-1-
Эдик проснулся от страшного сна.
Громко завопив, он подскочил и едва не свалился с кровати. Он сидел с открытыми глазами, а голос из кошмара еще звучал за дверью квартиры: "Ты плохо меня искал, Эдик! Ты плохо искал меня! Ты мог меня найти!"
Кошмар повторялся каждую ночь с тех пор, как Эдик вернулся домой. Почти две недели.
Он отбросил одеяло и вышел на кухню, зажигая везде свет. Закурил и замер, вслушиваясь, но в доме и вокруг него воцарилась тишина, нарушенная только что его криком. За окном темно. Два часа ночи.
Изводивший его кошмар не был синхронизирован с реальным временем, действие всегда относилось к раннему утру. В первые минуты тусклого рассвета во двор въезжает машина. Она только повернула с улицы, но от ее вида сразу становится не по себе. Машина заползает в парковочный карман перед подъездом. Фары гаснут. После тягостной паузы раздается писк домофона, шумит лифт, и через несколько секунд в его дверь стучат.
Женщина за дверью мертва. Его жена Олеся не доехала до города, из которого была родом. Она умерла или погибла в дороге. Но неведомая сила пришла из ночного мрака, подняла на ноги изуродованное тело, запустила мозг и показала новый путь. Она так и не добралась домой. Она отправилась обратно в Москву.
"Эдик, почему ты так плохо искал меня?! Я была совсем рядом!"
- Господи, да нормально я тебя искал! - прошептал Эдик. - Я сам чуть там не сдох. Где ты была "совсем рядом"?!
Спросить погромче? Ну уж нет! А вдруг Олеся ему ответит из-за двери?
Он выглянул в прихожую. Что, если замок сейчас отлетит, дверь распахнется, и Олеся окажется рядом с ним?
Вдруг она действительно там?
Что она сделает? Схватит его за горло холодными пальцами, на которых отросли длинные черные ногти? Или вопьется зубами?
"Она не вампир, а труп. Она не будет пить кровь. Сердце встанет просто от того, что увидишь. Такое видеть нельзя".
Эдик потер ладонями виски. Он чувствовал себя древним стариком. Или египетской мумией, которая вылезла из саркофага и разваливается на части.
Он лег в кровать, но свет не выключил ни на кухне, ни в комнате. Только в прихожей погасил лампу, чтобы не светился дверной глазок. Хотя… если кто-то караулит на лестничной клетке, то знает, что он не спит.
Эдик долго ворочался, устраивая поудобнее ногу, чтобы не ныла. Потом он кое-как примостился на бок и накрыл голову подушкой. Нужно отдохнуть, а то на работу. Он уже взрослый мальчик, никто не погладит его по голове и не скажет: "Эдичка, это просто страшный сон".
Кроме того, он не был уверен, что женщина за дверью только снится ему. Он не был в этом уверен, заваривая себе кофе, одеваясь и чистя зубы (два из них остались зимой на пустыре далеко от Москвы). Олеся давно не отвечала на его звонки, потому что умерла. Но и мертвая она пришла сказать ему, что он виноват перед ней.
***
В семь часов он вышел, но сразу на детской площадке ему понадобилось сесть. Ходить было трудно, порванные связки и треснувшая кость напоминали о себе. Короткий путь до работы он пока не мог одолеть без отдыха. Эдик смотрел, как в окнах зажигается свет: обитатели восьмиэтажки собирались по своим дневным делам. Многих ли разбудил его дикий ор посреди ночи?
Ничего, все пройдет. Самое главное - он снова здесь, дома. Каждый кирпич, каждая плитка кафеля, каждое дерево - это прекрасные годы детства, беззаботные восьмидесятые. Настольные игры с друзьями и гонки на великах, прохлада в подъездах и вода из-под крана. Его маленькие победы: выступление на школьном утреннике, первое место на олимпиаде по математике, пятерки за экзамены. Первая разученная на гитаре песня - про Афган, тогда модно было про Афган. Он пел в актовом зале, а Евушка Курапина подыгрывала на пианино…
Кассетные магнитофоны, цветной телевизор, добытый родителями по блату с завода, музыкальные клипы. Необычные иностранные автомобили возле гостиницы "Спорт", что раздвигает могучими плечами утреннюю дымку. Проходной балл в институт, защита диплома… Желто-серый квартал всё помнит про Эдика Мешкова. Остальной мир пусть меняется сколько угодно, а здесь не изменится ничего и никогда. И плакат с Сабриной в шортах до сих пор висит над кроватью, а плакату уже двадцаточка.
