Глава 78
Минуты тишины, проведённые мной в больничной палате в одиночестве, показались вечностью. За закрытой дверью исчезли шаги Марии, и в тишине, пронзённой только еле слышным писком монитора, я остался один – наедине со своими мыслями, тревогами и горечью. Время как будто остановилось, чтобы я мог взглянуть внутрь себя и трезво осознать, что всё изменилось. Внутри меня бушевал ураган эмоций: страх, вина, гордость и какая-то новая, ещё непривычная нежность, отцовская и одновременно уже дедовская. Я пытался собрать себя по кусочкам, удержать выражение спокойствия, потому что знал – Ирине нужен не напуганный мужчина, а её отец, сильный, уверенный, опора в шторме, который она ещё только учится переживать. Я должен быть для неё якорем. Я хочу быть хорошим отцом. И хорошим дедушкой. Хотя до сих пор это слово звучит для меня непривычно и чуть пугающе.
И вот, наконец, дверь открылась. Ирина вошла с осторожностью, будто боялась потревожить меня своим присутствием. Обе руки были сложены на животе, ещё совсем плоском, но в этом жесте уже была нежность матери. Она смотрела на меня глазами, полными тревоги и вины, и я сразу заметил следы слёз. Они ещё не высохли. Я не мог не заметить, как она сжалась внутри. Это была та же девочка, что когда-то пряталась в моих объятиях во время грозы, когда гремел гром, а молнии разрывали небо. Она была напугана. И, как тогда, всё, чего она хотела, – укрыться под моим крылом.
Я распахнул объятия, и она, не колеблясь, бросилась ко мне. Я прижал её к себе, чувствуя, как её плечи вздрагивают от подавленного плача. Сердце моё сжалось, потому что я знал – она так боялась не за себя, а за меня. Потому что я потерял сознание в момент, который должен был быть её, а не моим.
– Папа... прости меня, если я тебя разочаровала, – прошептала она, уткнувшись лицом в мою грудь.
Эти слова ударили сильнее любого приступа. Я осторожно взял её лицо в ладони и посмотрел прямо в глаза, полные боли и страха. Как она могла так думать?
– Почему ты думаешь, что разочаровала меня? – спросил я, стараясь говорить мягко, но твёрдо.
– Ты всю жизнь старался для меня... дал мне всё, что мог. Воспитывал один, без жалоб. Я всегда знала, чего ты от меня хочешь – учиться, расти, добиться всего сама. Университет, карьера, независимость. А я… всё перечеркнула. Прости меня за это, – голос её дрожал, и каждое слово будто вбивало гвоздь в моё сердце.
– Доченька, послушай меня, – перебил я её, вновь прижимая к себе. – Я не разочарован. Ни на секунду. Да, я не ожидал услышать новость о твоей беременности именно так. Да, меня это выбило из колеи. Но я горжусь тобой. И люблю тебя. И боюсь, потому что быть дедом – это новый опыт для меня. Я не знаю, как себя вести, что говорить, как помочь. Но я здесь. Я рядом. И я всегда буду рядом.
Она зарыдала. По-настоящему. Не сдерживая слёз, не скрываясь. Её руки обвили меня крепче, и я чувствовал, как каждая её слеза падает на мою больничную рубашку, прожигая ткань до самой души.
– Я люблю тебя, папочка! – повторяла она сквозь всхлипы.
– Я тоже тебя люблю, моя хорошая, моя девочка. Ты всегда останешься моим солнышком, – сказал я, гладя её волосы и убаюкивая, как когда-то, когда она ещё была маленькой.
Некоторое время мы просто сидели в тишине, пока её слёзы не иссякли. Потом я наклонился ближе, глядя ей в глаза с лёгкой, почти озорной улыбкой.
– А теперь, моя взрослая дочь… напомни мне, как зовут этого таинственного юношу, что будет отцом моего внука?
Она закатила глаза, но по лицу её пробежала тень облегчённой улыбки.
– Антон… – произнесла она, будто проверяя мою реакцию.
– Прекрасно. Тогда я попрошу, чтобы ты позже позвала сюда Антона. Мне нужно с ним немного... побеседовать. Не как следователь, а как отец.
– Только, пожалуйста, без глупых вопросов, ладно? Он хороший. Я уверена в нём.
– Я не сомневаюсь. Но ты же знаешь – мне важно взглянуть человеку в глаза. Просто... по-мужски. – Я подмигнул.
