Говорят, иногда нужно потерять всё, чтобы наконец понять: что же на самом деле важно? А иногда — достаточно просто шагнуть к самому краю, взглянуть страху прямо в глаза и вдруг обнаружить: всё то, что казалось смыслом жизни, на деле — лишь пыль. Пыль, которую первая же волна смоет без следа.
Море ворчливо шумело где-то внизу, у подножия скалы. Туман висел такой плотной стеной, что скрадывал даже очертания камней. Ветер, узнав, что я здесь, особенно старательно пробирался под тонкую ткань моей куртки — насквозь, до костей. Солёные брызги, запах водорослей, холод. Я сидел прямо на краю кручи, болтая ногами над почти невидимой пустотой, и смотрел на потёртый циферблат старых наручных часов. Восемь минут оставалось до прилива. Восемь простых минут — и этот каменный выступ уйдёт под воду.
— Я вообще не понимаю, зачем ты меня сюда притащил, Кирилл, — раздражённо выдала Анна из-за спины. Её голос — как хлопок по воде: резкий, сквозь занавес тишины. Она стояла, прижавшись к скале, скрестила руки и упрямо упрятала подбородок. Рыжие волосы бросало ветром в неверные стороны, в глазах отражалось усталое, непроницаемое равнодушие, знакомое мне до боли — последние полгода только такое и видел каждый день: усталость, разочарование и чуть-чуть обиды.
— Я часто бывал здесь в детстве, — ответил я. Спокойно, не оглядываясь. — С дедом. Он всегда говорил, что этому месту дана особая сила. Здесь ясно становится: что важное, а что просто лишнее.
— И ради этого мы проделали четыре сотни километров? — в её тоне звенело раздражение. — Чтобы просто посидеть на скале?
Я пожал плечами, глядя куда-то в туман:
— Я хотел показать тебе кусочек своего прошлого. Для меня это место — многое значит. Последний раз был здесь пятнадцать лет назад, перед… тем, как дед ушёл.
Анна выдохнула, устало опустилась рядом со мной, осторожно уселась на чуть влажный выступ:
— Прости, Кирилл. Просто вся эта поездка… я вымоталась. Дорога… и всё это…
— Я знаю, — кивнул я. — Нам обоим нелегко.
Повисла тишина. Мы сидели, два случайных человека, вдруг оказавшихся на краю какой-то неведомой вселенной — в молчании, пронзённом только ветром и глухим рокотом прибоя. Когда-то мы были счастливы, а теперь даже слова друг другу трудно подобрать.
— Семь минут, — пробормотал я, сверившись с часами.
— До чего?
— До того, как воду поднимет сюда. Дед всегда учил меня следить за временем… На море ошибки не прощают.
Анна поёжилась:
— Слушай, а может… уйдём отсюда? Я не хочу мокнуть до нитки.
— Не переживай, — впервые за день я улыбнулся. — Запас есть. Просто… хочу кое-что рассказать. Про то, что случилось здесь с дедом, пятнадцать лет назад.
***
— Ты когда-нибудь по-настоящему боялся, внучок? — дед тогда впервые задал этот вопрос, когда мы в первый раз пришли сюда, на скалу.
Мне было тринадцать — только начали тянуться кости, я стал угловатым, неловким, смешным. Как все пацаны, считал себя чуть ли не взрослым, почти неуязвимым.
— Нет, — выпалил я с вызовом. — Я ничего не боюсь.
Дед рассмеялся в усы, в которых запуталось столько морского ветра:
— Потому что ты своего страха ещё не встретил. Настоящий страх не в темноте, не в придуманных чудовищах. Настоящий — это когда смотришь в глаза смерти, и ясно понимаешь: помощи не будет. Только сам.
Я фыркнул. Тогда всё это казалось взрослой болтовнёй, придумками, чтобы держать меня в узде — чтобы слушался.
— Видишь этот выступ? — дед кивнул туда, где сейчас сидим мы с Анной. — Во время прилива его полностью заливает. Не успеешь уйти — унесёт течением запросто.
