везде. Два часа ночи: крупный мужчина лежит на лавочке у подъезда и смотрит, как падает снег, типа он Гослинг. Его дутый лакост в пятнах крови, на спине — три колотых проникающих, в руке телефон, а дома ждёт семья. Телеграм-каналы потом напишут, якобы это атака нигерийской мафии. Олегу Мельникову ещё нет тридцати, но он уже спас из настоящего рабства тысячу человек, создав единственную в мире команду силового освобождения рабов «здесь и сейчас», без полиции — хотя никто не верил, что рабы в России вообще есть.
Простым мальчишкой он стоял с правыми на Манежке и с либералами на Болотной, «полевым командиром» — раскручивал «маховик войны» со Стрелковым, влиятельным бизнесменом — продавал африканские сокровища с дагестанцами. Теперь у него такие связи, что, кажется, либо его завербовали спецслужбы, либо вербует он — но какой в этом смысл, если его бизнес разваливается, долги растут, а брак трещит по швам? В конце концов, он супергерой или мошенник?
Два года назад Олег Мельников пропал без вести, оставив ворох загадок и толпу благодарных. Репортёр Baza Кирилл Руков отследил короткую судьбу последнего русского авантюриста.
Глава 1. Погнали
Кимры — Владикавказ — Цхинвал
Это простая история: трое пацанов встречаются в бильярдной. Август, жара просто жесть, футбик задолбал, на речку и так каждый день — в маленьком городе Кимры парням уже тесно. Олегу семнадцать, он неспортивный и крупный мальчик, но при этом самый движовый из них. После того, как в седьмом классе вылетел из школы, он всё время что-то мутит: то открывает игровой клуб с компами, то перегоняет свою «копейку» без прав из соседнего города, то тянет кабель по крышам: фактически создал первого интернет-провайдера здесь, сам клеил объявления. Говорят даже, что так он заработал свои первые большие деньги, — но это не точно. Скорее, набрал долгов — и эта способность будет преследовать его всю жизнь, научив главному: никогда нельзя останавливаться.
В углу бубнит телевизор: выпуск новостей, танки пересекают Рокский тоннель — это ведь август 2008 года, начинается пятидневная война с Грузией, наши войска заходят в Южную Осетию. Ведущая тараторит что-то про нападение на миротворцев, но для мальчишек это в первую очередь просто замес.
— Завтра еду на войну. Погнали со мной, — Олег говорит. Сосед Серёга сразу отказывается.
— Да хрен с ним, поехали, — говорит Паша. Сейчас тот момент по телефону он вспоминает неохотно, путаясь в деталях и привирая: «Уже через три часа мы оформили билеты, на следующее утро улетели». Они особо не готовились, Олег взял свой красный школьный рюкзак с брелком в виде игрушечного мишки и откуда-то — солидную сумму. Мама уехала по делам в Москву, оставив его со взрослыми сёстрами, — отпрашиваться не у кого. Всё вдохновляло на приключение.
«Миссия была поднимать в Цхинвале интернет, Олегу нужен был напарник, — продолжает Павел. — А это как раз моя специальность, я учился в колледже на сисадмина. Всё оплачивал он, включая перелёты и остальное. Он башковитый чувак был. Идеи не от мира сего, невозможно было понять, что он делает, — только он это знал. Олег сказал, что его отец исчез ещё до нашего знакомства. Точно не помню, то ли умер, то ли пропал. И финансы, которыми он располагал, — были как раз от него. Но я не знаю, сколько в его словах было правды». Правда в том, что грузины действительно подавили в Цхинвале все каналы связи осетинских военных: город полностью обесточили. Но до него ещё нужно было добраться.
Мальчишки попытались сразу перейти погранпост — но Олега не пустили, слишком мелкий. Тогда он звонит маме — бывшей журналистке Светлане Мельниковой, самому близкому человеку и хранительнице многих его секретов: «Говорит “Мам, мне срочно надо пересечь границу Грузии, пожалуйста, пришли разрешение. Ты не понимаешь, там в Осетии наших бьют”. Он и потом всегда ездил “спасать наших”, — вспоминает Светлана. — Я отправила бумагу по факсу, потому что знала, что иначе он всё равно попадёт туда, — только нелегально, и его посадят. Его бессмысленно было останавливать». По рассказу Павла же следует, что дней пять они с Олегом просто проторчали во Владикавказе, в барах и ресторанах, и на саму войну тупо не успели — оказались в Цхинвале уже после: «Ехали вместе с военными. Говоришь адрес, едешь на адрес, там тебя встречают, расселяют. Адрес уже знал Олег, как будто у него был какой-то куратор. Мы жили прямо в разрушенном городе. Я помню, как горели виноградники. В тот же день по приезде в три часа ночи нас подняли ото сна: военные сказали, что намечается какая-то ракетная атака, поэтому нас эвакуируют обратно в Россию».
Никаких ракетных атак, конечно, не было, зато осетины сожгли и опустошили тогда несколько сёл вроде Тамарашени или Ачабет — Паша мог запомнить, как горел виноград вокруг них. Мельников же возвращался в Цхинвал ещё три или четыре раза в течение года, но уже один — поэтому никто так и не узнает, что именно он там делал.
В скупых рассказах друзьям Олег будет описывать Южную Осетию как именно то место, где он получил первый армейский опыт, научился держать оружие, — и это очень важно для его истории. Но как подросток вообще мог попасть в зону боевых действий? «Добровольцев там была тьма, вообще был хаос: люди из Северной Осетии, осетины из других регионов сбивались в небольшие отряды и как-то воевали, — вспоминает один военкор. — Оружия там всегда хватало. Мог ли 17-летний парень присоединиться к какому-то отряду? Допускаю, что в том хаосе это было возможно». «Тогда привлекали гражданских по контракту, но подразделения были странные. Ты мог подписать контракт на пару-тройку месяцев и выполнять околовоенные задачи, но как гражданский; так действительно зарабатывали», — говорит другой. Мама Светлана тоже подтверждает, что среди миротворцев у него появились друзья.
«Потом Олег тупо исчез из моей жизни, занимался общественной деятельностью, — говорит Паша. — В разговорах он всегда мечтал стать политиком». Гораздо позже выяснится, что на эти поездки Мельников просто занял у партнёров по сетевому бизнесу 350 тысяч рублей и не отдал, но это уже было неважно. Он будет спасать людей, но сначала ему нужно будет многому научиться. Пацан стартовал в Москву — и попал в самый центр политики.
Глава 2. Кипиш
Манежка — Химки — Патрики — Болотная — Крымск
Колючий свет прожектора простреливает лес и слепит глаза — так и должно быть, харвестер должен внушать страх. Обычно это просто большая машина с щупальцем, которое технично перекусывает дерево и тянется к следующему. Но сейчас три часа ночи, 6 мая 2011-го, это город Химки около Москвы, и через лес здесь должна пройти платная трасса до Питера, которую строит миллиардер Ротенберг.
Это непростое место, за него уже убивают: журналиста Бекетова сначала пытались взорвать в машине, а потом зверски избили, проломив череп — через пять лет он умрёт, дело о нападении так и не раскроют. Скучная экология вдруг превратилась в прямую борьбу с олигархами, и люди здесь готовы кидаться под тракторы, поджигать грузовики и прокалывать шины, — поэтому вместо чоповцев против них выставили натурально гопников на зарплате.
Происходит сюр: цепь бойцов в ярких лучах наступает на палатки, где спят женщины, — чтобы напугать и заставить бежать, потому что силы не равны. Но что-то идёт не так, у лагеря подмога: неизвестные люди ещё вечером подняли имперку на флагшток, а парень в клетчатой рубашке — Олег Мельников — сказал, что «Русский русский лес не рубит».
Когда ночью гопники пошли в атаку, Олег первый ринулся к ним навстречу, без ничего: «Тогда ему сломали скулу в двух местах, был перелом челюсти со смещением, — вспоминает журналистка Елена Костюченко. — Отправили сразу в лицевую хирургию. Сделали там специальную металлическую конструкцию на черепе, которая держала кости. И вот меня это тогда поразило, что он вернулся обратно в лагерь сразу после рассвета, часов в восемь утра. Не мог разговаривать, у него распухло лицо, пил через трубочку. Я уговаривала его поехать домой, но он смог выцедить только “защищать”. Он был такой “дурацкий” немножко, много такого “детского”, и это обезоруживало. На самом деле среди правых такие ребята попадаются, которых приводит туда ощущение несправедливости. Поэтому я не удивилась, что он был окружён этими людьми».
К тому моменту Олег в правом движе уже минимум год. Неизвестно, был ли он на легендарной Манежке 11 декабря 2010-го, но точно был на шествии у Водного стадиона, от места убийства футбольного фаната Егора Свиридова. На таймлайне истории уличного национализма это развязка: силовики почти взяли фанатские конторы России в узду, но правые паблики «ВКонтакте» — всё ещё пороховые бочки. И молодой Мельников это понимал: он тусил с одной из самых крупных групп радикальных школьников — «Соратники Руси» на 10 тысяч подписчиков. Правда, Олегу и этого недостаточно: хотел всё своё, поэтому попросил приятеля зарегать ещё один паблик — «Альтернатива», название посоветовала мама — кстати, по европейским меркам вполне прогрессивное для правых. Теперь где он — там «Альтернатива».
Так и началось Движение, которое будет освобождать рабов, — но Мельников этого ещё не знал: тогда они с друзьями просто ходили по судам, гуляли по вагонам метро, как игрушечные наци-скины, — никого не били, просто светили кофтами с надписями вроде «борьба с паразитами», Олег пикетировал у Кремля с кринжевыми плакатами типа «Мой дед — герой, он убивал полицаев, я хочу быть похожим на него». Короче, развлекались и буянили. Несколько раз Мельникова задерживали, несколько раз они пытались повторить Манежку — это называлось «День гнева», но не взлетело, не хватало медийности, и Олег решил проблему.
Ходят легенды о том, как именно этот странный парень подружился с либералами. Якобы на акции «Стратегия-31» за свободу собраний, которую придумал писатель Лимонов, к Олегу в толпе просто подошла Евгения Чирикова — сейчас экстремистка и иноагентка, а тогда — главная звезда борьбы за тот самый Химкинский лес. Она попросила его ребят защитить протестный лагерь, а Олег просто согласился, и в мае 2011-го привёл в лес драться с чоповцами именно «Соратников Руси» и самый ранний состав «Альтернативы».
Всё перемешалось: ещё не стихло эхо погрома, который левые устроили в мэрии Химок, а правый Мельников со сломанной челюстью уже пел под гитару «Русское поле экспериментов» у костра и впитывал активистскую романтику. Он хотел дружить со всеми, политически это оказалось выгоднее. Там же, в лесу, он понял и другие прописные истины типа «Добро может быть только с кулаками». Впрочем, трассу всё равно построили, и либералы всё равно проиграли — но эту прописную истину он примет чуть позже.
16 июля 2011-го — ещё один кипиш, фирма «Сатори» крушит особняк на Патриках: экскаватор стоит прямо на груде кирпича в Большом Козихинском переулке и разламывает то, что осталось от дома 25. Вокруг сплошь памятники и престиж: здесь жила Раневская, вот окна Михалкова. В Москве новый мэр — Собянин, а за этот дом бьются уже год. «Если ты смелый, злой и весёлый — приезжай завтра с утра на м. “Тверская”, баррикады ждут тебя в 10 минутах от метро», пишет Игорь Мангушев — пока ещё не эпатажный полевой командир «Берег» из-под Луганска, а просто юный районный дружинник с горячей головой, который тоже вписался в тему.
Гоп-чоповцы опять против активистов, среди них и уже знакомый здоровенный парень в белой рубашке с детским лицом — Олег, — которого физически трудно удержать даже трём охранникам. Кое-как раскидав их, Мельников под крики «куда, нахуй!» и «убиться хочешь?» просачивается внутрь подъезда. Пока снаружи разгорается драка, Олег повисает на экскаваторе и буквально бодается с ковшом, будто это какая-то сцена из «Звёздных войн», — видео соберёт полмиллиона просмотров. Сутки спустя на стене появится ярко-красное граффити: «Он ночью баллончиком написал “Строить не будешь”, а меня попросил написать “Дом Мельникова под охраной”, — вспоминает Андрей Новичков из «Архнадзора». — На следующий день приехал с журналистами рассказывать, что, поскольку он спас этот особняк, то “теперь москвичи именуют его моим именем”».
