Иван Сергеевич вошёл в подъезд и замер. Лифт, как назло, опять не работал. Подниматься на шестнадцатый этаж с тяжёлыми пакетами продуктов — задача не из лёгких. Вздохнув, он начал подъём. На седьмом этаже пришлось сделать паузу: сердце бешено колотилось, а рубашка промокла от пота. В свои пятьдесят пять он порой ощущал себя стариком, особенно в такие моменты.
— Ваня, опять пешком таскаешься? — раздался весёлый голос соседа Григорича с восьмого этажа. — А я вот с рыбалки вернулся, глянь!
Он показал пакет, в котором что-то трепыхалось.
— Лещи, по два с половиной кило! Жена уже сковородку греет. Заходи вечерком, посидим!
— Спасибо, Гриша, не сегодня, — Иван Сергеевич попытался выдавить улыбку, но вышла лишь усталая гримаса. — Дела.
— Ну, как знаешь, — Григорич подмигнул и пошёл дальше, напевая старую мелодию.
Иван Сергеевич постоял ещё немного, собираясь с силами, и продолжил подъём. Григорич был, пожалуй, единственным в этом доме, кто ему нравился. Всегда бодрый, с шуткой наготове, несмотря на жизненные невзгоды.
Добравшись до своей квартиры, он остановился у двери. За ней — тишина. Жена ушла четыре года назад, не выдержав его замкнутости. Сын звонил раз в пару месяцев из Лондона, где жил с женой и ребёнком. Мать умерла шесть лет назад. Иван толкнул дверь и шагнул в пустоту.
— Иван, я не понимаю, почему ты отказываешься, — голос директора компании, Сергея Михайловича, звучал с недоумением. — Кому, как не тебе, ехать в Канаду? Лучший специалист, английский свободный, опыт заграничный.
Иван Сергеевич смотрел в окно офиса. С двадцать третьего этажа бизнес-центра «Волна» открывался вид на реку и высотки.
— Не хочу уезжать, — коротко ответил он.
— Послушай, — Сергей наклонился ближе, — я знаю, у тебя четыре года назад был тяжёлый период...
— Не надо, — Иван поднял руку, прерывая. — Просто не хочу. Да и возраст уже не тот, чтобы по миру мотаться.
— Год, Иван. Всего год, — настаивал Сергей. — Если не понравится — вернёшься. Квартиру сохраним за фирмой, зарплата — втрое выше, перелёты раз в квартал. Сможешь навещать сына через Европу.
Иван молчал. Предложение манило. Слишком сильно для человека, который последние годы не жил, а существовал.
— Ладно, — наконец выдохнул он. — Дайте пару дней подумать.
— Завтра, — отрезал Сергей. — К утру жду ответ. И, Иван, — он вдруг посерьёзнел, — дай себе шанс. Лена бы этого хотела.
Выйдя из офиса, Иван пошёл к реке. День был ясным, но свежим — типичный апрель. Он шагал неспешно, разглядывая людей: семьи с детьми, влюблённые пары, одинокие прохожие. У всех была цель, движение, жизнь.
«А что нужно мне?» — этот вопрос не давал покоя. После ухода Лены он будто выключился. Работа, дом, редкие звонки сына да посиделки с Григоричем — разве это жизнь?
У кофейного киоска какая-то женщина спорила с продавцом. Её голос — звонкий, с лёгкой хрипотцой — заставил Ивана обернуться.
— Я же сказала: без сахара! Это так сложно? Четвёртый раз одно и то же!
— Сейчас переделаем, — мямлил парень за прилавком.
— Не надо, — она отмахнулась. — Времени нет. Но я оставлю отзыв!
Женщина резко развернулась и врезалась в Ивана, пролив кофе на его бежевый плащ.
— Ой, простите! — её тон сразу смягчился. — Я вас не увидела.
— Ничего, — ответил Иван, глядя на пятно. — Ерунда.