— Тогда зачем мы сюда приползли? — проворчал я.
— Потому что иногда нужно воочию увидеть край. Только на краю люди понимают: что для них действительно ценно. Но главное — всегда уметь уйти вовремя. Это, запомни, самое важное правило. В жизни особенно.
Тогда я ещё ничего не понимал. Казалось, дед просто пугает меня.
— До прилива минут тридцать, — дед склонился над своими старыми часами, ремешок был весь истёртый от соли. — Пошли, кое-что тебе покажу.
Мы осторожно спустились по петляющей тропке к самой воде. Дед показал на маленькую трещину в скале, почти незаметную:
— Гляди. Тут местные рыбаки называют это “карманом русалки”. В отлив можно найти всякое удивительное — то, что море хочет тебе показать.
Я заглянул и, среди мокрых камней и обрывков водорослей, что-то заискрилось. Я нащупал, достал из расщелины идеально гладкий камушек — отполированный и зелёный, с прожилками будто бирюзы, и круглым отверстием посередине.
— Это куриный бог, — дед взял камень, подбросил в ладони, улыбнулся. — Редкая штука. Море такие нечасто отдает. Говорят, приносит удачу… защищает от бед, если носить при себе. Береги, внучек.
Я сжал этот камень в кулаке, и по ладони разлилась тяжесть — приятная, надежная. Будто держишь в руке не просто морской сувенир, а что-то настоящее, сильное.
— Двадцать минут до прилива, — пробормотал дед, глядя на часы. — Пора выбираться обратно, сынок.
Мы начали осторожно подниматься вверх по склону, чтобы не соскользнуть, и тут меня охватил холод. Я залез в карман, в другой… Сердце ухнуло: камня нет.
— Дед, — запыхавшись, в панике оглянулся на него, — я потерял его! Куриный бог — он, наверное, выпал, когда мы лезли!
Дед резко остановился, нахмурился:
— Где мог выпасть? Вспоминай.
— Я… — метался глазами по камням, чувствовал, как меня захлестывает отчаяние. — Наверное, где-то там, внизу… не знаю!
— До прилива пятнадцать минут, — дед взглянул на циферблат и покачал головой. — Мы не успеем, малыш. Не время геройствовать. Оставь — не стоит оно риска.
— Но это был особенный камень! Ты сам сказал… — чуть не сорвался на плач, маленький и упрямый, как все мальчишки. — Он же приносит удачу!
Дед тихо вздохнул, голос стал серьезней:
— В жизни часто приходится выбирать: гнаться за тем, что хочется, или делать то, что правильно. Куриный бог — всего лишь камень. Стоит ли он твоей безопасности?
Но в тринадцать лет ты, конечно, уверен — с тобой не случится ничего плохого. Так и я сорвался, не раздумывая, — бросился вниз, оглушив скалу глухим стуком кроссовок. Дед кричал что-то вслед, но я не слушал ни его, ни предупреждения прилива.
Я носился среди скользких валунов, перекапывал водоросли, лихорадочно шарил руками по холодным причинам. Минуту, две… Пять. Десять — уже начинал опускаться. И вдруг — сверкание! Мой куриный бог, как маленькое чудо, застрял между двумя камнями, выхватил закатный свет и будто подмигивал мне: «Ну вот же я…»
Я схватил камень, улыбка расползлась по лицу — я победил! — и… только тут увидел: тропинки наверх больше нет. Там уже бушевало море. Внизу я оказался в ловушке: узкий каменный уступ, с обеих сторон прибывающая вода. И каждый новый вал прибоя — всё громче, всё страшнее.
— Дед! — закричал я во всю глотку, но ветер вырвал мой голос и утащил в пустоту.
Паника сдавила горло. Метнулся вдоль кромки, но выбраться уже невозможно. Вода ледяная, темная, уже по колено. Вот она — настоящая, первобытная животная страшилка: щеки горят, руки как ватные, ноги не слушаются… И зачем? Ради какого-то камня.
И когда я уже зажмурился, сжимая свою добычу в кулаке, вдруг услышал — через ветер — хриплый крик:
— Кирилл! Не вздумай дергаться! Жди меня — я иду!