Руины всё равно снесут, там построят клубный дом «Булгаков». Зато Олег быстро подружится как раз с Игорем Мангушевым, который тоже создал своё националистическое движение «Светлая Русь» (да, ещё одна «Русь»): они выискивали нелегальных мигрантов по подвалам и сдавали их полиции. Градозащитник Новичков помнит, что между привычными просьбами одолжить денег Олег начал звать и его тоже на на эти облавы вместе с ними. Сам формат рейдов — когда вы находите локацию, проверяете её, потом в час икс зовете журналистов и под камеры врываетесь, — Мельников научился этому именно тогда, с Мангушевым, пусть дальше их пути и разошлись.
Август 2011-го: на собственном протестном фестивале «Антиселигер» Олег встречает будущую жену Ольгу Коровину. Теперь он — организатор самой модной оппозиционной тусовки лета, харизматичный, дружелюбный. Она — старше, заканчивает вторую вышку, давно работает в политике, впечатлить её сложно. Но телефон Олега не умолкает ни на минуту: гендиректор «Крошки-картошки» спрашивает. куда ставить ларёк, звонит Петя Верзилов** по поводу выступления, звонят девчонки из «Пусси Райот», звонят от депутата Миронова, от Варламова** — парень спокойно разруливает всё, и под вечер у него остаются ещё силы, чтобы с улыбкой раскладывать плов по тарелкам и неловко флиртовать.
Многие из этих публичных людей позже открестятся от любого знакомства с Олегом Мельниковым, но тогда казалось, что его социальная энергия неиссякаема, — и Коровину это восхитило. У них завязывается бурный роман. Загадка о том, на какие деньги вообще был проведён фестиваль, станет притчей во языцех, ведь у Мельникова денег не было: первое время пара вообще ютилась по квартирам друзей.
5 ноября 2011-го — в Люблино проходит «Русский марш», последний, на котором ещё выступал Навальный. Олег буквально возглавляет здесь колонну из семи тысяч зигующих подростков. Сам не зигует, зато заводит оскорбительные кричалки про президента, которые сейчас цитировать нельзя. Статусные националисты типа Ермолаева из запрещённого ДПНИ или Белова-Поткина его сразу одёргивают, маме потом тоже не понравится. Зато молодому инженеру из Москвы Андрею Шведко ролик с Олегом в интернете показался угарным — они списались и начали общаться.
6 мая 2012-го — брейкпоинт уличного протеста десятых, Болотка. Это должен был быть главный митинг года после очередных перевыборов — но ОМОН вдруг перекрывает площадь прямо перед многотысячным шествием. Начинается давка, кто-то зажигает фаеры, полицейские беспорядочно хватают людей, люди отвечают. Толпу кутает дым, дубинки хлещут, летают заборы «УВД ЦАО» — это первый такой грубый разгон в новейшей истории. Почти всех лидеров сразу свинтят, но модный коммунист Удальцов будет кричать в мегафон: «Мы не уходим сегодня, Москва наша. (...) Туалеты занимайте, не отдавайте никому». Один здоровенный парень — почему-то в дурацких чёрных очках и чёрной куртке, как заговорщик, — понимает призыв буквально, и жёлтые туалетные кабинки идут в расход: Олег Мельников строит из них баррикады. Текут моча и говно, повисает вонь — сначала это отпугивает омоновцев, но потом Олега всё равно выхватывают прямо за шею: нужно целых пять космонавтов, чтобы занести его в автозак. В участке его изобьют и увезут в Склиф с сотрясением, но потом отпустят — вся эта история ещё аукнется ему позже.
Это не все хайлайты бурной юности, но после Болотной Олег остыл к уличной политике: во-первых, не хотел сесть, во-вторых, девушка начала спрашивать, когда он уже займётся делом и будет зарабатывать деньги. Тут новый приятель, инженер Андрей Шведко, как раз говорит Мельникову, что трудится в необычной конторе: они замораживают трупы, чтобы потом воскресить их. Это называется крионика, Шведко с друзьями — трансгуманисты, конкретно он строит дьюары — фантастические контейнеры с жидким азотом, где плавают мозги людей, подписавших контракт на хранение до светлого будущего: «Это было нормальное такое, немаленькое общественное движение, — рассказывает сам Шведко про трансгуманистов. — Люди встречались и обсуждали технологии, философию, типа русских космистов, Рэймонда Курцвейла, планировали перевести Эттингера на русский язык. Потом решили, что умирать — плохо, сделали компанию “КриоРус” (чтобы замораживать людей, как в “Футураме”, после смерти. — Прим. Baza), мол, чем мы хуже американцев».
Гораздо важнее, что Олег попал в чиловый бизнес-инкубатор: если соратник одалживал тебе 50-100 тысяч на хорошее дело — он даже не ждал их обратно, просто списывал: «У нас должна быть великая Россия, но не факт, что сразу понятно, как это сделать, — рассказывает Данила Медведев, идейный лидер этого движения трансгуманистов. — И это не исключает всего попутного, что тоже может быть великим и прикольным». Какое-то время Данила давал Олегу подработку в своих проектах, но тот не мог усидеть на месте и срывался.
Новые соратники Мельникова тоже проходят боевое крещение историей: ночью 6 июля 2012 года восьмиметровая речная волна накрывает город Крымск на юге России. Не выходя из своих домов, погибнет 171 человек. Никого толком не предупредят о наводнении, губернатор скажет легендарное «Нам что, нужно было каждого обойти?!». Разруливать катастрофу в Крымск слетятся тысячи людей со всей страны, Мельников — один из первых. Шведко же прилетел через пять дней вместе с ещё одним трансгуманистом, Женей Зиминым, — это такой парень, который всё считает и структурирует. Оказалось, что за это время Олег уже отжал часть какого-то завода под склад, и туда уже приходят фуры с гуманитаркой: «Мы в таких проектах Олега были скорее заложниками его задач, а он — двигатель, — объясняет Зимин. — Ему было пофигу, с какого момента начинать разруливать несправедливость, если он её видел».
Здесь же откроется последняя суперспособность Мельникова: разговаривать со всеми на равных — хоть с полковником, хоть с миллиардером, хоть с нищей бабушкой. «Было абсолютно нормально, что Олег в какой-то момент пошёл и доебался до Онищенко», — шутит Женя. «Его никогда не трясёт, не колбасит, как будто он вообще не нервничает, — говорит другой знакомый. — И это цепляло людей. Большой человек привык, что перед ним пресмыкаются и смущаются». Пазл наконец сложился: Мельников готов к главному делу своей жизни, которое подарит ему богатство, признание и лютый хардкор.
Глава 3. Ребёнок
Махачкала — Гольяново — Мамыри — Сирия — Севастополь
Если пацан обожает копаться в старых «жигулях» — это нормально. Один из двух детей, буквально рождённых в настоящем рабстве в Москве, про которых мы знаем это точно, Бауржан Касимов, сейчас в своей гаражной эре: хочет стать автослесарем. Ему семнадцать, хотя выглядит он гораздо младше. Ещё он очень худой и прихрамывает, не умеет писать — но много болтает и любит работать руками. Кто освободил его из рабства в продуктовом магазине обычного спального района тринадцать лет назад, Бауржан не помнит: этот человек стал для него смутным образом из неслучившегося детства, просто «аға» — по-казахски «брат», «старший». Но мальчуган был не первым.
Своего первого русского раба Олег Мельников спас в 21 год. Истоком послужил слух из Дагестана: «У моих знакомых была страусиная ферма под Махачкалой, на ней вахтой работал обычный мужик, — говорит трансгуманист Медведев. — Он регулярно уезжал в отпуск к семье в другой регион, но однажды на обратном пути попался к вербовщикам: они искали потенциальных рабов на автовокзале, спаивали их какой-то отравой и отправляли автобусами в тот же Дагестан, только уже на нелегальные кирпичные заводы. Этот рабочий сбежал и приехал обратно на ферму: говорит, мол, вы не представляете, что со мной сейчас было. Но как только позвали журналиста — он дал обратную, мол, ничего не было. Стало ясно, что его втупую запугали рабовладельцы».
Трансгуманисты офигели. Они, конечно, знали, что в мире до 50 миллионов людей находятся в разных формах рабства, — причём это в десять раз больше, чем когда оно было легальным, — но казалось, что конкретно в России повестка уже была про креативный класс, коворкинги и смузи, а тут такое: «Мы не можем построить общество победившего трансгуманизма, если у нас на стройке рабы. Сфера «Дайсона» (космическая станция вокруг Солнца. — Прим. Baza) не строится рабами». Смешно, но Олег всё впитал и загорелся: «Я тогда подумал: О, нифига себе, вот это тема. Доеду туда — и эта история взорвет всё».
Вжух — и 26 сентября они с Женей Зиминым отправляются на автобусе в Махачкалу, на разведку. Мельников учится привлекать внимание журналистов нон-стоп, старается постить в «Твиттер» всякий движ вокруг и всему удивляется, даже лежачим местам в автобусах дальнего следования. Его особо никто не репостит, потому что твиты буквально безграмотны, как будто ребёнок писал: изредка лидер «Альтернативы» оправдывается, якобы у него дислексия.
Ехать ещё 36 часов — все начинают болтать. Довольно быстро Зимин выясняет, что никаких зацепок и плана у Мельникова нет, всё опять наскоком. Но слово за слово — и прямо в автобусе они знакомятся с серьёзным и необычным человеком по имени Арслан Исмаилов. В тот год большая семья Арслана пережила трагедию: после теракта на полицейском посту «Аляска-30» в Махачкале одного из братьев похитили, пытали и посадили на 16 лет; второго брата тоже пытали, но отпустили — это сам Арслан. Третьего брата мать будет искать до самой своей смерти: волевая и энергичная женщина создаст в республике своё правозащитное движение. Наверное, только теперь Олег понимает, в какой регион он едет по фану, — что ему нужны местные союзники, и лучше варианта не найти. Связаться с Арсланом для этого текста не получилось, но именно его семья стала для Мельникова первым проводником в Дагестан и помогла навести здесь контакты, жили первое время тоже у Исмаиловых.
Степь сменяется минаретами, а выгоревшая трава — красными битым кирпичом под колёсами. В 2012 году кирпичные заводы вокруг и внутри Махачкалы было видно из космоса ярко-рыжими пятнами — настолько их было много. Глину роешь под ногами, газ крадёшь из трубы, чтобы обжечь, потом сушишь кирпич на солнце — готово. Больше пяти сотен заводов, оборот — полмиллиарда долларов в год. Рабский кирпич продают за 8 рублей, а его себестоимость — 2 рубля. Рабство — это всегда простая математика. Если убрать из этого бизнеса невольников, он практически перестаёт иметь смысл.
Конечно, никаких методичек по освобождению рабов не существует — вообще нигде в мире. Но уже через неделю в незнакомой республике Мельников зацепится за ниточки слухов. Стратегия группы: прикинуться покупателями, и, пока одни забалтывают хозяев, Олег втихую опрашивает работников. Короткие смолл-токи заканчиваются тем, что он внимательно заглядывает измождённым мужчинам в глаза и спрашивает «Хочешь домой?» — вся операция проходит уже потом. Маме он говорил, что на Кавказе «надо вести себя нагло — и тогда все думают, что за тобой кто-то стоит». Как правило, рабовладельцы действительно не успевали понять, что перед ними никакие не силовики.