Она вздохнула, улыбнулась, кивнула. А потом, после короткой паузы, добавила:
– Хорошо. Только через десять минут. Мне нужно... собраться духом.
Я рассмеялся впервые за долгое время.
– Десять минут, не больше. Потом зови его. А пока – ещё один объятие на удачу.
Она снова обняла меня, уже спокойнее, но всё так же крепко. И в этот момент я понял: несмотря ни на что, несмотря на страхи, несмотря на то, как внезапно всё изменилось – мы справимся. Потому что мы – семья.
***
Узнать, что Ирина беременна, стало для меня потрясением – но из тех, что наполняют душу счастьем, как первый весенний гром после долгой зимы. Это известие было как подарок свыше, как знак, что несмотря ни на что, жизнь продолжается и расцветает заново. В какой-то странной, почти волшебной форме, эта новость стала тем самым светом, который сплотил нас всех, согрел, придал нашим дням новый смысл. Столько эмоций, столько надежды, столько любви вдруг проснулись в каждом из нас. Я ощущала это кожей, дыханием, сердцем. Казалось, в нас влили новое начало – свежее, трепетное, чудесное.
У нас ведь не так уж много близких. Моя мама, моя бабушка, я, Ирина… и теперь ещё Вадим, ставший частью нашей маленькой вселенной. Его родня такая же редкая и отдалённая, как и наша. Родственники, как старые фотографии в альбоме, где лица знакомы, но уже не вызывают воспоминаний. Все разбросаны, заняты собой, и настоящая семья, та, что собирается за одним столом и делится не новостями, а душой, состоит лишь из нас. А теперь она растёт. В ней появляется новый стебелёк – жизнь, пробившаяся сквозь тревоги и расстояния. Малыш и его отец – Антон. И это делает меня безмерно счастливой. Иногда мне кажется, что сердце моё уже не справляется с таким объёмом радости – оно будто переполнено, как чашка, из которой проливается любовь.
Ирина с Антоном приехали из Праги недавно, и пока остановились в небольшом отеле, буквально в нескольких минутах от квартиры Вадима. Он, конечно, хотел, чтобы она жила у него – скучал, жаждал наверстать упущенные годы, почувствовать, что может быть рядом и в этот важный период. Ему нужно было не просто присутствие, ему нужна была возможность прикоснуться к своей новой роли – роли дедушки. Но Ирина мягко отказала. Сказала, что не хочет создавать странную или неловкую обстановку – всё-таки теперь в гостевой комнате она будет не одна. И я её понимаю. В её отказе не было ни капли упрёка, ни капли отстранённости – только забота о комфорте всех. Но Вадим расстроился. Он позже признался мне по телефону, что чувствует себя так, будто у него украли его маленькую принцессу. Он сказал это с горечью и нежностью одновременно – и я услышала в его голосе тоску по тем дням, когда она была маленькой, и всё ещё нуждалась в его объятиях.
Я закончила укладывать волосы и посмотрела в зеркало. Результат меня порадовал: локоны легли точно так, как я хотела. Я слегка накрасила губы блеском, и, посмотрев на своё отражение, улыбнулась. Внутри всё дрожало от предвкушения – словно мир вот-вот изменится навсегда. Я почти не сомкнула глаз ночью, прокручивая в голове каждую деталь, каждое слово, которое могла бы сказать, и каждую эмоцию, которую могла бы испытать. Я так долго ждала этого момента. Мечтала о нём. Представляла его, как девочка, во всех красках. И теперь он близко. Так близко, что сердце билось чуть быстрее обычного от одного только ожидания.
Вдруг раздался телефонный звонок. Я вздрогнула от неожиданности и, не глядя на экран, схватила телефон и ответила.
Мария:
– Алло?
Вадим:
– Любовь моя, почему я не могу пойти с тобой?
Мария:
– Вадим, дорогой, я же уже объясняла – это традиция. Жених не должен видеть невесту в платье до самого дня свадьбы.
Вадим:
– Но я ужасно нервничаю! Обещаю, если ты меня пустишь, я потом всё равно притворюсь удивлённым, честное слово.
Мария:
– Нет, милый. Эти уговоры на меня не действуют. Сегодня день только для девочек. Терпи.
Вадим:
– Ладно, ладно. Сдаюсь. Попробую выжить…
Мария:
– Попробуешь? Да ты справишься! И будешь счастлив, что ждал.
Вадим:
– Я люблю тебя, мой ангел.
Мария:
– И я тебя, мой самый упрямый мужчина.