Пока его не было, часть соседей съехала - те, кто снимал в среднем подъезде жилье. С его четвертого этажа испарились Саня и Ленка Адейкины, любители брать взаймы "до аванса". После себя они оставили негодующих кредиторов. Перебралось куда-то семейство Саргсян: муж Сурен, супруга Гаянэ и трое неуправляемых детей. Рината Мартынова отсутствовала, но она, наверное, повезла своих ротвейлеров на очередные соревнования. На ошейниках у псов уже болталось по чемпионской медали. С отъездом Адейкиных этаж опустел наполовину: хозяин еще не нашел новых съемщиков, владельцы другой квартиры за границей, остались только Эдик и Генка Творцов, сосед справа. Но и Генку он пока тоже не видел, хотя его армейский 469-й, купленный с консервации в воинской части, стоял где всегда. Сам Генка трудился экспедитором и дома появлялся редко, а однажды и вовсе исчез на пять лет. Общего режима.
Вместо уехавших в подъезде появилась кошка. Она сидела на подоконнике между третьим и четвертым этажом. Кто-то (вероятно, полоумная Ника Просолова) поставил на пол миски: одну с водой, другую с кормом. Белая кошка с рыжими пятнами на спине, похожая на атлас. Когда Эдик спускался по лестнице, держась за перила, она посмотрела на него, мяукнула и прищурила изумрудные глаза.
Эдик листал в памяти альбом с лицами и дышал самым лучшим на свете воздухом. Казалось, что всё, хэппи энд - он жив и почти здоров. То есть, здоровье подорвал конкретно, но могло быть и похуже. Оставалось выкинуть все из головы и начать жить с чистого листа. Самому себе готовить еду, не забывать про таблетки, мыть посуду и наводить иногда порядок в доме.
Но на третью ночь ему приснился кошмар. Автомобиль "ВАЗ" девятой модели, цвет бордовый, медленно въехал во двор и встал у подъезда. Водитель заглушил двигатель. Кто-то вышел из "девятки"…
Мешков поднялся, и, хромая, поволокся дальше. Он сильный, он сможет.
***
В итальянской пиццерии "Мипьяче Соус" Мешков проработал пятнадцать лет. Получил диплом и устроился в техническую поддержку. Сотрудники приходили и уходили, только Эдик, его шеф Виталя и генеральный директор не покидали компанию. В позапрошлом году "Мипьяче Соус" начала открывать филиалы по всей Москве, и техники еле справлялись. То здесь, то там что-то постоянно выходило из строя. И, когда Эдик после всех приключений предстал пред светлые очи Витали, тот запрыгал от восторга, чуть не обрушив флигель, и поцеловал собственные пальцы.
Эдик не успел опомниться, как ему оплатили больничный и выделили фронт обязанностей. Толстый добрейший Виталя учел, что Мешков на реабилитации и не может своим ходом мотаться по точкам. С сострадательной миной он закрепил за ним флагманский ресторан и администрацию. Тоже весьма немало, зато без командировок.
Повалившись в кресло, Эдик набрал пароль от компьютера и стал просматривать заявки. Сломался кассовый аппарат, починенный вчера. В бухгалтерии упал сетевой диск, нет доступа к 1С и экселю (вчера был доступ). В холодильнике отключилась видеокамера, тырят продукты (последний ремонт - позавчера). И ягодка на торте: генеральный случайно отформатировал флешку с черными платежами. Как можно случайно отформатировать флешку? А, это уже взял на себя Виталя. Удачи ему.
(Вот и Олесю тоже кто-то отформатировал?)
Второй сисадмин, Костян Монахов, он же Лысина, отсутствовал. Виталя жаловался, что с Лысиной вовсе не стало сладу, да к тому же он приноровился халтурить на доставках. Так вот, сообразил Эдик, за кем мне все переделывать.
На клавиатуру прилегла тень, и Мешков нервно вскинул голову. Но это пришла главбухша, за глаза прозванная Мадам Бегемот. Она тут же начала манипулировать, что им Нужнее и Важнее всех, а то компания обанкротится. Пришлось пойти в бухгалтерию и провозиться там час, настраивая сетку. Бухгалтерши пили чай с тортиком и никуда не торопились. Эдику тоже выдали кусочек "Наполеона".
А это еще только вторник!