1 октября 2012 года — есть первое освобождение. Это всё правда, рабство существует, раба зовут Владимир Ефимов. Ему 41 год. Счётчик спасённых жизней стартует отсюда. Записи штурма под Махачкалой не осталось, но Мельников будет несколько раз пересказывать эту историю в интервью — меняя детали и лихо двигая даты туда-сюда: «Нам казалось, <...> что люди до магазина добираются под пулями или что нас обязательно возьмут в плен. <...> Сперва освободили троих мужчин. <...> Потом вызволили двух девушек из сауны. Естественно, владелец пытался сопротивляться. Хорошо, что обошлось одним ударом в нос охраннику, который с ними жил. Он просто сел на пол, а мы забрали людей и уехали». Всего в ту поездку освободили пять человек, но неизвестна судьба всех, кроме Ефимова: первый спасённый Мельникова спустя три года после возвращения домой ещё был жив и писал во «ВКонтакте», что собирает мебель в родном посёлке Кугеси под Чебоксарами, читает «Камо грядеши» Сенкевича и стремится к «божественной любви».
Это почти всегда так: сутки-двое они ещё разговаривают — и это самые горячие часы для журналистов, на аффекте можно взять у рабов интервью. Потом замыкаются, пишут только сухие благодарности освободителям и навсегда пропадают из новостей. Вот почему так сложно проверить, что Мельников не врал обо всех своих рабах: они этого стыдятся, а стыд — это самое сильное чувство умолчания. Женщины молчат о том, что их бьют любимые, дети молчат о том, что их трогают взрослые, мужчины молчат о том, что зарабатывают копейки, — так почему рабы должны кичиться своим упущенным временем? Они вырезают его из своих жизней и меняют номера.
Олег ждал фурора, но хайп забрала свадьба со стрельбой в центре Москвы, по иронии, тоже дагестанская: ровно в эти же дни её мусолили на телеканалах. По возвращении их героический трип просто никто не заметил. Это был новый урок: похоже, москвичей волнуют только москвичи. Хайпить нужно именно тут — и Олег быстро устроит новый инфоповод.
— Данила, ты не поверишь в эту историю. Ты не поверишь, что я нашёл, — конец октября, Мельников идёт в KFC на Савёловском вокзале вместе с трансгуманистом Медведевым. Там их ждут две скромные старухи-казашки и рассказ про одно бесстыдное абсолютное зло. Старушкам нужно, чтобы Олег спас их дочерей.
Есть в Москве одна ушлая семья Истанбековых: с девяностых они держали пять продуктовых магазинов в разных районах Москвы, больше всего — в меметичном Гольянове, на востоке. Бизнес шёл в гору, пока осенью 98-го из магазина хозяйки Шолпан не сбежала шестнадцатилетняя девочка. Именно сбежала, потому что жила она в самом магазине, а на улице её подобрал патруль: кожа была покрыта рубцами от многолетних побоев. Полицейские тогда задержали Шолпан и быстро выяснили, что вся бизнес-модель Истанбековых построена на нищих сельских узбечках и казашках, которых набирают по знакомым на родине и отправляют в Москву в качестве рабынь в большом незнакомом городе. Хозяйку просто отпустили: у неё была крыша в узбекском посольстве, дело развалили взятками.
Конвейер продолжил работу: через три года в магазине Шолпан нашли новую пятнаднцатилетнюю узбечку, мёртвую — буквально с ножом в сердце. Другая девочка будет без конца повторять, что убийца она, а хозяева ни при чём.
Ещё через год — снова избитая беглянка на улице в Гольяново, снова обыски по всем адресам, рабынь доставали даже из мешков картошки. Об этом написали главные газеты Москвы и страны, и Шолпан наконец посадили — но через год её прямым указом помиловал президент: он вообще отпустил тогда больше 200 человек, Шолпан затесалась в длинный список. Наверное, повезло. Конвейер и не думал останавливаться: младшая сестра переписала на себя все торговые точки и в том же месяце заманила в Москву новую партию рабынь.
Это была просто сухая справка. Настоящие ужасы вот: девушка из этой новой партии, Бакия Касимова, проживёт в магазине новой хозяйки Жансулу Истанбековой следующие 10 лет. У неё больше нет своих зубов, а все пальцы Бакии сломаны и сращены неправильно — потому что их многократно ломали. Это делали другие рабы — потому что Жансулу заставляла сотрудников пытать друг друга. Трахали тоже друг друга — вернее, мужчин-рабов из одного магазина привозили «на случку» с женщинами-рабами из второго. Так Жансулу получала детей — потом отбирала и вывозила за границу. Бакия Касимова родила в магазине мальчика и девочку — она так и не скажет, от кого из мужчин эти дети: просто что они «от бога». Она давно уже привыкла. Ей казалось, что так и выглядит жизнь.
Когда режиссёр Михаил Бородин снял фильм по мотивам истории, он объяснил изданию The Village: «То, что мы сняли, — это детский сад. Тот уровень насилия, который был в реальности, — он неэкранизуем. Потому что это была бы клюква. Если это снять, это перестает быть правдоподобно. Но в реальности так и было». От постоянных ударов по лицу у Бакии появились сильный нервный тик на лице и паралич, от которого спасают только регулярные уколы ботокса, — не для красоты, а просто чтобы глаз нормально открывался.
Именно Бакию с детьми Олегу Мельникову предстояло вытащить из ада осенью 2012 года. «Следующую неделю мы планировали операцию, — рассказывает Данила Медведев. Скоро это всё станет рутиной, но тогда у них чесались руки от предвкушения. — Съездили на разведку, купили йогурт и булочку: по всему магазину 42 видеокамеры, как будто это клетка для испытаний на крысах. Действительно, выглядит стрёмно». На полицию полагаться бессмысленно: они и до этого без лишнего шума возвращали беглянок обратно рабовладельцам.
30 октября тринадцать мужчин ворвались в магазин на Новосибирской улице, дом 11. Эфир с двух телекамер, несколько потасовок, пара удушающих. Сначала у рабов шок, они по привычке забиваются в углы, затем Бакия бросается в объятия матери со слезами, Олег уводит их в минивэн — и возвращается за следующими. Всего тогда вывели 11 человек, как по сценарию: пока один соратник отвлекал хозяйку в зале, другой держал двери, а третий зашёл сразу с чёрного хода. Олег же сам был как маленькая армия: в какой-то момент муж рабовладелицы запихнул в машину нескольких детей и попытался увезти их — тогда Мельников бросился под колёса, а вездесущая журналистка Лена Костюченко заорала «Покажи документы на детей, если они твои!».
Бауржана Касимова, сына Бакии, удастся спасти. Владельцы обычно держали его отдельно на специальной квартире с какой-то нянечкой, врачи найдут у ребёнка кучу проблем с костями. Жёсткое ПТСР позволит мальчику заблокировать воспоминания и начать новую жизнь, уехав из Москвы. Дочку Камиллу не найдут вообще: хозяйка будет уверять, что девочка давно умерла, — Бакия в это так и не поверит. На всю операцию «Альтернатива» тогда потратила больше 5 тысяч долларов, из этих первых цифр будет складываться математика освобождений: дорого, но не очень, если пересчитывать на души. Несколько суток освобождённые отсыпались на матрасах прямо в офисе трансгуманистов, пока им искали жильё, лечили от вшей и так далее. Олег же нон-стопом раздавал интервью: «гольяновские рабы» — один из крупнейших сюжетов осени в России, наряду с концом света по календарю майя и отставкой Сердюкова. Наконец-то он попал в самую точку.
Справедливости не будет: уголовное дело на Истанбековых закроют через месяц, они никогда не окажутся в тюрьме, их магазины работают сейчас в том же районе, просто по другим адресам. Даже УСБ подтвердит, что местные участковые покрывали рабовладельцев, и никого не уволят. Но это история и не про справедливость.
«Получаю совершенно безумные письма от желающих ехать на Кавказ. Люди на полном серьёзе интересуются, как быстро мы начнём валить местных. Поэтому волонтёров не так много», — спустя три месяца Мельников претендует на роль амбассадора борьбы не только с рабством, но и с этническими ОПГ в принципе: он уже познакомился и с нищей мафией молдавских цыган, и с африканскими секс-рабынями — тоже. Счётчик показывает полсотни спасенных жизней.
Олег лукавит: на самом деле, теперь у него никогда не будет нехватки соратников. Это как мантра Тайлера Дёрдена из «Бойцовского клуба» про потребность в священной войне: идея и формат борьбы с рабством окажутся такими простыми и заразительными для пассионарных мужиков из регионов, что и через десять лет в табличке контактов у «Альтернативы» всё ещё будет тысяча бойцов и активистов по всей России и за рубежом. Большинство будут готовы помогать Олегу бесплатно, но брать он будет только избранных — потому что нужно, чтобы всё замыкалось на нём самом.
На федеральных каналах уже вовсю работала цензура, но на сюжеты про рабство никакого бана не было — это ведь якобы не политическая история. Интервью каждую неделю стали для Мельникова нормой, он учится настойчиво пересказывать одни и те же шокирующие истории, — например, про бабушку-попрошайку с зашитыми глазами на Курском вокзале или про полковника МВД, который держал раба на ферме под Оренбургом, — повторять дословно, потому что так и нужно.
Кто вообще попадает в рабство — один из самых главных вопросов. Егор Просвирнин на стриме назвал рабов Мельникова «лучшими людьми нации» и «основой общества»: «трудолюбивые мужики, склонные к риску, способные поехать в неизвестность ради своей семьи, золотые, в общем-то, люди». Сам Мельников тоже ненавидел, когда рабов называли маргиналами. «Это буквально те же люди, которые соглашаются ехать на войну. Один и тот же типаж, — объясняет сейчас его соратник. — Мужчины сорока плюс лет, с внутренним кризисом. Потерянные, разведённые, либо дети не хотят общаться. Бедность, возможно, судимости, долги. Рабы — это не наркоманы или алкоголики, иначе они не смогли бы делать тяжёлую работу. Но у них высокая толерантность к насилию, поэтому чувство нормальности искажено: видели всякое дерьмо и готовы ко всякому дерьму. Насилие в семье плюс насилие в обществе — они так привыкли, и их мало что пугает». Получается, что пассионарии спасают пассионариев, в этом есть даже что-то сакральное.
Из Дагестана русских рабов на свободу теперь отправляет Закир: молодой журналист с грустными глазами и по совместительству сотрудник республиканской больницы. Он так увлёкся темой, что, по сути, будет тащить на себе все следующие операции «Альтернативы» в этом регионе. Выведут три способа: тихий — когда ночью без свидетелей сбежавшего раба забирает машина, громкий — когда врываются толпой с фейковыми корочками, то и публичный — с полицией и телекамерами.
Только денег нет. Оказывается, внимание СМИ не конвертируется в деньги напрямую. Националист Александр Белов-Поткин купит рабам несколько билетов домой, сенатор Светлана Журова станет помогать Мельникову бумажными запросами к органам — но, в общем-то, всё. Вскоре Закир окажется настолько эффективен, что начнёт создавать местным властям проблемы, а ему начнут угрожать. Это очень важный момент: есть люди, которые всегда хотят поймать рыбу в мутной воде, и у некоторых это получается.
Февраль 2013-го, мэрия Махачкалы похожа на крепость: на входе бронированное стекло в виде лабиринта во весь рост, всюду охрана. Мельников проходит без досмотра, вместе с художником Алексеем Кнедляковским — приятелем из либеральной тусовки, который выглядит постраше и придаёт солидности. Это личное приглашение главы города, могущественного даргинца Саида Амирова. Олег всегда искал контактов с сильными мира, а тут понятно, что они могут быть полезны друг другу.
Встреча проходит без посторонних. По сути, Мельников предлагает громко и политически выгодно закрыть вопрос с рабством в городе. Конечно, он рассчитывает, что Амиров даст «Альтернативе» на это денег. Амиров всё услышал — но не горит желанием впрягаться финансово. Впрочем, несколько распоряжений он отдаёт: гостей размещают на личной вилле его помощника, Муртузали Муртузалиева, на берегу Каспийского моря (по другой версии, вся встреча была его идеей). Теперь во время рейдов команду сопровождают телохранители, а Закир с этого момента получает полную поддержку силовиков: 14 мая в селе Мекеги очередного рабовладельца задерживают уже со спецназом и пулемётчиками. Теперь, если на заводе находили раба, — фабрику сразу закрывали.
