Солнце жарило безжалостно, как в печи пекарне. В воздухе висела пыль, смешанная с бензиновыми испарениями и запахом растаявшего битума. Илья катил коляску по раскалённому тротуару, морщась от жары и раздражения.
— Мог бы и не опаздывать, — пробурчала Оля. — Я же просила — после двух.
— Да я… — Илья сбился, — с бабкой застряли в аптеке. Очередь была, как в мавзолей. Он замолчал, а потом буркнул: — И вообще, тебе-то куда спешить?
Оля покосилась на него. — Ты как будто ждёшь, что я завтра исчезну. А я пока тут. Я живая.
Им было тяжело вдвоём. После аварии, в которой погибла мама, всё в их жизни словно остановилось. Оля, старше на два года, потеряла не только способность ходить, но и ощущение, что есть будущее. Илья замкнулся, срывался, начал прогуливать школу. Их отец запил сразу — продал машину, ушёл «на раздумья» и больше не вернулся. Бабушка делала, что могла, но больше молилась, чем помогала.
Оля большую часть времени сидела у окна, наблюдала за воробьями на подоконнике. Иногда пыталась рисовать — но кисти её не слушались. Всё тело, от груди и ниже, оставалось неподвижным.
— Я как овощ, — сказала она однажды. — Только голос остался. Хоть в TikTok иди, пугать подписчиков.
— Не говори так, — буркнул Илья, не поднимая глаз от телефона.
— А как говорить? Как будто всё нормально?
Через неделю она исчезла.
— Баб, где Оля?! — кричал Илья, врываясь в кухню.
— Так… не знаю, Лешенька… Я думала, с тобой… — бабушка побледнела, выронив ложку.
На столе лежала записка: «Я устала. Но я не сдаюсь. Я поехала туда, где живут, а не ждут. Не ищите меня — я не теряюсь. Просто ищу себя».
Он метался по городу: обзванивал больницы и морги, звонил в полицию, бегал на автовокзал, даже спрашивал в аптеке. Через пару дней он узнал: она в детском хосписе под Рязанью. Уехала сама — договорилась через интернет, написала волонтёрам, объяснила всё. Потом Илья наткнулся в ВК на страницу благотворительного фонда, увидел знакомое лицо в сторис. Девочка в платке, улыбается, рядом — парень с лысой головой, держит её за руку. Подпись: «Оля у нас! Сильная, смелая, красивая».
Он позвонил по номеру, что был на сайте. Долго не мог сформулировать, а потом выпалил:
— Это моя сестра. Оля Кольцова. Я… Я хочу её забрать.
Хоспис находился под Рязанью. Прямо в сосновом бору, среди белых берёз и пения кукушек. Дом, покрашенный в светло-жёлтый, с верандой, где стояли кресла, а рядом висел гамак. Вокруг бегали дети. У кого-то стояли капельницы, кто-то был в инвалидной коляске, кто-то — без волос. Но все были живыми.
— Ты с ума сошла?! — закричал Илья, когда увидел сестру на лавке с Ромой. — Ты что творишь, а?
Оля спокойно посмотрела на него. — А ты? Что ты творишь? Тебе не плевать, что я медленно умираю?
— Не говори так!
— А как? Ты хочешь, чтобы я дома лежала? Смотрела в потолок, ждала, когда все органы откажут?
Илья замолчал. Она говорила спокойно, не в истерике, без слёз. Просто — как есть.
— Здесь я живу. Я смеюсь. Я чувствую, что нужна.
Рядом стоял Рома. Он пожал плечами и бросил:
— Привет, я Ромыч. У меня саркома. Держусь третий год. Ты чего такой угрюмый?
— Я брат. Просто брат, — сдавленно сказал Илья.
Он остался. Ночевал в комнате для волонтёров, помогал в столовой, подвозил детей на колясках к врачам. Постепенно начал улыбаться. Рома шутил обо всём — о смерти, о жизни, о девушках. Оля хохотала с ним, как в детстве.
— Рома говорит, что после смерти будет делать селфи с ангелами, — рассказывала она Илье вечером.
— Может, и будет, — вздохнул он. — Только я бы хотел, чтобы он подольше здесь побыл.
Через две недели Ромы не стало.
Илья проснулся рано — не мог заснуть. Оля сидела в коляске у окна, молча.
— Он говорил, что не боится, — прошептала она. — А я — боюсь. Каждый день. — Я тоже, — ответил Илья. — Но я буду рядом.
Она посмотрела на него: — Тогда давай делать, что можем. Поговорим со всеми. Запишем, что хотим сказать. Пока ещё есть время.
Оля записала видео. Она говорила дрожащим голосом, но в нём не было жалости. Была сила. Надежда. Тихая и упрямая.
«Жить — это не значит быть здоровым. Жить — это смотреть в глаза утру и улыбаться. Даже если оно — последнее», — сказала она.
Её не стало в октябре. Дождь моросил за окном. Медсестра держала её за руку. Последнее, что она прошептала:
— Скажи ему… чтобы он жил. За меня тоже.
Весной Илья стоял на сцене актового зала колледжа.
Мятый пиджак, белая рубашка. Зал — полный. Он встал к микрофону.
— Мою сестру звали Оля. Она умирала. Но при этом — научила меня, как жить. Он сделал паузу, осмотрел зал.
— Если вы думаете, что всё впереди — не ждите. Любите. Обнимайте. Прощайте. И — живите. Прямо сейчас.
В первом ряду сидела бабушка, сжимающая в руках носовой платок. Илья посмотрел в потолок, будто туда, где Оля, и тихо добавил:
— Я живу, сестрёнка. За тебя тоже.