Тысяча задач, выполнять которые приходилось одновременно, компенсировали паранойю и отвлекали от всех лишних мыслей до полудня. Раскидав самое неотложное, Эдик почувствовал, что проголодался, и пошел в ресторан пообедать. В зале почти не было клиентов, только в рабочей зоне курьеры, матерясь, собирали сумки. Эдик сел за стол лицом ко входу, чтобы не пропустить, если на пороге появится устрашающая фигура с торчащими волосами…
Конечно, это навязчивая идея и чушь собачья. Да, Олеся уехала к родителям в Плешное, и он не может до нее дозвониться. Ее телефон недоступен. Это не означает, что с Олесей случилось что-то плохое. Она могла просто сменить сим-карту. Мертвые женщины не стоят за дверью и не ездят на машинах.
Но сама машина существовала не только в его сне. Он видел ее здесь, где-то около дома. Совсем недавно видел. Бордовая "девятка" с оторванным правым зеркалом и заляпанная грязью до самой крыши, словно много километров проехала по бездорожью.
***
Рабочий день закончился, и Эдик отважился на прогулку. Врач велел разрабатывать ногу. Он обходил места детства и юности, и они взирали на него с удивлением: Мешков, а ты где был-то?
Весна медленной теплой волной обволакивала Москву. Ночами было еще прохладно, но дни начались солнечные. Благоухали, словно намытые шампунем, палисадники, бегали дети, прохаживались женщины с колясками. Эдик шел, покуривая, а память показывала ему картинки из прошлого. Вот здесь он в первый раз поцеловался с девочкой (она сейчас важная дама, советник мэра). А здесь они с ребятами пили портвейн после выпускного. Жаль, никого не осталось из их класса… Генка учился на Ломоносовском, Евушка Курапина - в спортивной и в музыкалке, оба старше его на четыре года, а больше-то и поболтать не с кем.
Но воспаленная ссадина беспокойства мешала наслаждаться прогулкой, и воспоминания сменили тональность. Вон там, в проходе между домами, убили Вальку Власову из седьмого "В". Говорили, их было несколько, говорили, что не местные. Подскочили сзади, приставили к затылку отвертку двенадцать сантиметров и вогнали в голову ударом молотка. Никого так и не поймали. А Валька, на ужас и изумление, дошла до своего дома и постучала в дверь.
Как и Олеся. Она стучала в дверь, потому что звонок не работал. Стучала, надеясь, что вечно пьяный отец услышит и поможет ей. Он услышал и открыл. Валька переступила через порог и умерла стоя.
Эдик всматривался в лица встречных прохожих, боясь столкнуться с Олесей. В ресторан она бы не сунулась, а вот здесь, в сквере, может подойти и толкнуть ледяной ладонью в грудь. И никто ее не заметит. Просто мужчина упал и не встает. Ну сердце, ну бывает. Вон какой изможденный.
Закрыв больничный лист, он сходил в парикмахерскую, и мастер Марина - опрятная, вежливая, всегда немножко с похмельца - хрипло воскликнула: "Господи, Эдик, что с вами случилось?!". Долго рассказывать, Марина. Очень долго рассказывать. Из зеркала смотрел постаревший, замученный человек. Он словно говорил: "Еще раз такое выкинешь, придурок, и меня в этом зеркале не будет".
Эдик остановился и сделал контрольный звонок. В линии автоответчик. Сообщения "В контакте" не прочтены. Эсэмэски не доставлены. Где бы сейчас ни находилась Олеся, она не собирается ему отвечать.
Она действует по-другому.
Едва подумав об этом, он обнаружил, что забрался в самый глухой угол квартала, и если бывшая поджидает его, то вот тут. Она покажется из зарослей, окоченевшая, с черно-синим лицом, в которое вмерзла предсмертная гримаса…
Всё, надо домой.
Ковыляя вверх по лестнице, он опять увидел кошку-атлас. Та проводила его пристальным взглядом, спрыгнула с подоконника и нырнула усами в миску с водой. Полоумная Ника уверяла, что умеет общаться с кошками на их языке. У нее своих шесть или семь. А она предупредила эту красавицу, что в доме живет тётка-кинолог с ротвейлерами?
Он выпил таблетки, без аппетита перекусил бутербродом и рефлексировал на балконе, пока не начало клонить ко сну. Но он еще не заснул, как на лестничной клетке прозвучали шаги, а затем костяшки пальцев трижды грозно ударили в притолоку. Мертвая Олеся заговорила с ним.
- Эдик, открой, мне надо! Почему ты бросил меня, Эдик? Ты не хотел меня найти, не хотел!
Голос у нее твердый и повелительный, но неживой, как у программы-диктора, читающей загруженный текст. В комнату потек холодный сквозняк, дверная ручка стукнулась о стену. Она открыла дверь!!!
