Семья Гонсалвус в живописи
Три «диковинки» – карлик Родомонте (Амон), шут Пьетро (Матто) и «волосатый человек» Арриго Гонсалвус (Гонсалес). Все персонажи реальные, жившие при дворе кардинала Одоардо Фарнезе в Риме в конце шестнадцатого века. Арриго из семьи гуанчей с Тенерифе представлял главную достопримечательность. Его отец Петрус Гонсалвус (Педро Гонсалес), родившийся примерно в 1537 году, в возрасте десяти лет был подарен Генриху II Французскому, после завоевания острова конкистадором Хавьером Алонсо Фернандесом де Луго для кастильской короны. По свидетельствам историков, ребенок был предложен в качестве «любопытного зверя» во время коронации Генриха II.
Под покровительством короля и его жены Екатерины Медичи де Валуа он стал образованным человеком. Генрих II проявлял особый интерес к Петрусу Гонсалвусу: «Пусть не будет никаких сомнений, пусть станет ясно, кто является высшим существом, давайте же оденем его и научим латыни и живописи». От военной тактики до латыни – Гонсалвус изучил всё, что должен знать молодой дворянин. На самом деле он был образованнее некоторых представителей аристократии.
Петрусу позволили использовать почетное звание «дон», поскольку он был потомком короля гуанчей. После смерти короля Генриха II в июле 1559 года королева Екатерина Медичи женила Петруса на фрейлине Екатерине Раффелин. Они родили семерых детей, четверо из которых страдали гипертрихозом, включая Антониетту Гонсалвус (также известную как Тогнина Гонсалвус), изображенную на картине Лавинии Фонтана 1594 года. Сказка «Красавица и чудовища», написанная Габриэль Сюзанной Барбо де Вильнёв в 1740 году, возможно, в какой-то степени основана на истории Петруса и Екатерины.
После смерти в январе 1589 года Екатерины Медичи семья осталась без покровителя, но привлекла внимание герцога Пармского, Оттавио Фарнезе, который отправил её в Парму. Герцог умер, не успев вернутся в Парму, но его жена Маргарита Австрийская сразу же взяла семью под своё крыло и с этого момента о ней имеются многочисленные документальные и иконографические свидетельства.
Сочетание необычной внешности и способности соответствовать своим покровителям в интеллектуальном плане гарантировало волосатым людям место придворных компаньонов. Семья Гонсалвус была самой «цитируемой» в живописи в Европе и занимала уникальное положение (в отличие от карликов, которые нечасто порождали семьи, «похожие на себя»). Их состояние заставляло художников, врачей и ученых вписывать их в самые разные повествования – предупреждения о Божьем суде над миром, восхваление творческих сил природы, рассказы об экзотических чудесах в далеких странах, рассуждения о роли божественного провидения.
Как первая задокументированная семья с видимым гипертрихозом Гонсалвусы создали прецедент для этого заболевания. Гипертрихоз до конца 19 века назывался «синдромом Амбраса», из-за портретов семьи Гонсалвус, которые хранились в замке Амбрас (Инсбрук, Австрия), в так называемом кабинете курьёзов, созданном Фердинандом II Австрийским. В нём находилась большая коллекция редкостей, включая картину с изображением семьи Гонсалвус написанную придворным художником Рудольфа II, антверпенским миниатюристом Йорисом Хофнагелем.
Инвазивное оволосение – результат аутосомно-доминантного типа наследования. Хотя на эндокринную систему, контролирующую рост волос, могут влиять различные внутренние и внешние факторы, генетические факторы наиболее важны в передаче гипертрихоза. Ген, вызывающий гипертрихоз, находится на одной из неполовых (аутосомных) пар хромосом, следовательно, его появление не зависит от пола родителя, передающего его. Благодаря мейотической генетической рекомбинации дети получают половину генетического материала от каждого родителя. В случае с семьей Гонсалвус, когда один из родителей обладал доминантным геном, расположенным на восьмой хромосоме, то вероятность того, что дети унаследуют болезнь, составляла 50 процентов.
Увидев Петруса в Париже, представитель герцога Феррарского заметил, что «волосы светло-русого цвета, очень нежные и тонкие, как мех соболя, и приятно пахнут». В «Monstrorum Historia» Улиссе Алдрованди описывает Петруса как «не менее волосатого, чем собака», а кожу его дочери Антониетты как «похожую на кожу неоперившейся птицы».
В 1595 году внук Маргариты Пармской Рануччо I Фарнезе, герцог Пармский передал Арриго Гонсалвуса брату, кардиналу Одоардо Фарнезе (сыновья Алессандро Фарнезе и Марии де Гимарайнш). После того как кардинал законно усыновил Арриго он был изображен в тройном портрете на картине Агостино Карраччи, который помогал брату Аннибале Карраччи в росписи фресками палаццо Фарнезе для Одоардо Фарнезе.
