«Машину тебе? А ноги тебе не оторвать?» — брат застыл на пороге кухни, сжимая в руках кружку с чаем так, словно хотел её раздавить. Его лицо, заросшее щетиной, исказилось от злости.
Я сглотнула подступивший к горлу ком. Сорок три года совместной жизни, а он до сих пор умеет заставить меня чувствовать себя маленькой девочкой. Девочкой, у которой он когда-то отобрал любимую куклу и закопал её под старой яблоней. «Мужчинам не нравятся плаксы», — сказал он тогда. Мне было семь.
— Коля, я же не прошу денег, — мой голос дрогнул. — Просто одолжи машину на пару дней. Мне нужно съездить в райцентр, к врачу. Автобус туда ходит раз в сутки, а у меня приём рано утром.
Почему я всегда оправдываюсь? Почему не могу просто потребовать?
В нашем доме, доставшемся от родителей, которых не стало больше двадцати лет назад, всё всегда решал он. Старший брат, глава семьи. После смерти мамы и папы он забрал меня к себе — точнее, сам переехал в родительский дом и позволил мне остаться. Тогда это казалось благородным жестом. Позже я поняла — ему просто нужна была бесплатная домработница.
— У нас в семье, если ты без машины, значит, ты без голоса, — он хмыкнул и отхлебнул чай. — Я тебе что, такси? У тебя есть ноги — вот и иди. Пешком полезно.
— Но это пятнадцать километров! — я невольно повысила голос.
— А надо было думать, когда права получала. Зачем права, если машины нет? — Он поставил кружку на стол с такой силой, что чай выплеснулся на белую скатерть. Скатерть, которую вышивала ещё мама. — Хочешь быть самостоятельной — будь ею до конца. Купи машину, тогда и поговорим.
Капли чая расползались по вышитым ромашкам, как кровь. Я смотрела на них, не в силах пошевелиться.
— У меня зарплата учительницы сельской школы, — тихо произнесла я. — Ты же знаешь.
— А я тут при чём? — он пожал плечами. — Не моя вина, что ты выбрала такую работу. Могла бы в город уехать, как все нормальные люди.
Но я не уехала. Потому что кто-то должен был ухаживать за родителями. Потому что потом кто-то должен был поддерживать этот дом. Потому что я всегда была той, кто остаётся.
— Я просто прошу по-человечески, — я попыталась улыбнуться, хотя внутри всё кипело. — Как сестра у брата.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, от которого мне захотелось съёжиться.
— А я по-человечески отвечаю: нет. И если ещё раз заведёшь об этом разговор, клянусь, пожалеешь.
В тот вечер я впервые за много лет плакала в подушку, как в детстве. Но это было только началом.
На следующее утро я проснулась с чётким планом. Дождь барабанил по крыше, словно подгоняя меня. Я тихо собрала сумку, надела старый плащ и вышла из дома до того, как брат проснулся. Пятнадцать километров под дождём — что ж, значит, так тому и быть.
Ноги промокли уже через полчаса. Холодная октябрьская вода затекала в ботинки, носки хлюпали при каждом шаге. Но я шла, высоко подняв голову, хотя вокруг не было никого, кто мог бы это оценить. Машины проносились мимо, обдавая меня брызгами из луж. Один раз я услышала знакомый гудок — это был он, мой брат, на своём чёрном «Рено». Он притормозил рядом со мной, опустил стекло и крикнул:
— Садись, дура! Простудишься!
Я посмотрела на него и молча продолжила идти. Впервые в жизни я не подчинилась.
— Пожалеешь! — донеслось мне вслед, и машина, взревев двигателем, умчалась вперёд.
К врачу я опоздала. Промокшая до нитки, с красными от слёз глазами, я выглядела настолько жалко, что регистратор, женщина моего возраста, молча записала меня на следующий день и даже предложила переночевать у неё.
— У всех нас бывают трудные времена, — сказала она, протягивая мне чашку горячего чая. — Я развелась после тридцати лет брака. Думала, умру. А потом купила себе маленькую машину в кредит — и знаешь, как будто крылья выросли.
Той ночью мне приснилась машина. Маленькая, красная, она стояла во дворе нашего дома, и ключи от неё были в моих руках.
Вернувшись домой на следующий день, я обнаружила, что замок на моей комнате сменили.
— Будешь жить в сарае, раз такая самостоятельная, — брат сидел на крыльце, покуривая сигарету. — Или извинишься как следует.
Я молча прошла мимо него к сараю. Там пахло сыростью и старыми яблоками, которые мы хранили с осени. В углу стояла раскладушка — брат всё-таки позаботился об этом. Или это была изощрённая издёвка?
Но это было только началом моего пути к свободе.
На следующий день я пошла в местное отделение банка.
— Кредит под двадцать один процент, — сказала девушка за стойкой, глядя на меня с сочувствием. — Это много.