И я увидел деда. Восемьдесят лет — а он, оказывается, всегда держал на лодке гидрокостюм. Он уже в воде, гребет изо всех сил — худой, но сильный, как морской пес.
— Держись за меня, как за спасательный круг! — скомандовал он, почти подплыв вплотную. — Не отпускай, понял?!
Я вцепился, как никто и ни во что раньше. Мы гребли вдвоем против течения — раз, другой бросало о скалы, локти и колени сбиты, дышать трудно, но я держусь, не отпускаю — не потому что камень в кулаке, а потому что дед рядом. И только он может спасти меня от глупости и страха.
На берег мы выползли вдвоем — мокрые, продрогшие, почти без сил. Я зарыдал. Дед лежал на песке, тяжело дышал, потом, отдышавшись, сел и пригляделся ко мне:
— Прости, дед, — всхлипнул я. — Я… не знал, что всё так.
— А теперь знаешь, — он обнял меня за плечи, теплой, тяжёлой рукой. — Вот он, настоящий страх, мальчик. И вот настоящий выбор. То, что по-настоящему важно, всегда на кону.
Я разжал кулак. Куриный бог был цел — тот самый морской талисман, из-за которого я едва не погиб.
— Я никогда его больше не потеряю, — пообещал я дрожащим голосом.
Дед взглянул в упор:
— Ты не камень храни лучше всего, Кирилл. Храни то чувство, которое испытал сейчас. Жизнь — вот что ценно, не то, что приносит удачу. И не забывай: за чужими желаниями тоже могут стоять чьи-то жизни.
Он снял с запястья свои старые часы — те самые, с истёртым ремешком, и вложил мне в ладонь:
— Всегда следи за временем, внучек. Знай, когда пора уйти, а когда — бороться. Держи.
Я застегнул ремешок — он был до смешного велик — и поклялся себе никогда эти часы не снимать. Той ночью я положил куриного бога в коробку до лучших времён. А деды часы всегда были со мной. И сейчас — вот они, на моей руке.
— Через три месяца дед умер от пневмонии, — заканчиваю, чувствуя, как у самого дрожит голос. — Врачи говорили про слабое сердце, но мне не нужно объяснений. Я и без них знаю: тот заплыв в ледяной воде, чтобы спасти меня, прибавил ему лет... Наверное, он унес то, что у него еще осталось.
Анна молчит. Просто смотрит. В глазах — немой вопрос, на ресницах — блестки слёз.
— Пять минут до прилива, — тихо просматриваю циферблат. Хочется сказать что-то важное, но слова долго не идут.
— Кирилл... — она осторожно берет меня за руку. — Почему ты рассказал мне всё это сейчас?
Я втягиваю морской воздух, чувствую во рту вкус соли.
— Потому что вчера, когда ты сказала, что хочешь развода... Я внезапно понял, что веду себя точно как тот пацан. Держусь за прошлое, за привычки, за то, что давно стало просто грузом — и при этом могу потерять по-настоящему важное.
Анна опускает взгляд. Голос у неё мягкий, почти шёпот:
— Ты прав. Мы оба виноваты. Я ведь тоже с головой ушла в работу, в ожидания, в обиды…
— Четыре минуты, — глаза сами бегут по стрелкам часов. Сердцу тесно. — Знаешь, я всё ещё люблю тебя, Аня. Всегда любил. Просто мы забыли: любовь — это не только первая искра и не только бессмысленная привычка. Это выбор. Каждый день, каждую минуту — снова и снова.
Я вытаскиваю из кармана маленькую коробочку и, чуть не спотыкаясь на пафосе, все-таки открываю её. Там — перстень. Серебро, темно-зелёный камень с отверстиями, в которых прячется закатный свет.
— Мой куриный бог, — усмехаюсь. — Я попросил сделать из него кольцо. Хотел носить как напоминание — что важно не хвататься за прошлое, а иногда отпускать его... И — всегда бороться за настоящее. За то, что действительно дорого.