Карлик Родомонте к тому времени уже умер более четырех лет назад, а шут Пьетро покинул Рим. Таким образом, Арриго Гонсалвус оставался единственным, кто позировал Карраччи. Интересно, что Карраччи не столько подчеркивает волосатость «волосатого человека», а скорее оставляет указатели на его личную историю и социальное положение. На Арриго тамарко, одеяние из козьей шкуры, типичное для жителей Канарских островов. Амон и Пьетро поворачиваются к Аррриго, который задает тон всей композиции картины. Арриго поворачивается к Пьетро, в то время как его левая рука и указательный палец указывают на Амона – он собирает их для любезной беседы, что становится дополнительным цивилизующим показателем. Поскольку Арриго, усыновленный кардиналом, получил почти полный юридический статус, его влияние было больше, чем у других физически отличающихся людей (и его статус был выше, чем у его сестер).
В 1594 году натуралист Улиссе Алдрованди гостил у своего богатого друга в Болонье. Среди других гостей в доме была Изабелла Паллавичина, маркиза Соранья (города недалеко от Болоньи), при которой находилась Антониетта Гонсалвус. Алдрованди был очарован девочкой, и в итоге включил описание и гравюры о ней в свой труд о человеческих и животных аномалиях. Там показаны две волосатые девочки, описанные как восьмилетняя и двенадцатилетняя (Антониетта и Маддалена).
На портрете Антониетты Гонсалвус, написанном Лавинией Фонтана, который находится в замке Блуа, девочка держит документ с историей её семьи: «Дон Пьетро, дикий человек, обнаруженный на Канарских островах, был доставлен к его светлости Генриху, королю Франции, а оттуда – к его превосходительству герцогу Пармскому. Я, Антониетта, родилась от него, и сегодня меня можно найти при дворе дамы Изабеллы Паллавичины, достопочтенной маркизы Соранья».
Антониетта одета в роскошное платье, дополненное золотыми вышивками, кружевами. Её костюм типичен для платья молодых придворных женщин. За правым ухом у неё веточка ландыша, на макушке корона из клевера, подснежников и гвоздики. Фонтана прорисовала каждую прядь волос на лице модели с большим вниманием, сродни научному исследованию уникального образца.
Великие герцоги Тосканы в борьбе против оспы
«Портрет Фердинанда II Медичи на девятый день оспы» написан фламандским мастером Юстусом Сустермансом (1597–1681) в 1626 году, который с 1620 года работал преимущественно в Италии, став придворным художником-портретистом герцогов тосканских во Флоренции. Портрет находится в коллекции палаццо Питти. Великий герцог оправился от болезни.
Фердинанд II (1610–1670) стал преемником отца Козимо II (1590–1621) на посту великого герцога Тосканского в 1621 году. До совершеннолетия фактическая власть осуществлялась регентским советом, в состав которого входили его мать Мария Магдалина Австрийская и бабушка Кристина Лотарингская (мать Козимо II Медичи).
В правлении Фердинанда II поддерживали его братья, которым он делегировал некоторые задачи: Маттиас занимался военными делами, Джованни Карло – финансами, Леопольдо – некоторыми политическими вопросами. Он проявил себя как хороший правитель, особенно в драматические времена, связанными с голодом и чумой 1629–1631 годов. В этих обстоятельствах великий герцог провёл смелую политику «вмешательства». Чтобы справиться с эпидемией, которая распространилась на провинции Великого герцогства, Фердинанд реструктурировал Управление здравоохранения Флоренции, организовал медицинскую помощь, объявил карантин и изоляцию пострадавших общин, а также предоставил общинам ссуды на самые неотложные нужды. Он и его братья оставались рядом с населением. Как писал Джованни Карло, «каждый день его можно увидеть прогуливающимся по городу с несколькими людьми, чтобы обеспечить нужды населения».
Фердинанд запомнился в истории как человек культуры и науки. В палаццо Питти он проводил исследовательскую деятельность в своей «Экспериментальной медицинской академии». Он усовершенствовал термоскоп, разработанный Галилеем, добавив шкалы, увлекался метеорологией, принимая участие в экспериментах по измерению влажности воздуха с помощью конденсационных гигрометров, экспериментировал с чем-то вроде искусственного инкубатора для выведения цыплят в цитрусовой оранжерее садов Боболи, благодаря новым термометрам, которые он помог разработать. Он безоговорочно поддерживал деятельность врача Франческо Реди и разделял его интересы.