— Плевать, — ответила я. — Эта машина будет пахнуть только мной.
Три месяца я жила в сарае. Зима наступила рано, иногда по ночам температура опускалась до минус пяти. Я натаскала туда старых одеял, поставила маленький обогреватель, который тайком принесла одна из моих учениц. Её мать, узнав о моей ситуации, предложила пожить у них, но я отказалась. Это был мой дом — тот самый, в котором я выросла, в котором умерли мои родители, доверив его нам обоим, а не только брату.
Каждое утро я шла в школу пешком — пять километров туда, пять обратно. Каждый вечер возвращалась в свой сарай. Брат делал вид, что меня не существует. Я готовила еду на уличной плитке, стирала вещи в тазу и откладывала каждую копейку на первый взнос за машину.
А потом наступил тот день. День, когда я подписала бумаги и получила ключи от маленькой белой «Лады». Она была не новая — пятилетняя, с пробегом в сто тысяч километров. Но она была моя.
Я припарковала её прямо у ворот нашего дома. Брат вышел на крыльцо, его глаза расширились от удивления.
— Что это? — спросил он, хотя ответ был очевиден.
— Моя машина, — я не могла сдержать улыбку. — Теперь у меня есть голос, правильно?
Он хмыкнул и ушёл в дом, хлопнув дверью. А я осталась стоять во дворе, поглаживая прохладный металл капота. Впервые за пятьдесят лет я почувствовала себя по-настоящему свободной.
Но это было только началом.
Через неделю брат попал в аварию. Ничего серьёзного — слетел в кювет на скользкой дороге. Его «Рено» нуждался в ремонте, а сам он отделался ушибами. Я узнала об этом, когда увидела его, голосующего на обочине дороги, по пути из школы.
Он сигналил мне, размахивал руками. Я сбавила скорость, поравнялась с ним и опустила стекло.
— Подбросишь? — спросил он, и в его голосе не было привычной властности. Только усталость.
Я смотрела на него несколько секунд. На его постаревшее лицо, на седую щетину, на потухшие глаза. Он всегда казался мне таким сильным, таким непобедимым. А сейчас стоял на дороге, как обычный пожилой мужчина, которому нужна помощь.
Я могла бы проехать мимо. Медленно. Уверенно. Отомстить за все годы унижений одним простым действием.
Вместо этого я открыла дверь.
— Садись, — сказала я. — Только учти: в моей машине правила устанавливаю я.
Он помедлил, затем кивнул и сел рядом со мной. Мы ехали молча, только дворники размеренно скрипели по лобовому стеклу, разгоняя капли начинающегося дождя.
— Хорошая машина, — наконец произнёс он, нарушив тишину.
— Знаю, — ответила я.
— Я был неправ, — эти слова дались ему с трудом, я видела, как дёрнулся мускул на его щеке. — Насчёт всего. Насчёт машины. Насчёт дома.
Я крепче сжала руль, боясь, что если отпущу, то руки начнут дрожать.
— Дом всегда был нашим общим, — продолжил он. — Половина твоя. И всегда была. Я просто... Не знал, как жить иначе. После смерти родителей...
— Я знаю, — тихо ответила я. — Тебе было страшно.
— Мужчинам не положено бояться, — он невесело усмехнулся. — Так говорил отец.
— Отец много чего говорил, — я впервые позволила себе улыбнуться. — Не всё из этого было правдой.
Мы подъехали к дому, и я заглушила двигатель. Дождь усилился, барабаня по крыше машины, создавая вокруг нас маленький, изолированный от всего мира кокон.
— Ты переедешь обратно в дом? — спросил он, не глядя на меня.
— На своих условиях, — ответила я. — Равноправие. Половина дома — моя, половина — твоя. Я не служанка. И я буду приезжать и уезжать, когда захочу.
Он кивнул.
— Я могу помочь с выплатами за машину, — предложил он. — У меня отложены деньги...
— Нет, — я покачала головой. — Это моя машина. Я сама справлюсь.
Мы вышли из машины и вместе направились к дому — дому, который наконец-то станет по-настоящему моим. Не из милости, не из жалости, а по праву.
Сейчас, полгода спустя, многое изменилось. Брат начал готовить по выходным — оказалось, он неплохо справляется с блинами. Я вступила в клуб автолюбителей в соседнем городе и теперь каждую субботу езжу на встречи. Мы договорились с братом продать родительский дом и купить две небольшие квартиры в райцентре — так будет удобнее нам обоим.
Иногда по вечерам, сидя за рулём своей машины, я думаю о том, как странно устроена жизнь. Семь дней — от унизительной просьбы до решения взять кредит — перевернули всю мою судьбу. Семь дней научили меня тому, чему не смогли научить пятьдесят лет: я — не пешеход в своей судьбе. Я — водитель. И права у меня есть.
А вы? Что заставило вас почувствовать себя по-настоящему свободными? Поделитесь своей историей в комментариях!