Я отложила телефон, всё ещё улыбаясь. Он с самого вчерашнего вечера настойчиво пытается уговорить меня взять его с собой на примерку платья. И я понимаю его – он хочет быть рядом, хочет видеть каждый шаг. А я… я просто хочу подарить ему момент настоящего удивления, когда он впервые увидит меня в свадебном платье, готовую стать его женой. Этот взгляд – вот ради чего я отказываю ему сейчас. И он поймёт. Обязательно поймёт, что оно того стоило.
Я взяла сумочку, проверила, всё ли с собой, и вышла из комнаты. Надеюсь, мама с бабушкой уже собраны. Нам нельзя опаздывать. Сегодня важный день. Ирина тоже приедет прямо в студию – мы все встретимся там. В женском кругу, среди зеркал, кружев и волнения. И пусть мужчины подождут. У нас сегодня – своя магия.
***
– Мама, ну, пожалуйста… если ты не перестанешь плакать, я сама сейчас разрыдаюсь! – голос предательски дрогнул, а в горле заклокотал ком.
Я стояла перед ними – перед мамой, бабушкой и Ириной – в белоснежном облаке своих грёз, в платье, о котором грезила не один год, и не могла поверить, что всё это происходит наяву. Они молчали, но в этом молчании было больше, чем в тысячах слов: в нём было восхищение, радость и светлая, искренняя любовь. Слёзы струились по щекам всех троих, словно тонкие ручейки из сердца. Я чувствовала, как внутри меня поднимается волна – тёплая, жгучая, почти невыносимая от нежности. Мне хотелось броситься им в объятия, закрыть глаза и раствориться в этом моменте.
И всё же я сдержалась. Я стояла прямо, стараясь не дрожать – хотя ладони у меня вспотели, а сердце стучало в груди с такой силой, что, казалось, его слышно даже сквозь стены. Я искала их глаза, искала в них подтверждение своего выбора – и нашла. Там было не просто одобрение – там было благословение.
– А я уже могу посмотреть на себя? В зеркало? – спросила я, и голос выдал моё нетерпение, всё ещё юное, девичье, трепетное.
– Конечно, можешь, моя родная! – с нежной твёрдостью сказала бабушка, поднимаясь с дивана. В её движении была сила старших поколений – женщин, прошедших через бури, и сохранивших в себе тепло для потомков. Она подошла ко мне, взяла за руку – её ладонь была тёплой и крепкой, как якорь. – Ты… ты просто ослепительно прекрасна.
Она медленно подвела меня к большому зеркалу, и я, затаив дыхание, сделала шаг навстречу отражению.
Я увидела себя – по-настоящему, впервые. В этом зеркале отразилось не только платье: отразилась мечта, ставшая плотью. Каждая складка, каждая деталь, каждый стежок был вплетён в мой образ, как нота в симфонию. Изящный силуэт, струящиеся ткани, элегантный декор – всё сошлось. Платье стало продолжением меня, моих чувств, моей любви. Я больше не смотрела на невесту – я ею была. Это было волшебство, явленное в тканях и кружевах.
Я так хотела, чтобы они – мои самые родные, мои женщины – увидели этот момент первыми. Для меня это было важнее любых традиций. Я хотела, чтобы они стали свидетелями моей радости. Мы вместе пережили слишком многое, чтобы не делить сейчас это счастье на всех.
Я повернулась к ним – глаза ещё полны слёз, но уже слёз радости, чистых, светлых. В груди было так легко, будто я вдруг стала невесомой.
– Судя по этим счастливым улыбкам и светлым слезам, могу сказать – платье действительно идеально, – раздался спокойный голос стилистки, словно последняя нота в музыкальной фразе.
– Да… Да! – выдохнула я, не в силах больше сдерживаться. – Это самое прекрасное, самое совершенное платье, которое я когда-либо видела. И оно – моё. Спасибо вам… спасибо огромное!
Пара слёз всё же вырвалась наружу, горячие, солёные, но сладкие. Я позволила им скатиться по щекам, как символ того, что это – счастье, а не печаль.
Луиза, стилист, подошла ко мне и обняла с тихой, искренней теплотой.
– Это вы мне благодарны? Нет, это я благодарю вас – за то, что позволили быть частью такого волнующего момента. Такие мгновения – это честь, которую не измеришь ни деньгами, ни словами.
И мы стояли в кругу, окружённые светом ламп и любовью. Комната, полная зеркал, платьев и тканей, вдруг превратилась в храм женственности, памяти и надежды.