Всё рушится как по щелчку пальцев через неделю: 1 июня самого Саида Амирова арестовывают — якобы он оплатил убийство одного следователя, а ещё собирался сбить из переносной ракетницы пассажирский самолёт, в котором летел его политический конкурент. Амиров сядет на пожизненное в «Чёрный дельфин». «Республика разделилась на две части, — говорил тогда Закир. — Аварцы, которые сейчас у власти, уверены, что его обвинили справедливо. Даргинцы считают арест политическим заказом, поскольку у мэра были хорошие шансы выиграть президентские выборы. Лично я хотел бы, чтобы Амиров вернулся: нам не хватает жёсткой руки». Олег просто в шоке, он скажет только: «Мы лишились сильного союзника». Снова не получилось.
«А что все такие хмурые?!))) у меня РОДИЛАСЬ ДОЧЬ!!!!» — 19 августа Мельников становится отцом в двадцать два года. На рейдах складывалось впечатление, что он неуязвимый, дерзкий и всё держит под контролем. Но дома Олег становился бесхитростным парнем, который, приходя, отрубался, а утром вскакивал и убегал. Он очень любил детей, но когда сам растёшь без отца и всюду ищешь недостающее одобрение — бывает трудно смириться, что дома ты уже не центр внимания. Жильё выбирала жена, главное требование от Олега было к личному пространству: это должна быть двушка, чтобы отдельно его комната, и отдельно — для возни с ребёнком и всего остального. Нарушать его покой было нельзя, в его собственной комнате не было книг — только он, телевизор и тишина. Засыпал под РЕН, под «Симпсонов» или «Южный парк» по 2х2.
Сама их квартира при этом оставалась проходным двором: вечером по пути за стаканом воды Оля могла наткнуться на чей-то намаз в коридоре — Мельников вообще не предупреждал о гостях. Друзья из Дагестана, семья Исмаиловых, активисты из регионов, даже освобождённые рабы — все могли остаться на ночь. При этом Олег мог легко «забыть» оплатить аренду или оттягивал сроки, давал обещания и не исполнял их. Часто перезанимал деньги и снова тратил их на освобождения — с женой он не советовался. Его обыкновенное хладнокровие не было напускным, но с близкими он мог повысить голос — например, когда терялся, оставленный наедине с домашними заботами. Олег вовсе не был хозяйственным и не дорожил вещами — разве что продолжал носить правые шмотки Lacoste. Иногда объявлял себе выходные: мог накупить продуктов и наготовить на 35 человек — готовил он хорошо, это от мамы. Но проходит три дня — звонок, и вот уже снова надо спасать мир. Оля сама начинала в политике и протесте, поэтому пассионарность Олега была ей понятна — просто все вокруг взрослели, а он как будто — нет.
Идея была неплохая. Чтобы наглядно собрать всю цепочку поставки рабов воедино, нужно было самому стать приманкой, создать прецедент — и Мельников решил сделать это уже через два месяца после рождения дочери, пока его жена тонула в пелёнках. Вербовщик с вокзала отвёз его на автостанцию «Мамыри» у посёлка Мосрентген — между крупнейшими рынками «Славянский мир» и «Фудсити» там поместились полулегальные автобусные ворота на Северный Кавказ. «Рамазан заявил, что за меня уже заплачены деньги и их нужно либо вернуть, либо отработать — здесь и далее Олег действительно раскрывает схему, которую в деталях повторяли и другие рабы. — Зашли в ближайшее кафе, выпили какой-то алкоголь. Потом плохо помню. Всё это время за нами наблюдали мои друзья-активисты. На 33-м километре МКАД они перегородили дорогу автобусу, меня забрали в институт Склифосовского. <...> Мне подмешали нейролептик «Азалептин».
Никто не видел, как Олег выпил жидкость. «Азалептин» в его словах быстро поменяется на барбитураты — это разные вещества. Их тоже не обнаружат в крови — анализы из Склифа чистые, написано только, что «больной ежедневно меняет свои показания, не совпадающие с предыдущими». Вообще не ясно, было ли отравление, — или здесь Олег Мельников уже начал конструировать реальность. Зато на допрос в СК его повезёт «Первый канал», прямо на студийном автобусе. Уголовное дело при этом всё равно не заведут, хотя лидер «Альтернативы» будет уверять журналистов в обратном. Автостанцию «Мамыри» победно закроют, но операция не стала хайпом: как гольяновская ставка, не сыграла.
Его долги перед приставами перевалили за миллион к этому моменту, но на счётчике освобождённых — 150 душ. Просто нельзя останавливаться.
«У меня две жены: любимая Ольга, для которой я живу, и Россия, за которую я жизнь готов отдать», — короткий пост 8 ноября. Значит, снова поссорились: на этот раз так сильно, что Оля уехала жить к маме. Перемещения самого Мельникова всё труднее отследить и объяснить: однажды утром он просто взял и улетел в Сирию. Там в плену у повстанцев сидел русский путешественник Константин Журавлёв (ещё одна громкая история на фоне), и Мельников попытался вызволить его через контакты своего первого дагестанского друга, Арслана Исмаилова, — но безуспешно.
Из Сирии зимой он возвращается на старом турецком пароме «Юсуф Зия Онис», почему-то через Севастополь. Что он делал в Крыму — неизвестно. В «Фейсбуке» украинцам уже посоветовали брать на Майдан зонтики, кофе и хорошее настроение. Конечно, русский авантюрист Мельников окажется у истоков крупнейшего военного конфликта на континенте.
Глава 4. Война
Москва — Луганск — Семёновка — Москва — Снежное
Он глядел так, будто собрался умирать. Июнь 2014-го, поздно вечером Лена Костюченко решила проведать Мельникова перед отъездом, поймав его в Москве. Под окнами уже грузилась машина: снаряжение, медицина — и несколько гранатомётов. Ещё один человек подтвердил, что ранее видел их у Олега на балконе. Он пьёт виски — любимое крепкое: «Сказал, что едет туда, и предложил сопровождать. Я отказалась. Тогда он путано предложил переписать на меня какую-то незаконную землю: мол, ты хороший человек, возьми». Его непосредственность обезоруживала, даже когда сам Мельников вооружался: Лена думала, что парень едет в Украину в первый раз. В действительности Олег уже месяц как воевал и вернулся только за подкреплением.
Всё опять началось с «телевизора»: украинскую революцию Мельников встретил дома, залипая на онлайны с Грушевского. Друзья помнят, что сначала он поддержал Майдан. Но в ночь на 12 апреля знаменитый Игорь Стрелков и полсотня бойцов с автоматами выехали из Ростовской области, заняв город Славянск без сопротивления, — позже Стрелков скажет, что этим и «нажал на спусковой крючок войны», хотя тогда они постреляли только в воздух. Никаких боёв де факто ещё не было: просто несколько мэрий, захваченных протестующими, а ещё — Крым. Первая кровь войны — то есть, по сути, вообще всей войны — прольётся здесь 13 апреля 2014 года, на трассе в пригороде, у села Семёновка: группа ополченца «Ромашки» вступила в перестрелку с украинским спецназом лейтенанта Сухаревского (спустя 10 лет его назначат главой всех беспилотных войск Украины, а «Ромашка» погибнет в Славянске через месяц после этой стычки).
С этого момента Семёновка станет самым сложным рубежом обороны ключевого города в окружении. Именно сюда Олег Мельников поедет в мае, чтобы помочь удержать его ещё на полтора месяца, пока в Донецке и Луганске готовились к большой войне. Без Семёновки не было бы Славянска, без Славянска не было бы никаких республик. Параллельно произошла трагедия в Одессе, она сильно срезонировала — так Олег будет объяснять свои побуждения ехать на войну друзьям-либералам, многие из которых сразу стали бывшими. «При встрече он показался мне типичным “хипстером” — каким-то инертным, даже инфантильным жителем столицы, образ которого дополнял красный рюкзак с болтающимся на нём плюшевым мишкой, — это рассказывает Александр Жучковский, писатель, военкор и тоже ополченец. — Позже он мне сообщил, что этот рюкзак уже пережил две горячих точки». Словно дежавю, Мельников опять перешёл границу только со второй попытки, через реку вброд: первый раз их забрали на допрос фсбшники.
«По приезде в Семёновку в первую же ночь мы <...> попали под миномётный обстрел, — дальнейшие приключения Мельникова на фронте очень сложно подтвердить независимо, потому что они описаны либо только самим Олегом, либо только Жучковским в мемуарах, как здесь. — Ночью во время обстрела для выявления корректировщика Олег решил “вызвать огонь на себя” и создал огневую точку: стал обстреливать лесопосадку из определённого места, как бы обнаруживая свою позицию. Через некоторое время противник начал обстрел “лже-точки”. Олег с этого места быстро уходил и потом снова возвращался и открывал огонь, проделав эту процедуру таким образо три раза. В результате корректировщик себя обнаружил и был ликвидирован. Тем самым благодаря смекалке Мельникова был остановлен артобстрел. <...> В последующие дни Олегом были выявлено и нейтрализовано ещё два корректировщика».
«В Семёновке был больничный корпус, где мы размещались (это довольно знаменитая в округе психушка. — Прим. Baza). Перед ним в полях и посадках мы строили фортификации: окопы, блиндажи, огневые точки, — объясняет Жучковский уже для Baza. — Мельников стал кем-то вроде “гражданского советника” нашего командира Сергея Деревянко, “Малого”. Он постоянно что-то доставал ему, какие-то бетонные плиты, девайсы и так далее — организовывал грамотно. Он быстро и хорошо въезжал в любую ситуацию, мозг хороший у него, неординарный». Здесь же свой противотанковый отряд расширяет маленький бойкий рыжий человек в огромном шлеме — Арсен Павлов, который встретит в Семёновке жену и станет известен как «Моторола». В общем, для ополченцев место намоленное.
«С оружием [Олег] тоже однозначно умел обращаться, — продолжает военкор. — Он не был снайпером, естестественно, но просто стрелять из автомата он умел нормально». Половине батальона раздали АК, половине — СКС, они закреплялись за каждым по книге учёта личного состава. Там Мельников подписался как «Принц» (эта кличка ещё всплывёт однажды) — хотя все звали его просто Олег, как будто позывного у него не было вовсе: «Он вообще был мало формализован где-либо. Никогда не показывал свой паспорт, всё время договаривался, чтобы проехать, пролететь без него, — однажды он даже границу без паспорта прошёл. Был мастер пустить пыль в глаза. Причём он делал это очень расслаблено, было видно, что это не стратегия, а просто естественное состояние. У Олега было мало своих вещей. Постоянно ходил в чужой одежде, которую у кого-то попросил, ездил на чужих машинах».
На вопрос, убивал ли Мельников лично, Жучковский отвечает стандартно для солдата: «Мы не проверяли. Мы проводили зачистки, стреляли по подкреплениям людей, кидали гранаты. Но сколько людей погибло конкретно от наших действий — сложно сказать. Мы защищали свои позиции либо зачищали территории, чтобы вытеснить противника. Нельзя сказать, причинил ты кому-то смерть или нет. При этом с глазу на глаз Олег постоянно говорил о своём пацифизме, о том, что нас “втравили в войну”, что это вынужденно и вообще что всё плохо. Я с ним спорил только в шутку: пришёл к выводу, что в принципе неважно, что человек говорит, главное, что он делает».
Маме Олега всё это время снилась только война. Сам он иногда отзванивался жене, рассказывал что-то вроде: «Знаешь, вот мы тут воюем, а у людей рядом посевная. У них даже солярки нет. Вот нашёл им солярку и привёз». Он не станет полевым командиром — разве что в кавычках, потому что в 2014 году всё было в кавычках, объясняет Жучковский: «Вот [террорист] Басаев был полевой командир, это была его идентичность. У Мельникова же было штук 20 идентичностей, среди которых и такая. Понятно, что приехал московский оппозиционер — бегать по лесам не было его жизнью. Это просто была одна из его игр, не самая плохая».