— Ерунда? Это же дорогая ткань! — воскликнула она. — Его в химчистку надо! Давайте хоть салфеткой промокну.
Она начала рыться в сумке. Иван посмотрел на неё внимательнее: лет сорок пять, короткие волосы с сединой, живые зелёные глаза, морщинки у уголков глаз, но лицо свежее. Без макияжа, только яркая помада цвета малины.
— Правда, не надо, — сказал он. — Плащ всё равно чистить.
— Нет, я настаиваю, — она достала салфетки и принялась тереть пятно. — Я — Надежда Павловна. И, как видите, жутко неловкая.
— Иван Сергеевич, — представился он, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Знаете, Иван Сергеевич, я живу тут рядом. У меня есть средство для таких пятен. Зайдём, выведу пятно, высушу феном, и пойдёте дальше, — предложила она.
Обычно он бы отказался. Идти к незнакомке? Абсурд. Но день был странный: предложение о работе, разговор о Лене... Он устал быть предсказуемым Иваном Сергеевичем.
— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Ведите.
Квартира Надежды Павловны была небольшой, но тёплой. Одна комната, полки с книгами, кухня с окном, крохотная прихожая. Повсюду цветы: на подоконниках, на стенах, в горшках.
— Моё хобби, — улыбнулась она, заметив его взгляд. — Снимайте плащ, проходите на кухню. Чай, кофе?
— Чай, — Иван сел за стол, чувствуя себя чужим.
— Сейчас всё будет, — Надежда засуетилась. — А плащ я замочу. К чаю он будет как новый.
Она ушла в ванную, а Иван огляделся. На холодильнике — магниты из разных стран. На стене — карта с булавками. На подоконнике — коллекция керамических котиков.
— Вы путешественница? — спросил он, когда Надежда вернулась.
— Скорее, фантазёрка, — рассмеялась она. — Была в семи странах, остальное — подарки друзей. А булавки — это места, куда хочу.
— Много их?
— Двадцать восемь, — ответила она без паузы. — И список растёт. Мир такой большой, правда? — Она поставила чай. — Вам с мёдом или лимоном?
— С лимоном, — сказал Иван. — А почему не ездите?
Надежда пожала плечами:
— Работа, дела, деньги... Всё как у всех. Я преподаю литературу в школе, летом вожу экскурсии. Не богато, но мне по душе.
Она села напротив, подперев подбородок:
— А вы, Иван Сергеевич? Чем живёте?
И он, к своему удивлению, начал говорить. О работе в крупной фирме, о предложении в Канаду, о сомнениях. О сыне в Лондоне, о пустой квартире, о том, что жизнь проходит мимо.
Надежда слушала, не перебивая, лишь изредка кивая. И от этого внимания становилось легче, будто свежий ветер ворвался в затхлую комнату.
— Знаете, что я думаю? — сказала она, когда он замолчал. — Вам надо ехать.
— Почему?
— Потому что в ваших глазах загорелась искра, когда вы говорили об этом. Вы сомневаетесь, а это значит, что в душе уже приняли решение, но боитесь.
Надежда подошла к карте, сняла булавку.
— Вот, Торонто. Я мечтала там побывать. Если поедете — пришлите магнитик. Только настоящий, не ширпотреб.
Иван улыбнулся — впервые за долгое время искренне.
— Договорились, — сказал он.
Плащ и правда стал как новый. Они обменялись номерами — «на всякий случай» — и попрощались. Иван шёл домой, чувствуя, как что-то внутри сдвинулось.
Дома он открыл ноутбук: «Торонто, достопримечательности», «Канада, жизнь экспатов», «билеты Москва-Лондон через Торонто». Телефон зазвонил, когда стемнело. Сергей.
— Извини за ночь, — голос шефа был напряжённым. — Ситуация изменилась. Ответ нужен завтра. Едешь?
Иван взглянул на экран, на пустую квартиру, на фото сына.