Галилео Галилей поддерживал очень тесные отношения с Фердинандом и его двором. Великий герцог был учеником и покровителем ученого, и хотя он не мог противиться приказам Священной канцелярии, он, тем не менее, старался максимально облегчить его страдания в месяцы вынужденного пребывания в Риме. Он предоставил в его распоряжение носилки, на которых Галилей отправился в папскую столицу, размещение в резиденции тосканского посла. Он был одним из первых, кто посетил его во время вынужденного пребывания в Сиене, и даже после возвращения во Флоренцию он показывал, что относится к нему с большим уважением, часто посещая виллу Арчетри, где содержался Галилей.
Леопольд II (император Священной Римской империи), будучи великим герцогом Тосканы с 1765 по 1790 как Пьетро Леопольдо I (из Габсбург-Лотарингского дома), в 1769 году в палаццо Питти провел на себе эксперимент по «прививке оспы». По сути, это была первая практика «вакцинации». Придворный врач сделал Фердинанду скарификацию кожи ланцетом, который был смочен в пустуле заражённого оспой пациента, с целью спровоцировать легкую и контролируемую форму заболевания. Это не была настоящая вакцинация, но она все равно стимулировала субъективную выработку антител.
Первая европейка в Японии
На протяжении столетий, с 1633 года в соответствии со строгой внешней политикой самоизоляции (сакоку – 鎖国/«страна на цепи»), единственный контакт между Японией и западным миром осуществлялся через искусственный остров Дэдзима. С 1641 года здесь разрешалось останавливаться десяти-пятнадцати торговцам, но только голландцам и только мужчинам (раз в год они должны были совершать поездку ко двору сёгуна в Эдо). Однако с 1817 года к ним присоединилась женщина – Тития Бергсма. Несмотря на недолгое пребывание, она произвела на японцев неизгладимое впечатление.
Тития родилась в Леэвардене в 1786 году в состоятельной семье. Её отец был известным юристом. В 1804 году Тития познакомилась с купцом Яном Коком Бломхоффом, который два года спустя сделал ей предложение. Однако тогда родители Титии посчитали, что она еще молода для брака. Семья Бергсма переехала в Гаагу в 1811 году, где Тития снова случайно встретила Яна в январе 1815 года. Они поженились и переехали в Дордрехт, где Ян устроился работать бухгалтером на армейские склады.
В 1816 году у них родился сын Йоханнес. Вместе с мужем, маленьким сыном и няней Петронеллой Мюнц Тития отплыла на Яву. Там Яну предложили стать главой голландской фактории в Японии. В 1817 году семья отправилась на остров Дэдзима, расположенный в бухте недалеко от Нагасаки. Только узкий мост соединял этот искусственный остров с остальной Японией. В обмен на ткани голландские торговцы покупали в Японии медь, золото, серебро и фарфор. Японский контроль над голландцами и их товарами был чрезвычайно строгим. В общей сложности из Батавии в Дэдзиму отправлялось один или два корабля в год.
Когда Тития и Ян прибыли в Японию между Дэдзимой и Батавией уже много лет не было никаких контактов. События, происходившие в Европе при Наполеоне, по большей части обошли остров стороной. Во время коалиционных войн англичане пытались захватить голландскую торговую колонию, поскольку, как и в случае с французской оккупацией Европы, они считали, что она также попала в руки французов. Однако представители Японии и Нидерландов выступили против аннексии. Таким образом, Дэдзима оставался единственным местом в мире, где голландский триколор продолжал развеваться во время французского правления.
Ян, конечно, знал о том, что европейкам не разрешалось въезжать в Японию, поскольку он уже жил на острове близ Нагасаки с 1809 по 1813 год. Но он верил, что власти сделают для него исключение. После долгих колебаний губернатор всё же дал разрешение всей семье. 16 июля 1817 года Тития и Петронелла сошли на берег Японии. Однако сёгун Токугава Иэнари отказался выдать вид на жительство, и спустя примерно четыре месяца Тития с сыном Йоханнесом и Петронелла Мюнц были вынуждены покинуть страну. Прошение Титии не возымело действия, 4 декабря 1817 года они отплыли в Нидерланды. Тития больше не увидела мужа, она умерла в молодом возрасте в 1821 году, как сообщалось, «от горя». Ян, остававшийся в Японии, узнал о её смерти только через 1,5 года.
Тития и Петронелла стали первыми западными женщинами, посетившими Японию вопреки правилам. Внимание к Титии было огромное. Ее рыжие волосы, круглые глаза, прямая походка, одежда – всё было особенным для японцев. Ничего подобного они раньше не видели. Более того, Тития всегда шла рядом с мужем, а не позади него (в отличие от японок).
В Нагасаки работало две гильдии художников. В их обязанности входила точная регистрация всех экзотических событий. Тития, безусловно, относилась к этой категории, и её изображали многие японские художники, но особенно Кэйгэ Кавахарэ и Исидзаки Юси. Кэйгэ Кавахарэ был назначен правительством на должность художника-корреспондента на Дэдзиме. Его учитель Исидзаки, чей стиль имел много последователей, изначально получил от сёгуната приказ изображать китайцев на «их» острове.