Дело в том, что роль хорошего парня на снабжении даёт гораздо большую привилегию: тебе можно покидать расположение войск. Уже в конце мая Мельников отлучается в Москву, чтобы достать ещё снаряжения и оружия, привлечь деньги и людей для Стрелкова. Так он знакомится с легендарным кэшфлоу — гуманитаркой на передовую. Этот многомиллионный поток денег и ценностей во время военных конфликтов невозможно сравнить с теми крохами, которые собирают обычные гражданские активисты на хорошие дела. На этом можно зарабатывать, а ещё через это можно познакомиться с действительно богатыми идейными людьми.
Так Мельников нашёл Е.К. — своего первого настоящего инвестора. «Не миллиардер, но десятки миллионов долларов у него есть», «русский националист», «обнальщик». «бизнесмен старой закалки: строительство, металл, недвижимость, банкинг», «категорически отказывается светиться», «очень интеллигентный и воспитанный, нормальный мужик», — разные собеседники по-разному описывают этого человека. Это не «Маршалл Капитал», не Пригожин, и на контакт с Baza он не вышел. Его состояние подтвердить тоже не удалось, интервью Е.К. никогда не давал: «Тогда [в 2014-м] он очень переживал за Донбасс и начал оплачивать Олегу полные газели “помощи фронту”, прямо в больших объёмах, а Мельников возил их через границу, — рассказывает соратник Олега. — Потом они подружились, потому что этот человек понял, как Олег реально спасает людей [из рабства]».
Команде «Альтернативы» всё это знать было необязательно: она разрослась уже до десяти постоянных членов и просто продолжала работать. В отсутствие Олега главным становился Лёша Никитин, тот самый парень на мопеде и старый друг (он отказался разговаривать для этой статьи). На счётчике — уже 200 жизней. К тому же конкретно освобождения рабов Е.К. финансировал только в тяжёлых ситуациях, крупными суммами. В остальное время он был таинственным спонсором Олега — но не последним и не главным.
3 июня домой в Москве к ополченцу Мельникову ворвались с обыском: ему предъявили обвинение по Болотному делу — иронично, что за те туалеты, которые он переворачивал на площади, ещё будучи «либералом». У следователей его рассуждения вызвали «разрыв шаблона»: «Как же так, ты же только приехал из Славянска, зачем ты выходил на Болотную?» — «Если бы Болотная была сейчас, я бы снова туда вышел». Мельников сразу попадёт под амнистию, и ничего загадочного в этом не было: из «третьей волны» арестованных так отпустили и других фигурантов. Но отрицать то, насколько он был важен для власти в этот самый момент, — тоже нельзя, ведь Олег стал ещё и крупным рекрутером: он начал отправлять мужчин на войну.
«На протяжении следующих полутора лет мы с Мельниковым взяли на себя роль координаторов российских добровольцев, — вновь пишет Жучковский в книге «85 дней Славянска». — За это время через нас прошло несколько тысяч людей, приезжавших на Донбасс, чтобы вступить в ополчение. <...> организовали два коридора на границе, где украинцы не могли бы задержать добровольцев или где специальные люди следили бы за ситуацией и сигнализировали проводникам. <...> Сначала, в конце мая, это были десятки, а в июне — уже сотни людей [в месяц]». Вот почему тем июньским вечером с Костюченко, накануне отъезда обратно, Олега было бесполезно отговаривать — он уже стал незаменимой частью этой войны. Но видел ещё не всё.
Утро 2 июля 2014-го Жучковский отказывается вспоминать до сих пор, но он описал его в мемуарах. Тогда они с Олегом, как обычно, забрали новую партию добровольцев и к 10 часам выдвинулись в Семёновку на микроавтобусе. На трассе вдруг стало плотно прилетать из леса. Увидеть стрелков не получалось, приняли решение выпрыгивать из машины прямо на ходу и отступать к психушке — но несколько новичков замешкались, когда по ним внезапно ударил танк. Пара болванок промазали, потом взорвался автобус, а другой снаряд попал точно в голову новичку, Владимиру Мельникову. Однофамилец из Питера — какое совпадение. Он и другой новобранец погибли мгновенно, загорелись вместе с машиной. Олег получил только осколок в плечо. Снова повезло.
Укрылись в подвале. Когда танки на время замолкли, появилась возможность вернуться за ранеными и убитыми: «Носилок не было. Стали перекладывать останки и отделившиеся части тел на одеяла, получая ожоги от обуглившихся и еще тлеющих конечностей. Одеяла стали загораться, приходилось их тушить, притаптывая берцами». В мемуарах Жучковский назовёт этот момент самым страшным в своей жизни. Останки он вёз в морг в открытом кузове под плотным дождём через весь город, на глазах у мирных жителей. Через день ополчение полностью выйдет из Славянска, но Мельников напишет в «Твиттер»: «Всё только начинается».
Их передислоцируют под село Снежное, уже печально известное сбитым над ним малазийским боингом. На месте крушения Мельников тоже побывает и тогда напишет: «Хватит войны! Тут каждый день гибнут люди! Пора ввести уже миротворцев». Там же, в Снежном, он получит и республиканскую медаль за сбитый вертолёт — но обстоятельства этого неизвестны.
«Потом уже общались эпизодически, потому что Олег уехал в Москву, занимался только снабжением (то есть мотался туда-сюда через границу с оружием, медициной и пачками денег. — Прим. Baza). У него были многие стрёмные схемы, которые я даже не могу рассказывать. Мы встречались уже больше по-дружески, попить виски. Он действительно был человеком хаотичным и закрытым одновременно, за всё время нашей службы я не помню, чтобы он объяснял свои мотивы. Он рисковал собой, никогда не подставлял, но влезал в такие игры, где даже я поостерёгся бы. Здесь [в республиках], конечно, такая серая зона, и он был здесь абсолютно в своей стихии», — резюмирует Жучковский. Он запомнил Мельникова авантюристом «на грани закона и морали», но именно его «Альтернатива» выполнит ещё одну уникальную гуманистическую роль — они реально начнут обменивать пленных и трупы солдат.
5 сентября Мельников выкладывает несколько фотографий: вот он в чужой избе за столом, рядом конвой, перед ним украинец: «Допросил пленных, мужчины с Сумской и Черниговской обл. Взял расписку с них, что в войне больше не будут участвовать», — подпись с привычным наивом. Потом — ещё: «Освободил первых военнопленных и передал их в консульство Украины в Ростове, но встретили их там не очень хорошо… RT!».
«Тогда уже начались бои в Мариновке, Саур-Могиле, Иловайске. Мой номер телефона курсировал по больницам, сначала у нас, а потом разошёлся и по Украине», — это рассказывает уже Лилия Радионова. Ситуация простая: маховик войны стремительно раскручивался, в землю сыпалось всё больше тел, появились первые «котлы» — то есть солдаты в окружении, которых либо уничтожили, либо пленили. Так нацболка Радионова попала в плен, будучи медсестрой, а после собственного громкого освобождения стала сама заниматься пропавшими без вести.
«Первое время я работала только ручкой, тетрадкой и телефоном. Мы всё делали на коленке, я же вообще акушерка, — рассказывает она для Baza. — Но в сентябре “Альтернатива” уже подключилась: на меня вышел Андрей Лесник». Здоровенный колоритный русский блондин Лесник — это старый соратник Мельникова, вовлечённый в освобождения почти с самого начала (он отказался от интервью для этого текста). Радионова называет его «человеком опытным», потому что методика её поисков на самом деле чем-то похожа на поиски рабов: «Он посмотрел на всю нашу нищету и уехал советоваться с Олегом в Москву. Вернулся с рациями, бронежилетами, всякими техническими средствами, даже просто ноутбук дал. Благодаря этому мы сильно поднялись».
Игорь Стрелков перед отставкой успел официально создать Комиссию по делам военнопленных, главой назначили Радионову: «За нами ходили все телеканалы, потому что это были самые первые обмены [c Украиной], всё новое. Я сама рыла землю руками вместе с украинцами из группы поисковика Ярослава Жилкина. Но мы скрывали, что Андрей у нас работает, потому что Кононов (новый глава обороны по прозвищу “Царь”, сменивший Стрелкова. — Прим. Baza) люто ненавидел «Альтернативу». <…> Мы иногда находили тех, кого не надо было находить. Например, были случаи мародёрства, типа обокрали автомобиль, а его хозяин исчез. Я его находила... Они всё прекрасно понимали, что война не всё спишет — и когда-то придётся отвечать».
Комиссия при Леснике обменяла около 300 человек — это цифра из его интервью, он уедет через год, в июле 2015-го. Но к своему счётчику рабов Олег Мельников почему-то станет изредка добавлять 500 освобождённых украинцев: «У меня не было ни к кому никакой ненависти, <...> мне [спустя год] звонили те пленные, которых я отпустил, и спрашивали, нет ли в Москве работы». Вернувшись в мирную жизнь, ополченцы тоже не всегда могли найти себе место — и тогда Мельников брал их в оборот, в свой «орден». В редких разговорах о политике он будет рассуждать в духе «рассерженных патриотов», что Россия не довела тогда дело «до конца». В другой беседе на вопрос «Почему ты тогда воевал за Донбасс?» он ответит: «Да потому, что это выгодно России. Всё, что выгодно России, — для меня приемлемо».
Он «сел на гуманитарку» и даже смог распоряжаться небольшим капиталом: уговорил Е.К. вложиться в старт завода сухого льда, который придумал приятель-трансгуманист Женя Зимин. Теперь Олег всегда будет говорить, что это «его завод», который «его обеспечивает», — но это была не последняя ложь.
Когда снаружи медали, внутри себя мужчина тоже чувствует, что ему есть чем гордиться. Теперь он готов наконец узнать, кто его родной отец, — и сказочно разбогатеть.
Глава 5. Близкие
Кимры — Красногорск — Махачкала — Таганка
Флешбек. Болгарин Тодор Грозданов любил хорошие рестораны, хорошие карты на руках и хорошеньких женщин — но часто проигрывал, попадал в передряги и постоянно оказывался в долгах. Авантюризм был у Тодора в крови, поэтому на заработки он махнул в Советский Союз: в городе Губкине как раз кипела большая стройка. Очень скоро он нашёл жену-комсомолку и сделал ей ребёнка. Через три года его кровь взыграла — и он ушёл к другой женщине. Переехав с ней в Кимры, болгарин больше не вспоминал первую семью и почти не слал алименты за сына — сделал нового. А ещё через 3 года, словно по таймеру, снова ушёл, бросив уже второго сына, маленького Олега Мельникова, — мальчик так и не стал Олегом Гроздановым, просто потому что был внебрачным.
Никакой другой «отцовской фигуры» в жизни Олега так и не появилось, рассказывает мама Светлана. В Кимрах после переезда они купили половину крестьянского дома, но старуха на втором этаже спалила его, забыв выключить плиту. Мельниковых переселили во временный деревянный барак на улице Карла Маркса, где и прошло всё детство Олега. После районных газет маму Светлану позвали работать на избирательную кампанию губернатора Дмитрия Зеленина по Тверской области. Она возглавила штаб трёх городов и пахала так много, что большую часть времени Олег был либо предоставлен себе, либо зависал в предвыборном штабе, — поэтому с детства мальчик видел политику и грезил о ней.
Зато пропавший отец дал повод, чтобы придумывать себе разные таинственные детали биографии: про громадное наследство, которого не было, про связи родителей с силовиками — сплетни, похоже, Олег распускал сам. К тому же он всегда выглядел старше своих лет: «От армии я его [потом] уберегла, — рассказывает Светлана. — сначала он как оппозиционер бегал, а после 2014-го года уже значился как ветеран. <...> Повестки не слали, но приходили люди с военкомата, а Олега нет. Я говорила, что он на Донбассе, — и они уходили».
Когда на счётчике было почти 300 жизней, а Мельникову почти исполнилось 25 лет, он решил разыскать своего папу.