— Да, — твёрдо сказал он. — Еду.
Следующие недели пролетели вихрем: документы, инструкции, передача дел, сборы. Иван словно проснулся. Энергия, которой не было годами, вернулась.
На третий день он позвонил Надежде.
— Решился? — спросила она вместо «алло».
— Да, — ответил он. — Хочу отблагодарить. Поужинаем?
Они встретились в кафе у реки. Надежда была в простом зелёном платье и с той же яркой помадой. Она рассказывал о школьниках, городских историях, новом сорте орхидей, который заказала.
Иван смотрел на неё и думал, что давно не встречал такого живого человека. Лена была спокойной, сдержанной. Надежда же искрила энергией, даже просто сидя.
— Не хотелось всё бросить и уехать? — спросил он.
— Постоянно, — засмеялась она. — Но потом думаю о своих цветах, учениках, соседке, которой помогаю... Корни, знаешь ли, глубоко.
— Не жалеешь?
Она задумалась.
— Бывает. Но у каждого свой путь. Кому-то надо улететь за океан, а кому-то — находить счастье рядом.
После ужина он проводил её до дома. У подъезда Надежда вдруг взяла его за руку:
— Обещай кое-что.
— Что?
— Не грустить там. Начать заново. И написать мне, какая она, Канада.
— Обещаю, — Иван растрогался.
Перед отъездом они снова ужинали. Надежда подарила свёрток:
— Откроешь в самолёте.
Прощание было простым: «До свидания» и «Пиши».
В самолёте Иван развернул подарок: блокнот для набросков, карандаши и записка: «Иногда лучше рисовать, чем описывать».
Он усмехнулся. Рисовал он в детстве, в кружке при школе. Но идея уже не казалась глупой.
Пересадка в Стамбуле, долгий перелёт. Торонто встретил его морозцем — в Канаде была зима. Квартира от компании была в центре, с видом на озеро Онтарио. Первые дни ушли на адаптацию и знакомство с коллегами.
Канадцы были открытыми, но спокойными. Рабочий день заканчивался чётко, в обед — перерыв, по пятницам — пабы или катки.
— Попробуй хоккей, — подначивал коллега Стив. — Научу за пару тренировок.
Иван отмахивался. Какой хоккей в его годы? Но Стив не отставал.
Выходные он посвящал городу: башня Си-Эн, старый район Дистиллери, набережная. Везде делал наброски в блокноте. Сначала коряво, но рука вспоминала.
Вечерами писал Надежде: о кленовом сиропе, о белках в парке, о небоскрёбах. Она отвечала рассказами о школе, праздниках, новой выставке.
Через месяц она прислала фото: её подоконник, а на нём — глобус с булавкой в Торонто. «Теперь знаю, где ты», — написала она.
Их переписка становилась ближе. Надежда рассказала о разводе, о дочери в Швеции, о мечте писать книги. Иван поделился о Лене, о вине, о сыне, с которым так и не сблизился.
«Мы все немного потеряны, — написала она. — Но если протянуть руку другому, становится легче».
На Рождество он полетел в Лондон. Сын встретил его в аэропорту — взрослый, с бородой, похожий на Лену. Внучка, пятилетняя Эмили, сначала робела, но скоро привыкла, особенно когда Иван рисовал для неё драконов.
— Пап, ты рисуешь? — удивился сын.
— Сам в шоке, — улыбнулся Иван.
Рождество прошло в беседах, прогулках по Лондону и играх с Эмили. Иван почувствовал, что стена между ним и сыном рушится.
Однажды вечером, когда внучка спала, а невестка ушла к подруге, они остались вдвоем.
— Пап, я не думал, что ты решишься на такое, — сказал сын. — После мамы...
— Мне помогли, — ответил Иван. — И я только теперь живу.
Он рассказал о Надежде. О том, как случайная встреча всё изменила.
— Она особенная? — спросил сын.