Анна медленно берет кольцо. Вращает на свету, долго рассматривает.
— Красиво... такое настоящее, будто с частицей моря.
— Три минуты до прилива, — неожиданно легко смеюсь. Встаю, протягиваю ей руку. — Пойдём? Или останемся здесь до последнего, посмотрим, что будет?
Анна долго смотрит на меня — взгляд медленный, тёплый. Потом вдруг — решается.
— Ты спрашиваешь, готова ли я рискнуть… ещё раз? Переступить грань страха и попытаться сначала?
— Я спрашиваю, сделаешь ли выбор. Уйдём с этой скалы вовремя — вместе. Не будем ждать, пока нас накроет?
Она надевает кольцо, крепко сжимает мою руку — как тогда, много лет назад, когда мы впервые сбежали к морю.
— Готова, — коротко кивает. — Но только, если ты рядом.
Мы спешим наверх, по мокрым камням, вытирая ладони о джинсы, — почти опоздали, и всё-таки успели. Позади шумит прилив, волны захлёстывают то самое место, где мы только что сидели вдвоём на самом краю.
Я молча обнимаю её за плечи, пока мы смотрим вниз, как вода смывает следы. Всё по-новому. Всё снова возможно.
— А знаешь, что дед сказал мне в последний раз? — произношу в тишине.
Анна обнимает меня покрепче, как будто ей холодно, хотя больше уже не страшно.
— Жизнь, говорит, похожа на прилив. Иногда она смывает всё — и оказывается: старых берегов уже нет, но на рассвете ты находишь то, чего не замечал раньше. Главное — не бояться, сынок.
Она улыбается сквозь слёзы:
— Твой дед… был очень мудрый. Жаль, я не встретила его.
— Он бы точно одобрил твой характер, Аня, — улыбаюсь в ответ. — И меня — с тобой.
Мы стоим на краю, вдвоём — маленькие и упрямые, готовые идти дальше. Где-то впереди начинается прилив. Начало новой жизни. И я впервые за долгое время ничего не боюсь.
— Папа, а что это за кольцо у мамы? — спросил меня Артем, когда мы с ним устроились на веранде нашего дома у моря. Вечер только начинался, в воздухе витал легкий запах соли и свежести, а мы перебирали ракушки, которые насобирали днем на пляже. Где-то внутри слышалось, как Анна возится на кухне, колдует над ужином.
— Это куриный бог, — ответил я, поднося один из камней к свету. — Знаешь, такой камень, который приносит удачу и защищает того, кто его носит.
— А почему его так смешно назвали? — Артем нахмурил лоб и с любопытством уставился на меня.
— Потому что раньше эти камни вешали в курятниках, чтобы куры хорошо неслись и чтобы лисы их не трогали, — я не удержался от улыбки. — А еще есть такая примета: если посмотреть сквозь дырочку в таком камне — увидишь волшебство.
Артем округлил глаза, аж рот приоткрыл: — Правда? А какое?
— Самое настоящее, — Анна вышла к нам на веранду с подносом. На нем дымятся чашки с какао, а сама она смотрит на сына с веселым заговорщицким блеском в глазах. — Волшебство случается, когда люди по-настоящему любят друг друга и умеют делать верный выбор, когда приходит время.
Она аккуратно села рядом, и я заметил, как тёплый солнечный свет играет на кольце с тем самым зеленым камнем. Мой куриный бог. Мой знак того, что иногда приходится отпускать прошлое, чтобы получить настоящее и вместе встретить будущее.
Я бросил взгляд на свои старые часы — те самые, дедушкины, — и сказал:
— Восемь минут до заката. Может, прогуляемся к воде, успеем посмотреть, как солнце сядет?
Анна кивнула и легко сжала мою ладонь. Артем подпрыгнул от нетерпения, словно сейчас начинается главное приключение дня.
— Пойдем, — улыбнулась Анна. — У нас как раз есть время.
И мы втроем отправились на берег — провожать солнце вместе, помнить, что главное — держаться друг за друга, когда жизнь вдруг накрывает новым приливом. Каким бы он ни был.