«Альтернатива» уже стала мини-спецслужбой: есть боевое крыло с людьми, которым разрешено носить оружие; сотовые операторы по запросу через лидера движения выдавали геолокацию абонентов — в случае, если от раба остался только номер телефона или смска. «Была ещё одна женщина, крупная руководительница в одной из российских авиакомпаний: в течение двух лет она скидывала билеты в любую точку России, куда мы попросим, — рассказывает близкий соратник Олега. — Мы ничего не платили, просто говорили, куда летит команда, и она покупала билеты, даже если нужно было день в день». За официальные международные контакты отвечала Вера Грачёва — новый сотрудник, раньше работала при ОБСЕ в Вене. «У нас был случай, когда единственная особая черта, которую раб увидел в местности, это номер, нарисованный на столбе», — рассказывал сам Мельников в интервью: Россети помогали им геолоцировать любой лэп.
Первым, в марте 2016-го, Мельников нашёл своего единокровного брата. Им оказался Феликс Грозданов — постоянный гость красных дорожек Москвы, светский обозреватель Дни.ру, который сделал селфи, кажется, вообще со всеми звёздами российской эстрады, от Билана и Началовой до Бориса Моисеева и Валерия Леонтьева. Феликс поразительно похож на Олега внешнее: те же густые претенциозные брови, хитрый прищур и пристальный взгляд, тонкие губы. Феликс опередил брата в поисках, потому не был удивлён знакомству: он не стал ничего объяснять, просто устроил в ресторане встречу с отцом через пару дней.
«Болгарин сильно сдал, обрюзг, располнел и почти лишился зубов. Мельников сел напротив. На лице Тодора недоумение, мол, кто это:
— Знакомься, <...> это Олег, твой сын, — пишет Феликс Грозданов в коротком эссе, которое он передал Baza. — Тодор в панике:
— В каком смысле сын?
— В том, что это именно его ты трёхлетним, как и меня, бросил, это его судьбой, как и моей, ты никогда не интересовался. — Тодор спал с лица и произнёс:
— Можете мне купить водки? У меня нет денег.
Олега выбило из колеи, он «всё спрашивал у вновь обретённого отца, почему тот никогда не приезжал, не писал. «...» Показывал ему на телефоне свою супругу, ребёнка — первую внучку Тодора, — машину, говорил про свои бизнес-предприятия. <...> И я его понимаю, — заключает в мемуарах Феликс. — ему хотелось сказать, что и без отца он вырос достойным человеком, состоялся, нашёл себя, не пропал. <...> В ответ было что-то невнятное и сумбурное».
Тодор попросил ещё сто грамм, потом — колу, кофе и тортик за счёт сыновей. Сетовал, что нет денег даже на трамвай, — ходит пешком. Олег был поражён и сказал лишь: «Я думал, ты хоть чего-то в жизни добился, но чтобы быть на таком дне...». Отзвонился в Кимры: «Мама, не жалей ни о чём, он пьёт». Тодор после встречи сделает вид, будто такого сына у него никогда не было. Олег же повторял только, что отец ничтожество и он больше никогда не хочет его видеть.
К этому моменту самого Олега Мельникова уже объявили в розыск за долги, которые он от близких скрывал. Однажды ему даже придётся прятаться от приставов на чердаке родного дома в Кимрах. Такая жизнь похожа на бег по эскалатору, движущемся в обратную сторону, — просто нельзя останавливаться. Загадка того, откуда Олег брал деньги, — ключевая, и когда Baza отследила легальные бизнесы, к которым он имел отношение, оказалось, что ни один не был успешен.
Олег любил есть бигмак, разделяя его на две части: «демонстрировал своё изобретение, мол, заказываю один бургер, а ем будто сразу два», — рассказывает Женя Зимин. В бизнесе он делал так же, создавая иллюзию собственной маленькой империи: замыкал деньги инвесторов на себе под одни обязательства, а потом перетасовывал их как вздумается. Завод сухого льда — компанию «Полюс Холода» — вырастил в большое производство не он, а трансгуманисты Зимин и Шведко (они даже будут поставлять жидкий азот для строительства московского метро), Мельников только регулярно просил по-дружески выдернуть ещё немного денег из оборота на благие дела. Ещё возникли шиномонтажка с ополченцами в Одинцово (не проработает и года), завод пластика из мусора в Красногорске с бывшими рабами (еле окупался, только благодаря партнёру), здание бывшей котельной и гостиница в Кимрах (не проработает ни дня, но станет шелтером «Альтернативы» для освобождённых). Он даже фактически купит целую кальянную «Лухари» в центре Москвы, чтобы глубоко убыточно зависать там с командой.
«Мы долго оплачивали его счета на такси, которые стали превышать 200 тысяч в месяц, — рассказывает Зимин. — А ездил он исключительно на бизнес-классе». Бессребреником Олег не был, его аппетиты быстро росли, а кэшфлоу, наоборот, пересыхал. Имитация «подментованности» тоже не помогала: есть карикатурный эпизод, когда Олег пытался надавить на одного мутного партнёра, в три часа ночи объясняя, что у него есть «спецпозывной офицерского состава ФСБ и среднего офицерского состава ГРУ». В переписке, которую видела Baza, Мельников называет номер из шести цифр и кличку «Принц», шутливо упоминая, что только что «раскрыл гостайну». Проверить такие номера невозможно, но опрошенные Baza журналисты и силовики никогда не слышали, чтобы реальные фсбшники представлялись «так тупо, с помощью цифр».
Удивительно, но своего крупнейшего и главного спонсора Олег найдёт именно в этот период — и вот каким образом.
Сначала он разгромно проиграет выборы в Госдуму от Дагестана: мы же помним, что каждый год Мельникову нужен был новый хайп. Осенью 2016-го он набрал всего около 2% голосов, документы о явке в районе залил ливень — но ставка всё равно сработала. Он познакомился с новыми влиятельными и богатыми людьми: представитель одного из махачкалинских кланов почему-то очень захотел, чтобы Мельников ввёл в политику его молодого сына. Олег даже возьмёт парня пару раз на деловые встречи, чисто для вида.
Круг самых близких Мельникова тоже изменился: из Дагестана он «рекрутировал» Карима* — экс-бизнесмен, сильный и философствующий дагестанец, способный на физическое насилие во имя добра, — он станет начальником «службы безопасности» «Альтернативы». Сева Сорокин* — экс-спецназовец, волевой и предприимчивый патриот, — он прочитает об Олеге в Сети, напишет ему и тоже вступит в «орден». Оба пройдут боевое крещение, фактически около года все силовые операции будут лежать именно на их плечах и ещё на паре людей. Зарплату им Олег не платил, но свеженьким соратникам это и не нужно было.
«Он мог закинуть денег на еду, но это была не зарплата,— рассказывает Карим. — Было так, мол, “Давайте делать бизнес — и заодно доброе дело”. Хочется, конечно, зарабатывать — но при этом ты кармически очень прокачиваешься, вообще больше не боишься за свою жизнь. Просто думаешь: даже если сейчас всгё закончится, ты всё делал не зря. <...> Я пол-России проехал, пока освобождениями занимался, мы вылетали куда-то каждые два дня. Олег выбирал уже только интересные операции, где, условно, “не надо лезть в дыру”. Занимался больше медийной работой, он ведь больше каждого из нас поездил — причём когда ещё не знал, кто будет ему помогать и как вообще спасать рабов. Мы-то по готовой схеме работали: транспорт, гостиницу, питание он нам оплачивал. По любой религии эта работа по освобождению рабов приносит тебе очки. Мы таких людей освобождали, которые уже вообще ни во что не верили, они считали это чудом. Хотя, конечно, изначально Олег не звал нас жить на тысячу рублей в день и бомжевать ради миссий. Нет, мы с Олегом ощущали друг друга бизнес-партнёрами».
Это ведь 2017-й год, если мир открывает для себя крипту — значит, и Олег открывает для себя крипту.
Сейчас мало кто помнит, но первый биткоиновый бум начался с майнинга: домашние установки вешали на балконах и дачах, в заброшенных деревнях и морских контейнерах, нелегально врезаясь в электросеть. Олег подбил Карима, Севу Сорокина и Зимина сперва тоже вложиться в майнинг: в его родных Кимрах, в здании бывшей котельной, начали строить ферму на несколько сотен майнинговых аппаратов, «асиков». «Потом у нас появилась идея: зачем заморачиваться с майнерами, если можно просто закупить криптовалюту по цене в 4 тысячи долларов на заёмные деньги, а потом продать, когда будет 10 тысяч, отдать долг с процентами и заработать? — объясняет Сева с плохо скрываемой обидой. — Мы договорились именно на эту цену, в 10 тысяч долларов за биткоин, как потолок. Грубо говоря, сделать х2, зафиксировать прибыль и закончить на этом. Стали встречаться почти каждый день на “Пушкинской”, обсуждали те или иные веяния на рынке, разные другие криптовалюты».
Тогда ещё не в каждом ларьке продавали биткоины, под крупную сумму нужны были проверенные люди. Сева зарядил помочь своего старого приятеля, сослуживца по армии Антона Федотенкова. Антон вспоминает, что Олега ему уже тогда презентовали как человека, у которого есть большие инвесторы.
В один из дней осенью 2017-го Олег сказал, что нужно подъехать к его новым партнёрам на разговор. Встреча проходила в «золотом доме» (во всех смыслах) на Таганке — это старый особняк, усадьба Клаповских на Гончарной улице. Антон с Севой сопровождали Мельникова, но этих людей видели впервые. Главным среди них был дагестанский предприниматель по имени Абусупьян. Олег брал у них порядка миллиона-двух долларов, под процент. Спустя некоторое время появился нал в сумках, как полагается.
Абусупьян — это господин Хархаров, бывший глава Махачкалинского торгового порт и экс-вице-премьер республики Дагестан. Это его Олег очаровал в период выборов. Крайне непростой человек, Хархаров должен был занять кресло мэра Махачкалы после Саида Амирова — но внутриполитические конфликты между дагестанскими кланами этому помешали. Тем не менее, газета «Коммерсантъ» называла Абусупьяна Хархарова владельцем многомиллиардной группы компаний «Сафинат»: у них заводы на двух континентах и целый флот из тяжёлых танкеров в Каспийском море. Компания непубличная, но усадьба на Таганке тоже была их. Утверждать, что Хархаров дал Мельникову именно свои деньги, Baza не может: хотя три источника подтверждают сам факт встречи и суммы, записи того разговора нет. Хархаров тоже мог быть чьим-то посредником, но он точно там был.
Антон выполнил свою функцию и купил биткоины, потом несколько раз тоже участвовал в операциях, стал членом «Альтернативы», даже ездил на освобождения: он вошёл в близкий круг Олега и стал его «кошельком». Осталось только ждать роста крипты — и это произошло очень быстро, через пару месяцев биткоин впервые достигнет отметки в 19 тысяч долларов за монету. По идее, это значило, что Олег Мельников стал контролировать сумму минимум в 200 миллионов рублей.
Но дальше начались совсем мутные темки — потому что этот парень наконец понюхал большие деньги.
Глава 6. Темки
Красный Октябрь — Зимбабве — Судан
«Зашли в клуб, там были хозяйка негритянка и ещё чёрный гей: бывают такие гениальные, знаешь, костюмы шьют, браслеты делают, — рассказывает Карим. Они в Хараре, душной столице Зимбабве, это поздний вечер. — Олег подошёл и просто похвалил этого парня. Потом меня спрашивает шутливо:
— Вот ты, дагестанец, его осуждаешь?
— Да я никого не осуждаю, почему я должен кого-то осуждать, — говорю.
— Человек красавчик, у него есть дело, в котором он хорош, и он никому не вредит.