— Она живая, — сказал Иван. — Это редкость.
Вернувшись в Торонто, он купил карту мира и отметил Москву, Лондон, Торонто. Получился треугольник — его новый мир.
Работа шла отлично. Филиал рос, и Иван был в этом не последним. Сергей звонил, намекая на продление контракта.
В феврале Стив уговорил его на каток. Иван падал, но к концу занятия проехал круг. Ощущение скольжения было невероятным. Он зарисовал это и отправил Надежде.
«Ты молодец!» — ответила она.
Ночами он думал о ней. О женщине за тысячи километров, которая стала ближе всех. Они не говорили о чувствах, но каждое письмо было признанием.
В марте Сергей сообщил: новый проект в Южной Америке, нужен руководитель. Буэнос-Айрес, Сантьяго.
— Ты подходишь, — сказал он.
Иван колебался. Что-то держало. Или кто-то.
Он написал Надежде о предложении. Ответ пришёл утром:
«Иван, у каждого свой путь. Твой — открывать мир. Не останавливайся. А я буду ждать твоих историй».
Он перечитывал это и понял: не хочет писем. Хочет реальности.
В тот же день он купил билет в Москву. Обратный.
Сергей был в шоке:
— Отказываешься? Почему?
— Нашёл, что искал, — ответил Иван. — И это не в Аргентине.
Перед отлётом он обошёл Торонто: озеро, парки, кафе. В сувенирной лавке выбрал магнитик — маленький кленовый лист из серебра.
В самолёте он думал, что скажет Надежде. Все фразы казались пустыми. Правда была в том, что она стала его точкой невозврата. Не просто помогла решиться на Канаду — показала, что жизнь не кончается в пятьдесят, что чудеса рядом.
Москва встретила снегом. Иван взял такси и назвал адрес Надежды. В подъезде его остановила старушка:
— К кому?
— К Надежде Павловне, квартира 15.
— Она на экскурсии, — сказала женщина. — К семи вернётся.
Было три часа. Четыре часа ожидания.
Он бродил по улицам, думая: а если он всё придумал? Если для неё это просто дружба? Если его приезд смутит её?
У той самой кофейни он остановился. Запах кофе вернул его к их встрече. Внутри он заказал эспрессо и написал на салфетке: «Я вернулся. Не туристом, а человеком, нашедшим дом. Если пустишь».
К семи снег прекратился. Иван сидел на скамейке, когда увидел Надежду. Она шла, слегка прихрамывая, с сумкой, полной бумаг. Седины прибавилось, но это была она.
Надежда заметила его у подъезда. Замерла. Папки выпали из рук.
— Ты? — прошептала она.
Иван помог собрать бумаги.
— Я, — сказал он.
— Но... как? Тебе же предлагали Америку.
— Хватит мечтать о булавках на карте, — ответил он. — Пора жить там, где сердце.
Надежда улыбнулась:
— Пойдём, путешественник. Заварю чай, расскажешь, что не влезло в письма.
Они сидели на кухне до ночи. Слова были не главным — главным было понимание, что иногда достаточно вернуться туда, где тебя ждут.
Иван оставил на столе магнитик и записку с адресом.
— Завтра в семь? — спросил он.
— И все дни после, — ответила Надежда.
Весна в Москве была тёплой. Иван переехал в новую квартиру — уютную, с орхидеями от Надежды и рисунками из Канады на стенах. Они путешествовали: по России, Европе. В Лондоне гостили у сына, в Париже Надежда купила редкие книги, в Вене гуляли по улочкам.
Карта пестрела булавками — уже не мечтами, а реальностью.
Утром Надежда спрашивала: «Куда сегодня?»
Иван отвечал: «Туда, где мы ещё не были».
Но главным было их путешествие друг к другу. Начавшееся с пролитого кофе и приведшее к точке невозврата — моменту, когда назад дороги нет, ведь всё важное впереди.