Он забыл запереться!
Эдик закричал и вскочил, подвернув больную ногу.
Дверь была закрыта. Ключ в замке и повернут до упора. Щеколда задвинута. За окнами темень, лишь у дальнего угла дома фонарь подсвечивает листву деревьев. И немая луна крадучись отплывает в сторону.
Стараясь выровнять дыхание, он стоял в прихожей, опершись ладонью о стену. Проклятый сон. Неужели он действительно виноват в том, что Олеси не стало? Он должен был ее остановить. Конечно, она обидчивая истеричка, но здоровье у нее слабое. Перенервничала и… и всё. Инфаркт. Теперь она будет напоминать ему об этом еженощно. И о том, что он плохо ее искал.
Минуточку, подумал Эдик. А ведь кошка на подоконнике… она одна! Наверное, ей очень страшно, ведь рядом расхаживает порождение его сна, не то из воздуха, не то из плоти. Боже, ее надо забрать оттуда.
Необходимость защитить кого-то, кроме себя, придала ему храбрости. Мешков выглянул в глазок, отодвинул щеколду, повернул ключ и шагнул на лестничную клетку, в гулкую тишину подъезда.
Кошка сидела там же, где и сидела. Никаких ходячих тварей. Ни следов, ни запахов. Эдик спустился на пролет вниз. Раньше у него не было домашних животных, и он не знал, как их берут домой. Нельзя же просто взять, схватить и унести. Он решил, что нужно представиться.
- Здравствуйте, тётя кошка, - сказал он. Кошка-атлас прищурилась. - Меня зовут Эдуард. Я живу в двухкомнатной квартире, там кровать, диван и кресло. Я работаю, у меня есть деньги, и я буду вас кормить. Давайте жить вместе?
Кошка выслушала, поднялась и преспокойно взобралась на протянутые руки.
____
- 2 -
Эдик налил в блюдце молока, нарезал вареной колбасы, но кошка, очевидно, не была голодна. Осмотревшись, она запрыгнула в кресло и развалилась в нем, будто это было ее личное кресло и ее собственная квартира. Эдик постелил в туалете газету; это временная мера, потребуется лоток. Он погладил махровую спину, почесал под подбородком, получил в благодарность немного мурлыканья и отправился на боковую. Что ж, завтра он выяснит, как содержать и воспитывать кошку. В бухгалтерии есть пара завзятых кошатниц. Остаток ночи он спал без снов.
Утром он вышел из квартиры одновременно с соседом Генкой. За два месяца Творцов прибавил пару кило веса и еще больше поседел, но лицо его оставалось все таким же довольным, как и всегда. В руке он держал тяжеленный кофр с инструментами.
Они поздоровались.
- Опять ремонт? - Эдик кивнул на кофр. - Покой нам только снится.
- Да чего-то Замполит дурить начал, - "Замполитом" Творцов именовал свой УАЗ. Пойду подлечу, а то к дядьке на майские ехать. Ну а ты где пропадал?
Эдик покосился на часы. Без четверти восемь, некогда жаловаться. Вот-вот набегут главбухши, эйчары и кассиры и будут вопить, что всё сломалось. Он хотел спросить Генку, а не мешало ли ему что-нибудь спать ночью, но передумал.
- Давай на днях соберемся, пивка попьем, - предложил он Генке.
- Обязательно. Я в отпуске, если по форс-мажору в рейс не дернут. Хотя, конечно же, дернут. А супруга твоя гражданская куда подевалась? А то ни ее, ни тебя…
Эдик вздохнул.
- Ген, концепция поменялась. Ты что-нибудь понимаешь в кошках?
- В кошках я понимаю не хуже Ники. Дай мне самую нервную кошку, и она через пять минут будет со мной обниматься. А что? Ты животное с подоконника прибрал?
- Ага.
- Ну и правильно. Я бы себе взял, но я же постоянно в дороге, за рулем. Сильный независимый мужчина, - Генка усмехнулся. - Ни бабы, ни кошки. Случись со мной чего, что с ней будет? Но у дяди Жени два кота, так что я полностью в теме.
- Давай, просвети меня. С бабой я не справился. Попробую с кошкой.
***
Весь день Эдик бегал по кабинетам и подсобкам. Помочь ему было некому: Монахов профилонил пару часов и удрал в ресторан. Он давно изъявлял желание сменить сферу деятельности и зашибать чаевые. Впрочем, без него лучше, чем с ним. Что Лысина ни делал, то сразу и отваливалось, а в последнее время он даже говорить разучился. Только "да" или "нет", а что поподробней - хоть клещами тяни. Эдик в единственном лице спасал мир от технологической катастрофы, и его организм мобилизовался, обезболившись адреналином.