Клуб уже закрывался, но рядом был другой, гораздо элитнее: выглядел как большое поле для гольфа, а посередине — бар. Олег позвал этих ребят с нами, но согласилась только девушка. И вот мы туда приезжаем, Олег сразу пошёл пить стопарики, а я не пью. Мы оба почти не говорим по-английски, максимум yes или no. Постепенно к нам по очереди подруливают разные мужчины, потом — секьюрити и о чём-то вежливо просят — но мы просто улыбаемся и не понимаем. Потом доходит: нашей негритянке здесь находиться не положено. Потому что она чёрная, а это клуб буров (белые потомки первых колонизаторов. — Прим. Baza). Они говорили, мол, либо вы уходите вместе, либо пусть ваша подруга уходит. Олег как появился и понял это, вспыхнул мгновенно. Началась драка на траве, мне пришлось их разнимать».
Оттащив 120-килограммового Мельникова из потасовки, Карим сердился, пытаясь понять, зачем его друг набросился на случайных людей в представительской поездке. «Когда он видел что-то неправильное, у него начинали блестеть щёки и гореть глаза. Олег очень хотел быть добром, но не всегда знал, как, — и в итоге сам запутался», метко сказала однажды Лена Костюченко.
Это была уже не первая поездка в Африку. Как Олега Мельникова вообще сюда занесло?
Изначально никто не собирался просто проедать дагестанские бабки. При сделке господина Хархарова убеждали, что его инвестиции пойдут на строительство той майнинговой фермы в Кимрах. Но затем, чтобы продлить срок долга, Олег с партнёрами придумали запустить собственную криптовалюту — HumanCoin — со сложной системой эмиссии (при каждом освобождении раба один токен должен был изыматься из оборота; таким образом крипта бы всегда дорожала, а число рабов — уменьшалось). Сейчас идея кажется наивной, но тогда это был лютый хайп, люди запускали токены чего угодно.
Если бы Олег с партнёрами просто купили «на всю котлету» биткоинов, как и планировали, — они могли бы заработать и вернуть займ уже через три месяца, сейчас это состояние минимум в полтора миллиарда рублей. Но Мельников решил поиграть в криптоинвестора и выводить в кэш не спешил. «Понимаешь ли, как всё получилось весело и задорно, блядь. Естественно, не вся сумма пошла на крипту, — Сева Сорокин рассказывает об этом эмоциональнее всего, ведь он ждал свою долю со сделки. — Олег в месяц начал тратить очень большие деньги просто на красивую жизнь. Он пил исключительно Chivas regal (виски двенадцатилетней выдержки. — Прим. Baza), ел стейки только в хороших ресторанах, курил кальяны».
Снял офис для команды — красивый, презентабельный, прямо на «Красном Октябре», рядом с пространством Deworkacy: самой модной тогда криптотусовкой Москвы. По задумке, это должно было помочь «Альтернативе» раскрутить и свой рабский токен. Офис обходился Олегу в 300 тысяч, команда разрослась до двадцати пяти человек, при этом в интервью лидер утверждал, что на деятельность уходит примерно миллион из его личных средств в месяц. «У него было магическое мышление, — вспоминает экс-сотрудница. —В духе “если хочешь получать много денег, надо много тратить”. Как-то так он говорил, именно по поводу аренды и места». «Летал Олег теперь тоже бизнес-классом, — добавляет Сева, не скрывая раздражения. — А ведь такие билеты на делегацию в Африку, например, стоили ёбнутых денег, по 200 тысяч. <...> Поэтому когда ты говоришь, что он все тратил на освобождения, — ты суммы-то соизмеряй, сколько уходит на операции, а сколько он тратил на себя. Я на свои деньги покупал бензин до места, потом — билеты домой освобождённым и так далее».
Действительно, в октябре 2017-го Олег Мельников уже как криптоинвестор первый раз полетел в Зимбабве. Африка устроена так, что из неё сложно вывести валюту: экономике многих стран на континенте остро не хватает ликвидности, поэтому деньги запирают внутри разными законами. Крипта стала для богатых африканцев глотком свежего воздуха: неудивительно, что тут начали открываться и первые крупные криптобиржи с волшебным курсом.
Первый раз Олег прилетел в Хараре, как раз чтобы подружиться с такой биржей и в перспективе продавать у них свой рабский токен. В аэропорту их с Антоном снова встречали дагестанцы: «Попасть в любой регион мира у него никогда проблем не было, — объясняет Карим. — Олегу все помогали. Он просто садился в кресло в кальянной, брал в руки телефон и заводил цыганскую почту: обзванивал всех своих знакомых подряд — партнёров, сослуживцев, чиновников, говорил им "вот есть у меня такая проблема. Есть у тебя люди, которые помогут попасть туда?". Конкретно в этом случае он узнал, что у дагестанцев есть диаспоры по всей Африке».
Подружились с местными коммерсантами, выслушали жалобы на режим правителя Мугабе — Мельников еще подбадривал, мол, «это не навсегда». Сфотографировались с Эммерсоном Мнангагвой — тогдашним вице-президентом. А ещё через неделю, 14 ноября 2017-го, Эммерсон совершил военный переворот. Новые зимбабвийские знакомые Мельникова оказались набожными и слали ему благодарности, мол, «революция свершилась вашими молитвами».
Новый 2018 год помощник Олега по крипте Антон роскошно отмечал с девушкой в парижском «Хилтоне». В семье 25-летнего Мельникова же появился серебристый «Порше Кайен» (водить который он не любил), а из зарубежных трипов он всегда привозил жене и дочкам платья в местном восточном стиле. Ольге Коровиной казалось, что это самый лучший период и они «наконец заживут нормально», — но, по сути, ничего не менялось. Несколько раз они проводили отпуск в Европе и в Сочи, где он лежал и накапливал силы максимум три дня, — потом всегда были дела поважнее. Олег так и не стал семейным, не копил деньги и не советовался по тратам.
Парадокс Мельникова именно в этом и заключается: даже враги не называют его мошенником, ведь расточительность Олега оборачивалась невероятной щедростью, просто в непредсказуемых пропорциях. Когда его партнёр по мусорному заводу потеряет отца, он купит ему срочные билеты туда-обратно в Израиль по одному звонку. Своему будущему телохранителю Олег оплатит хирургическую операцию на больные глаза. Даже Бакия Касимова, бывшая рабыня из Гольянова, будет регулярно просить Мельникова о помощи все эти годы — сильнейший синдром спасателя вообще не позволял ему отказывать людям.
«Я ему говорил: ты не думай, что ты вечно будешь жить. У тебя сейчас есть деньги. Ты должен подумать о дочерях, — рассказывает Карим. — Купи две квартиры, а потом уже всё остальное. Он говорил только "это всё успеем, успеем ещё" и продолжал всё пихать в “Альтернативу”. Как могут люди, которые в первую очередь думают о своей семье, о своём доме, — как они поймут Олега?». «Нормальный человек не поедет на войну спасать беженцев, — добавляет своё впечатление Женя Зимин. — Нормальный человек пойдёт в офис отработать восемь часов, чтобы вернуться вечером к семье. Нормальный человек купит херню в Китае, чтобы продать на “Вайлдберриз”. Если бы у него была мотивация просто заработать денег или кого-то наебать — картина была бы другая. Но он тратил деньги на людей постоянно, просто так». И дальше будет хуже.
Амбиции вывести команду на международный уровень привели к тому, что в этот же период «Альтернатива» начала освобождать не только в России, но и за рубежом. Часто это были женщины, которые выходили замуж за мусульман, переезжали в другую страну и оказывались в домашнем рабстве. «Он [Олег] вытаскивал женщину из Иордании, — приводит пример экс-сотрудница. — Даже не гражданку России, которой никто не помогал, на которую плевали все посольства. И каким-то образом он организовал её вывоз через три границы, ещё и с несколькими детьми, которых она теряла на пересадках в аэропорту». В исламских странах женщина не может выехать со своими детьми без разрешения мужа, у неё просто нет такого права, и дипмиссии других стран не помогут — но Олег «мог вытащить человека из жопы, в которую никакое государство не вписывалось».
Конечно, он делал это не один. В Иордании и на Северном Кипре у «Альтернативы» появились представительства (по сути, просто местные фиксеры и информаторы), а важным «оперативником» за границей стал Максим Ваганов: романтичный и интеллигентный бывший студент, одержимый идеями воинской доблести и героизма куда больше, чем сам Олег. В 19 лет Ваганов ушёл из универа воевать сначала в Украине, а потом в Ираке — на стороне курдской армии «Пешмерга». География международных поездок «Альтернативы» — это Беларусь, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Кыргызстан, а лично Макс ездил в Турцию, Ливан, Сирию и Бахрейн. Он стал незаменим для Олега на Ближнем Востоке, к тому же хорошо знал английский и талантливо записывал их личную хронику.
Африка продолжала манить Мельникова по-крупному: «Услышав про масштабы детского рабства, он отправился на разведку, параллельно с бизнес-идеями,— говорит Карим, сопровождавший его теперь. — Мы пытались мутить много “типично африканских историй”: золото, металлы — но ничего не выгорело. Пытались закупить в Беларуси вертолёты и продать их медицинским учреждениям — никак не получалось. Летали закупать хром в Хараре, чтобы импортировать его в Санкт-Петербург, — тоже сорвалось, покупатели сдали назад».
Весна 2018-го, Южный Судан — самое молодое признанное государство в мире. Тут продолжается гражданская война инфернального уровня кровожадности, больше 200 тысяч убитых, миллион беженцев и ещё минимум 20 тысяч детей-воинов, как в кино: те самые мальчуганы с калашами в качестве расходного материала. Карим только вскользь упоминает, что здесь они с Олегом пытались «привезти питание для солдат армии Южного Судана», безуспешно: «Ему, конечно, не хватило, что мы уже приехали в центр Джубы и делаем дела. Он захотел на окраину в какую-то деревню, без охраны». Визы им при этом сделали представители «Сафината», и они же сопровождали от аэропорта до отеля. Источники Baza в корпорации утверждают, что никаких функций Мельников для них не выполнял и услуг не оказывал — всё, что он делал в Судане, было его собственной задумкой. Власти страны пообещали включать крипту Мельникова в свой валютный резерв, подписали вполне официальную бумажку. Но было ещё кое-что.
«Мы вышли на человека, который знал, где дети обучаются как боевики, — продолжает Карим. — Это был южносуданский репортёр, мы сидели у него дома, и он объяснял нам, как это устроено. Но чтобы провернуть такое освобождение, нужна была реальная огневая поддержка: нельзя просто прийти туда с дагестанцами и сказать "отдайте нам детей", как в России. Нет, в Африке тебя убьют просто потому, что интересно, как пуля летит. Нужно было нанять местных бойцов. Мы собрали информацию, а потом вернулись в Россию, искать деньги под такую операцию. В итоге не смогли сколотить даже минимальный отряд. Зато было много русских парней, в том числе и с “Вагнера”, которые согласны были за бесплатно полететь. Но этого всё равно недостаточно».
Ещё после войны за независимость от Северного Судана многие женщины в Южном остались без мужей. И, только освободившись из плена, они сами снова продавали себя в сексуальное рабство, чтобы прокормить своих детей. Проработав в Африке несколько лет уже после «Альтернативы», Карим говорит, что это обычное дело для африканских войн: «Таких женщин тысячи. Олег считал, что благотворительные фонды неэффективны. Вот происходит катаклизм, гуманитарная катастрофа — и её просто закидывают большими деньгами, которые оседают в местных фондах, карманах губернаторов и царьков. А надо самому углубляться в проблему. “Решать на земле” — это его любимая фраза была. Поработав в Африке потом, я могу сказать, что он был прав. Но Олег тоже быстро понял, что африканская проблема нерешаема. Он подошёл к слишком большому снаряду».
Есть ещё одна причина его неудач: миллионы Мельникова превратились в тыкву, ведь с начала 2018 года биткоин стремительно падал, потеряв весь свой спекулятивный рост. Всё дальнейшее — это хорошая мина при плохой игре. Будет только хуже.
Глава 7. Предел
Дубай — Москва — Долгопрудный
Хочется чёрную смелую женщину — и тогда мужчина идёт к нигерийке. Это реальная ситуация: у мужчины есть жена и дети, но он заказывает черную проститутку Бэллу и приезжает к ней в Москве осенью 2018-го. Чемпионат мира по футболу уже отгремел, хорваты проиграли французам, счастливая Никольская опустела от толп иностранцев, но кое-кто остался.