Изображения Титии пользовались большим спросом, поскольку жителям Нагасаки не разрешалось приезжать на Дэдзиму, чтобы увидеть её собственными глазами. Художники пытались запечатлеть в своих работах «типично голландское». Например, известный художник Исикава Моко изобразил Титию, играющую на пианино. На картине также её муж, курящий трубку, Петронелла с маленьким Йоханнесом и служанка-яванка Марати, подносящая напитки. Все это должно было излучать «голландский уют».
Титию почти всегда изображали с серьгами, гребнем для волос, ожерельем из красного коралла. Правда, японским художником чаще не удавалось изобразить европейские глаза без «монгольской складки». На многих изображениях у Титии «миндалевидные глаза».
В Японии Тития Бергсма не забыта. Следы ее кратковременного пребывания на Дэдзиме сохранились в японской портретной культуре. Портреты Титии по сей день копируются на картинах, фарфоровой посуде и сотнях сувениров, продаваемых в Нагасаки.
Прекрасные сенбернары
«Альпийские мастифы оживляют путешественника, попавшего в беду» (в частной коллекции) – картина написана в 1620 году известным художником и скульптором-анималистом Эдвином Генри Ландсиром (1802–1873). У одной из собак на ошейнике висит небольшой бочонок граппы (хотя давать алкоголь человеку, который рискует умереть от переохлаждения, – одно из самых безрассудных действий). Картина стала символом сенбернара по преимуществу.
Со времен бронзового века перевал, названный потом Большой Сен-Бернар, использовался для пересечения Альпийского хребта. Римляне построили на этом перевале храм Юпитера по пути к завоеванию севера. В 1049 году Бернард из Ментона, канонизированный как Святой Бернард Аостийский в 1681 году, построил на руинах храма приют для путешественников, между долинами Аоста и Вале (и ещё один приют между долинами Аоста и Тарантез, на перевале Малый Сен-Бернар). Когда-то считалось, что Бернард был уроженцем Ментона на озере Анси (Верхняя Савойя, Франция), но некоторые ученые утверждают, что на самом деле он был уроженцем Аосты (область Валле-д’Аоста в Италии), где был каноником и архидиаконом собора.
К 1660 году здесь начали разводить чудесных собак. Первые собаки тогда не идентифицировались с современной породой, а с альпийским мастифом, предком современных мастифов и сенбернара. Они были подарены каноникам, проживавшим в приюте, расположенном на перевале Большой Сен-Бернар (тогда Коль де Мон Жу), знатными семьями Вале для охраны самого приюта (хроники сообщают об эпизодах разбоя) и для других целей – перевозки небольших грузов (молока, сыра), подачи движущей силы (устройство, похожее на мельницу, приводимое в действие собаками, перемещало огромный вертел на кухне приюта). Но главная работа, которая сделала собак знаменитыми, заключалась в том, что они помогали альпийским проводникам (marronnage) прокладывать тропу по свежему снегу, предсказывать сход лавины и находить заблудившихся путников в плохую погоду.
Монахи в тех местах предлагают туристам экскурсии с сенбернаром, на ошейнике которого висит фляга с граппой. Напиток включен в стоимость.
Лабиринт любви
Фламандский художник Лодовейк Тупут, известный как Лудовико Поццосеррато (1550–1604), в основном работал в Италии (во Флоренции, в Венеции и Тревизо) и известен своими полотнами и фресками с аллегорическими пейзажами и элегантными садами с банкетами, музыкальными группами и придворной любовью.
Благодаря его произведениям можно поучить представление о том, как выглядели сады 16 века и что в них происходило. До 16 века сады на картинах, как правило, основывались на классических или религиозных образах, не на реальных садах.
«Сад удовольствий с лабиринтом» – это своего рода земной рай, место сладострастия и мирских наслаждений. Если присмотреться, на заднем плане можно увидеть площадь Святого Марка в Венеции. В инвентаре Карла II картина описана как «Венецианское времяпрепровождение на острове Святого Георгия» – предположение, высказанное кем-то, кто хорошо знал Венецию, поскольку небольшой вид на площадь Святого Марка довольно точен. Однако остальная часть пейзажа – чистая фантазия. Баржа слева представляет собой ценное свидетельство венецианских фестивалей, которые уже были широко распространены к середине 16 века.
Это одна из самых ранних картин, вошедших в британскую королевскую коллекцию. Вместе с работами других итальянских художников она была куплена в Венеции для Уильяма Сеймура, 2-го герцога Сомерсета и отправлена в Лондон в 1615 году. Когда Уильям, представлявший угрозу для правящей династии (при Якове I Стюарта) как потомок Генриха VII Тюдора, был приговорен к пожизненному заключению в Тауэре, его имущество было конфисковано.