Но вечером все вернулось, как и было, и Мешков насилу дополз до дома. Хорошо хоть в бухгалтерию ни разу не позвали: зайдешь, а там опять ничего не работает, кроме чайника.
Кошка-атлас освоилась в новом жилище, ничего не порвала и не ошкурила обои. Когда Эдик пришел, она располагалась там же на кресле, благопристойно подобрав под себя лапы. Он порезал ей еще колбасы, налил остатки молока и решил, что завтра, край послезавтра надо идти в магазин.
Перед сном он читал роман Джерома, надеясь, что юмор, а также наличие кошки, помогут ему развеяться и прогонят ночное чудовище. Но едва он заснул, мертвая женщина появилась вновь.
Она вошла в квартиру и встала около кровати.
- Проснись, Эдик! - гремел ее неживой голос. - Проснись, ты мне нужен! Мне ПЛОХО!!! Почему ты не хочешь меня найти?!
Из прерванного сна он успел рассмотреть над собой ее лицо - белое и бугристое, словно слепленное ею самой себе из пластилина, взамен того, которое
(превратилось в месиво?)
Если она, например, попала в аварию.
Он ведь не знает, как она погибла.
Фронтальный удар. От лица ничего не осталось. В таком виде нельзя ходить даже ночью по пустому подъезду.
Эдик завизжал по-детски, вскочил, вытянув перед собой руки, чтобы оттолкнуть покойницу, и включил свет.
Кошка-атлас сидела на прикроватной тумбочке, вытаращив глаза туда, где мгновение назад стояла Олеся. Шерсть у нее на шее топорщилась.
Эдик всё понял.
Олеся поймала частника, и он поехал по старому закрытому шоссе, где нельзя ездить и нельзя брать пассажиров, если кто-то голосует. Потому что можно посадить Лесного Дозорного. Это у них такая легенда. Но беда случилась не из-за Дозорного, а из-за придурка-таксиста, срезавшего коротким путем. Перед поворотом на старое шоссе висит знак "кирпич", но гаишников там нет, а смельчаков-то на тысячу лет припасено.
Высокая скорость, ветер свистит в форточку.
Кто-то такой же смелый мчится по встречной, педаль до упора.
Дорожное полотно здесь разбито, не разъедешься.
Шоссе оставило всех себе на память. Всех. Кроме Олеськи.
Олеську оно вернуло.
***
Концовка недели выдалась такая, что хоть стреляйся.
В четверг и в пятницу заявки сыпались не переставая, будто в небесах порвался мешок с заявками. Трое новобранцев, завербованных Виталей, не вывезли и отказались выходить на смену. Эдик разрывался между пиццерией и офисом, а Виталя, на глазах теряя килограммы, колотил по клавиатуре, отписываясь от претензий.
Загубленную флешку он восстановил, получив за подвиг отпущение грехов и право задвинуть часть просителей в конец списка. Пока это нивелировало коллапс в отделе, но если продажи остановятся хотя бы на полчаса, всем придет конец. Монахова у них отобрали и отправили помогать в ресторан. Его лысая башка маячила над курьерскими кепками, приводя Эдика в исступление. Подлый предатель.
Носясь туда и обратно, Эдик так натрудил ногу, что готов был выть от боли. Опять касса не печатает чеки! Не пробиваются сырные палочки по акции! Глючит монитор с заказами, невозможно готовить! В зале не раздается вай-фай! Очередной С.О.С., отчаянный, как радиограмма с тонущего "Титаника", поступил из приемной эйчаров, где накрылся принтер, и толпа вот-вот растерзает невинных девочек-кадровичек. А кто вчера якобы наладил этот принтер и пообещал, что будет пахать еще сто лет? Лысый обормот, кто же еще.
Едва принтер ожил, в кармане Эдика зазвонил телефон. Он вытащил трубку, ожидая получить от Витали новое поручение, и… мышцы живота натянулись. Голоса затихли вдалеке, уши заложило.
На дисплее было написано имя: "Олеся".
Кто-то включил Олеськин мобильный и звонит, чтобы сообщить о ее смерти.
- Алло?
- Привет, Эдик. Это я, Олеся. Есть минутка?
Он перестал дышать, а когда смог втянуть в себя воздух, от его рева замолчала вся приемная.
- Так ты живая, что ли?!!!
Олеся фыркнула.