21-летняя Бэлла прилетела в Россию по фан-айди, который тогда получить было проще, чем визу, — и этим работорговцы заманивали сюда глупых девчонок. В своей родной деревне в Нигерии Бэлла оставила маму (которую она иногда уверяла по телефону, что всё хорошо), парня (который ей изменял) и друзей (которые её продали). Дальше всё стандартно: в Москве оказалось, что на Бэлле уже повис долг в несколько тысяч долларов перед сутенёршей, и теперь придётся отрабатывать телом. «Всё заработанное отдаёшь мадам. Всё, что спиздишь у клиента, — твоё. Если хорошо работаешь, потом сама станешь мадам — такая карьерная перспектива», — объясняет экс-сотрудница команды освобождения.
Нынешнему клиенту Бэллы всё это знать не обязательно — он просто вызвал чёрную проститутку. Её соседей по квартире на Юго-Западной тоже не удивляло, что в маленькой трёшке ютится двадцать нигериек: москвичи думали, что все чёрные студентки так живут. И всё-таки в этот раз мужчина начал задавать вопросы: «Он спрашивал у меня, как я оказалась здесь, как я живу, — рассказывала Бэлла. — Он сказал, что не может мне помочь, потому что у него есть жена и дети. Но обещал найти способ».
Такие операции Мельникову ещё нравились: это весело, экстравагантно, сложно. В 90-е нигерийская мафия в основном занималась наркотиками, сначала с солнцевскими, потом — с грузинскими ворами. Но к нулевым их единственным товаром в Москве остались собственные женщины, и система почему-то продолжала работать. Легальность пребывания нигериек обеспечивали зачислением в РУДН: команда выяснила, что год за годом фейковым студенткам проставляли зачёты, хотя ни одного занятия они не посещали. Это значит, что кто-то в университете точно в курсе, каким девушкам нужен «автомат», — но эту крышу никто не расследовал до сих пор.
За покорность секс-рабынь отвечала магия вуду: «Мадам привела меня в дом и принесла песок, — описывает Бэлла своё «собеседование». — Она сказала, что это российский песок. Она взяла мои волосы из подмышек, с лобка, из головы и взяла мои трусы. Она сказала, что это теперь наша клятва и что если я нарушу её, этот российский песок меня убьёт». Нигерийки реально верят в чёрную магию: такое проклятие заменяет контракт, шаман заменяет нотариуса.
Бэлла не сразу согласилась на освобождение. Олег любил историю, как нанятому аниматору с игрушечным бубном пришлось плясать, исполняя выдуманный обряд снятия заклинания, — только после этого африканки помогали в штурме борделя. Если же секс-услуги оказывали в сауне, то нужно было сделать 6-7 «контрольных закупок», прежде чем найти источник сигнала о помощи. Олег вёл себя всё более развязно и импульсивно: «Однажды мы [вместо подготовки] за несколько часов до задания поехали в сауну и просто накидались там, — рассказывает экс-соратник. — Мне жена пишет:
— Вы где?
— Да едем проститутку сейчас освобождать, но сами пока в сауне.
— Понятно, одних сняли, других освобождаем».
Конечно, это была ирония, но пить «чивас» Олег тогда действительно стал гораздо чаще.
На счётчике почти 1 тысяча спасённых жизней. Но человек Хархарова приходит в кальянную Мельникова на «Красном Октябре» почти каждый день. «Процент, который обещали заёмщику, никуда не делся. Весной оказалось, что мы не только не заработали, но и ушли в минус, — вспоминает Сева Сорокин. — Олега начали дёргать, звонить, искать встречи. Вначале они [дагестанцы] мягко требовали, показывали, что они постоянно рядом. Не искали крови, просто пытались решить проблему, очень долго пытались понять, что пошло не так».
Всё пошло не так: «Когда биткоин просел до 3 тысяч долларов, Олег запаниковал, — продолжает уже Карим. — Он начал играть на бирже. Они с Антоном тщательно скрывали это от меня, но я узнавал, когда они проигрывали. Олег азартный человек был, каждый раз горел чьей-то инсайдерской информацией о том, что сейчас новая валюта взлетит. Так он однажды вложил в одну криптовалюту 150 тысяч долларов, она долго не поднималась — он вывел, а на следующий день она подорожала в несколько сотен раз. Я помню, как Олег тогда плакал. Натурально плакал. И это повторялось».
Собственная криптовалюта Мельникова при этом так и не запустилась. С криптоконференции в Дубае их буквально выгнала религиозная полиция Эмиратов: неправоверным не стоило цитировать Коран в презентации проекта. Антон Федотенков заявляет, что технически всё было готово, но Мельников просто не справился с пиаром и пресейлом — HumanCoin бесславно заглох. Пластиковый заводик Олега тоже накроется: после «мусорных бунтов» власти запустили «мусорную реформу», которая подняла цены на переработанное сырьё. Делать из него что-то станет невыгодно: «Скажем так, выжили те, кто были в три раза крупнее нас», — объясняет бывший партнёр.
Когда Олег «психовал», он будто тлел изнутри, заливая тревогу алкоголем, и делал всё более безрассудные вещи: «В какой-то момент он купил ноутбуки нескольким соратникам, раздал им всем даже не по одному, а по несколько битков, и сказал “торговать”, — рассказывает Сева. Точный список получателей биткоинов неизвестен, и это стало поводом для сплетен в команде. Ходили даже слухи, что Олег подарил биткоин таксисту, который разговорился с ним по пути домой. — Я пытался объяснить Олегу, что вы ни разу не трейдеры, чтобы это масштабировать, но он меня не слушал». Сорокин своей доли от сделки с дагестанцами так и не дождётся: Олег и Антон заявили, что он ведет себя предательски и «не верит в общее дело». В офисе об этой ситуации знали единицы: «Ребята решили, что когда слоны ссорятся, не нужно попадать под ноги».
Но затем давить стали не только на Олега, но и на близких, на его семью: «Он напрямую никогда не говорил, что должен кому-то, — вспоминает Зимин, как их «кошмарили». — Один раз при мне серьёзные даги звонили, которые и Олю тоже напугали сильно. Когда тебе звонят таким, спокойным голосом… это как бы пугает».
Жена действительно дошла до предела, дома Мельникова ждали постоянные скандалы, отношения испортились окончательно: «У них [с Ольгой] очень много сил уходило на выяснения, — признаётся близкий друг семьи. — Это какая-то невротическая история, они порой просто мочили друг друга, но не расходились. Всегда были качели и сильные чувства».
По детской привычке, загнанный в угол, Олег уезжал ото всех к маме в Кимры, прятался там и отсыпался. В другие дни он мог закрыться у себя и целый день играть в третьих «Героев», а возвращаясь в Москву — допоздна выпивать на «Красном Октябре», пытаясь найти решение. «Там рядом было много клубов на Балчуге. Помню, глубокой ночью девушки в квартале, натусовавшись, чуть ли не засыпали в сугробах, — вспоминает Карим. — Тогда Олег поднимал их, вызывал такси и просто в бессознательном состоянии отправлял домой. Сердобольный он был».
Вечером 3 декабря 2018-го Олег точно так же сидел на «Красном Октябре» и выпивал. Друзья повезли его спать, от машины до дома он пообещал дойти сам — хотел ещё купить клюквы. Что случилось с ним дальше, не видел никто.
В два часа ночи жене Оле позвонили в дверь: соратник Саша внимательно осматривает раму, ручку и петли. Говорит, что всё хорошо, никто не умер, но Олега пырнули.
Мельников лежал на лавочке у подъезда и смотрел, как падает снег, — типа он Гослинг. Его дутый лакост в пятнах крови, на спине — три колотых проникающих: «На сантиметр выше бы меня ударили, и я бы с вами тут не сидел уже, — рассказывал он позже на стриме Егора Просвирнина. — Подошёл человек в капюшоне и шарфе, спросил закурить. Вышла семейная пара, я сказал, что закурить нету. <...> Пошёл до магазина, магазин был закрыт, вернулся обратно — он стоял там же, пытался задать мне какие-то вопросы, заглянуть в лицо, чтобы понять, я это или не я. Когда я расстегнулся, он нанёс три удара ножом и убежал. Я пополз к подъезду и понял, что могу кого-то завести с собой. Тогда лёг на лавочку, позвонил друзьям, которые близко живут, и они уже вызвали скорую и полицию». Нож вошёл на глубину от 5 до 7 сантиметров». Жене он сказал только: «Мы разворошили бордель. Это, наверное, оттуда менты, им не понравилось».
Об атаке нигерийской мафии на главного борца с рабством напишут десятки СМИ: «Я был в не очень хорошем состоянии, — откровенничает Олег в интервью. — Подустал, но этим покушением они дали мне заряд ещё лет на пять». Он опять скажет, что дело заведено, но полиция не спешит с расследованием. Это тоже была ложь.
Вот что было на самом деле.
Олега выпустили из больницы в тот же день или на следующий, рассказывает Карим: «Наши знакомые — люди с боевым опытом — сразу удивились, мол, как это так, сегодня на тебя покушение, а завтра выпускают. А всё потому, что ничего не было поражено или задето. Его ударили гораздо ниже органов, мы ещё шутили, мол, “Кто бьёт в задницу ножом?”». Карим называет троих человек, которые в ту ночь выехали на место: «Мы поставили Олега в известность, что будем быстро собирать данные с камер видеонаблюдения. В этом районе на каждом шагу камера, в наше время поймать человека в Москве вообще не сложно. Но Олег категорически запретил нам [смотреть камеры]. <...> Нам показалось подозрительным, что человек вообще не хочет разобраться, но во всеуслышание кричит о покушении. <...> Он нас блокировал, говорил “не надо, не идите, не звоните туда, не делайте этого”. <...> В-третьих — он не пошёл в милицию и не писал заявление. Ничего этого не было».
Карим считает, что люди Хархарова непричастны к этой истории: «Кто вообще захочет убивать человека, который должен тебе 2 миллиона долларов? Наоборот, его будут спасать, чтоб он долг отдал. Дагестанцы в этот момент задавали вопрос, мол, нужна ли какая-то помощь?» Представить, что Олег Мельников — ветеран боевых действий, большой, смелый, хладнокровный и решительный мужчина — специально нанёс себе увечья, ещё более нелепо.
«Нет, наше предположение было другое. — признаётся Карим, — Там у подъезда мы увидели маленькие оградки, такие бордовые, с маленькими пиками. [Возможно], он пьяный просто упал на эти пики, как бы нанизался на них. Тем более что рядом с основным проколом у него на спине была ещё царапина — на таком же расстоянии, на котором пики у оградки находятся друг от друга. <...> Я не говорю, что это истина в последней инстанции. <...> У нас у всех были свои догадки — но мы разрешили Олегу диктовать свою историю. Дальше просто не лезли. Мы хотели узнать правду, но Олег нам запретил. Вы спросили, я вам рассказал как есть. Всё».
— В конце декабря журнал «Русский репортёр» включил вас в список 100 выдающихся людей. Для вас такое признание важно?
— Нет, — отвечает Мельников в феврале 2019-го. — Ещё мне африканский союз какую-то премию дал. Надо, кстати, новость написать, всё забываю. Как бы вам объяснить. Я от этого стал лучше что-то делать? Нет, всё так же.
Одна тысяча спасённых. Олег продаёт «Порше Кайен», «Альтернатива» съезжает из офиса на «Красном Октябре», его сотрудники начинают бастовать против задержек зарплат. Несмотря на это, Мельников нанимает телохранителя.
К лету 2019-го команда развалится: останется только самый костяк — люди, работающие за идею, вроде Веры Грачёвой, Алексея Никитина, Макса Ваганова и других. Экс-сотрудники же создадут гневный сайт, «срывающий покровы», — о том, что последние месяцы проект продолжал работу скорее вопреки Олегу.
Осталось немного. Мельников не сможет найти выход — и просто исчезнет.