- Ну конечно, я живая, чего ж ты так кричишь-то?
Эдик торопливо покинул отдел кадров.
- Где ты была?! Какого хрена трубку выключила?! Почему в "контакт" не заходишь?
- Эдик, ну давай только без этого. Правда, я так устала.
- Устала? А я, по-твоему, отдохнул?!!! Да ты хоть знаешь, как я тебя искал?...
- Где искал? - с ноткой недоумения осведомилась Олеся. - Ты в Плешное ездил?
Эдик прислонился к стене и рассматривал дисплей телефона. Она ведь не может звонить ему с того света, правильно? Тогда бы и номер не определился. Чего ей надо-то?
- Ну? - спросил он. - Объяснишь что-нибудь?
- Я объясню, только коротко. Не хочу никаких разборок. Послушай, дело не в тебе. Ты отличный мужчина, таких мало. Просто у нас вибрации на разных частотах. Я уехала не в Плешное, а к сестре в деревню. Мне нужно было восстановить душевный баланс…
- Круто, молодец. И дальше что?
- Эдик, дальше наши пути расходятся. Я тебе желаю любви и добра. Поверь, это искренне. Мне было хорошо с тобой, но… Мне так же хорошо и без тебя. А это уже плохо.
- Понимаю, - процедил Эдик. Он за просто так чуть не угробился в проклятущем Плешном, в котором ее даже и не было. Зависала у сестры, чтоб и ее тоже черти загрызли. - Тебе того же. Во все щели.
- Очень мило, Мешков, - обиженно откликнулась Олеся. - Я верю, что у тебя будет все хорошо. Ты найдешь свою женщину, понимаешь, свою. Москвичку с пропиской.
- Обязательно. Прямо завтра и начну искать. Как раз там очередь за забором.
- Ты славный человек, Эдик. Будь так добр, отдай мне мою дубленку. Ну кремовую такую, она в гардеробе или на балконе. Я ее Ленке обещала, за то что меня приютила.
- Да забирай и подавись. Только сама за ней приедешь. Я больше в ваше гребучее Плешное ни ногой. Колитесь там, бухайте, подыхайте.
- Да, как скажешь, - покорно ответила Олеся. - Ты просто в пакет ее упакуй и положи под лестницей, а я заберу и тихонько смоюсь. Так можно?
- Так можно. Звони, как соберешься. Не звони, а пиши.
"Стервы кусок, видела бы ты мой эпикриз из больницы", подумал он и удалил Олеськин номер.
Остаток пятницы прошел как в густом тумане. Хорошо, что впереди длинные выходные, может быть, он успеет прийти в себя. Он потом не мог вспомнить, что сделал и что не сделал за два часа, тянувшиеся дольше вечности. Его будто отправили в нокаут, и всё вокруг плыло, плыло. Наверное, по нему было видно, что он в плаванье, потому что сердобольная Мадам Бегемот лично принесла ему вчерашний чизкейк на блюдечке и сказала: "Подними сахар, а то в обморок грохнешься".
Эдик поблагодарил, не разжимая стиснутых зубов, но подумал, что чизкейка тут мало. Ему сейчас бы пачку антидепрессантов.
Дома он приласкал и погладил кошку-атлас. Разыскал дубленку. Во что бы такое ее засунуть? Пакет с пакетами пуст… Ладно, все равно в магаз нужно. Эдик понуро присел на кровать. Как же ему плохо. Вот Олеська паскуда. Причем живая паскуда, а он-то по ночам ее мертвую в гости принимал, назначив себя виновным.
Но и теперь, когда всё выяснилось, успокоения и домашнего уюта Эдик не обрел. Чего-то не хватало ему, очень, очень сильно не хватало. Он достал из секретера большую фотографию родителей и поставил на полку. Олеся просила ее убрать, потому что ей чудилось, что они на нее смотрят.
"Вот я и снова один, - подумал он. - Никого, ничего. Никому не нужен. Если ночью я сдохну во сне, сюда придут чужие люди и выбросят мои вещи на помойку".
Атлас внезапно привстала, будто изготовясь к броску, и, широко открыв пасть, издала яростное рычание. Словно обложила его трехэтажным матом: не забивай башку, все там будем! Какая разница, куда твое барахло денется? Живешь - вот и живи, олух кожаный!
Это взбодрило его, сразу стало веселее. Виталя примерно так же мотивирует… Захотелось, чтобы на кухне жарились котлеты, неважно какие, пусть не собственного изготовления, а полуфабрикаты. Вот этого и не хватает. Эдик взял авоську, записку с названием кошачьего корма и отправился за покупками.
В минимаркете собрался весь квартал, чтобы затариться на выходные. Звенели бутылки, хлопали дверцы холодильников, очередь начиналась в отделе бытовой химии. Эдик выбрал котлеты, взял батон нарезного, плавленый сыр, четыре пива и два корма, и с этим джентльменским набором примкнул к людской толпе. В ней строили планы, ругались и мирились, а одна пара тут же решила разводиться. А, ну вот и касса, и сорока минут не прошло. Эдик пробил свои покупки и попросил пакет. Самый большой, желательно огромный. Чтобы дубленка прям вместе с Олеськой поместилась.
До дома он дотащился с двумя перекурами. Нога горела огнем, будто он ее подарил сатане на день рождения. К тому же, лифт застрял на восьмом этаже. Просто отлично! Просто прекрасно! Хорошо хоть лестница нигде не застряла!
Навстречу ему спускалась Ника Просолова. Эдик посторонился, но она загородила ему дорогу, широко расставив руки. В одной она несла пустые миски, в другой - бутылку "Святого источника". Снизу вверх она выглядела как богиня Возмездия За Всё Сразу.
- Чего тебе, Ника? - осведомился Эдик. Ну и ручищи у нее. Такими можно шеи сворачивать.
- Ты с подоконника кошку забрал? - хмуро вопросила Просолова. - Там кошка была! На подоконнике!
- Ну я, а что?
- Ты только попробуй ее обидеть, - выпалила Ника. - Я же все узнаю, она мне расскажет. Только попробуй, Мешков! Не посмотрю, что соседи с тобой двадцать лет…
- Двадцать девять, - хрипло и устало поправил Эдик. - Ника, ну чего ты? Я сроду никого не обижал, ни кошек, ни собачек. Я буду о ней заботиться. Не волнуйся. С ней полный порядок. Можно мне уже домой?
- Стой где стоишь!
Приказ эхом отдался по всему подъезду. Эдик счел за лучшее покориться судьбе.
- Я бы ее себе взяла. Но мои пушистые сказали: не уживемся с ней, мамочка, она с характером. Стала ей человека подыскивать, но раз уж ты сам, так тому и быть. Когда к ветеринару ее повезешь?
- В выходные. Посмотрю в интернете хорошую клинику и отвезу.
- Не надо ничего смотреть, всё уже посмотрено. На Обручева классная ветеринарка - "Сто тысяч хвостов". Туда и вези, и запишись обязательно к Насте Бородиной, она лучше всех. Как назвал девочку?
- Пока Тётей зову.
- Тётя? Что еще за имя дурацкое - Тётя?
- Ну, Тётя Кошка, я ее так назвал, когда забирал. Говорю: здрасьте, Тётя Кошка… Она вроде не против.
"Здрасьте, тётя кошка, - подумала Ника. - Но ненормальной они называют меня".
- Нашел себе Тётю! "Сто тысяч хвостов", запомнил? И смотри, чтобы не удрала кошандра по дороге. Переноска есть у тебя? Миски тебе дать?
- Миски я ей поставил, а переноску куплю, - пообещал Эдик. Ника что-то пробуровила себе под нос и зашаркала восвояси, вести задушевные беседы с любимцами.
Чувствуя себя альпинистом, карабкающимся над пропастью к вершине, Эдик поднялся на четвертый этаж. У своей двери он опустил руку в карман, нашаривая ключи, и вдруг оцепенел, стремительно покрываясь ледяным потом.
Его кошмарный сон сбылся. Он забыл запереть замок.
Выдохнув, он рванул дверь на себя и заскочил в прихожую. Подошвы ботинок хрустнули нанесенной откуда-то грязью, которая то ли была раньше, то ли ее не было. Нога сразу перестала болеть. Вернее, у него отрубило все чувства. Дверная ручка испачкана чем-то липким, черным, что осталось на его ладони.
Олеськина дубленка превратилась в лохмотья. Кто-то припадочный разрезал или даже разорвал ее, на кремовых обрывках виднелись грязные отпечатки. Вон левый рукав, вон половина правого, вон воротник… Сходил, блин, за хлебушком!
Через несколько мгновений Эдик звонил в дверь Генке.
- Можешь зайти?
- Могу, а чего у тебя? - удивился Творцов.
- Пойдем, покажу.
- Это что за расчлененка? - удивился Генка еще сильнее, увидев раскиданные по комнате клочья. - Психанул, что ли?
- Нет, я пошел в магазин и дверь не запер! Меня не было час! Мне Олеся позвонила, - захлебываясь и чуть не рыдая, продолжал Эдик. - Она живая! Ну, то-сё, ищи другую, а мне дубленку мою верни. Я до магазина и обратно, а тут вот это вот…
- Я ничего не понял, - признался Генка. - Олеся живая? А какая должна быть? Что у вас вышло-то, я же не в курсе…
- Пиво будешь? Я холодное взял. Ох, а кошка моя где?
Тётя нашлась на шкафу, где сидела, забившись в угол и вытаращив глаза. Она, конечно, свидетель, но у нее же не спросишь… Разве что Просолову переводчиком позвать. Эдик хотел снять Тётю со шкафа, но та шикнула на него и отодвинулась еще дальше. Поворот головы, трепет ушей и распущенные когти сигнализировали о перенесенном шоке и возмущении. "Ты говорил, что это твоя квартира, а тут проходной двор! Зачем только тебе поверила!" Он извинился и оставил кошку в покое.
Они с Генкой открыли по бутылке "Клинского", Эдик помыл руки и приступил к рассказу.
____
-3-
Ссора произошла в последний день зимы, двадцать восьмого февраля.
Олеся вернулась с работы злая, как мачеха из сказки. Он списал ее поведение на пэмээс, но за ужином она весьма по-деловому подняла свою излюбленную (и неприятную для Эдика) тему. Нужно разменять его квартиру, купить две дешевые, жить в одной, а вторую сдавать. Эдик терпеливо объяснил, что не только вырос в этой квартире, но даже родился в ней (маму не успевали доставить в роддом, и на свет божий его принял врач "скорой помощи"), и продавать ее он не собирается. Олеся отшвырнула тарелку и заорала: "Да как с тобой вообще можно?!!! Тебе даже зарплату не платят!"
Зарплату им задерживали регулярно и выдавали с небольшой компенсацией. Это он тоже уже объяснял, но раньше Олеська слушала и кивала, а тут вменила ему целый список смертных грехов. Денег мало, машину не купили, в Турцию не съездили. И он изменяет ей! С главбухшей, с Мадам Бегемот, прости господи! И с Мариной-парикмахершей, че к ней шастаешь, волос на башке столько нету! И с этой, как ее, не помню, но тоже шалава! Олеся металась и вопила до пяти вечера, кидая вещи в дорожный баул. Наконец она выкрикнула: "Всё, я к своим! Там меня поймут!", и хлопнула дверью.
Час или полтора Эдик смиренно ждал ее возвращения. Потом он позвонил, но телефон Олеси был уже недоступен. Его залихорадило. Он рисовал в своем воображении сцены, одна другой хуже: Олеська пошла в бар и устроила там истерику… Олеську снял волосатый мужик, и они обжимаются у него в машине… и вот впервые промелькнуло самое страшное: у нее остановилось сердце, и она лежит где-то мертвая.
Эдик накинул куртку поверх футболки и бросился на поиски.
Он проверил бар, пиццерию и пару других злачных местечек, но Олеськи нигде не было. Постепенно он начал понимать, что она не пошутила. Она действительно поехала в свое Плешное. Внутри закипело что-то, требовавшее немедленно отправляться за Олесей. Эдик забежал домой, и, не переодеваясь, взял бумажник. Затем купил в магазине ноль-семь коньяка, и, отпив глоток, помчался к метро.
Медленно, застревая в тоннеле, поезд дотащился до верха красной линии. Отыскав остановку междугородней маршрутки, Эдик вспомнил, что ни разу не был у Олеси дома. Они познакомились на Третьяковской, на выставке, а в Плешном он побывал лишь однажды, они тогда встретились возле рынка и сразу уехали в Москву. Но ему необходимо с ней поговорить, иначе у него взорвется мозг. Не такой уж и большой городишко, как-нибудь.
В маршрутке он тянул коньяк. Господи, почему встали-то? Железнодорожный переезд, пробка, как долго! Поехали, опять стоим, снова поехали. Вот и лес, за которым аварийная дорога, а по обочинам ходит Лесной Дозорный. По прибытии в Плешное он был уже изрядно пьян, и шофер облегченно вздохнул, когда человек-проблема выбрался из салона, не устроив драку и не наблевав на пол.
Мешков побрел прочь от автостанции и вскоре заблудился.
Одинаковые дома барачного типа сливались, перед глазами вспыхивали беззвучные фейерверки. В одном дворе он наткнулся на машину и сломал боковое зеркало; никто этого не заметил. Он шел, словно на зов о помощи, и порой ему мерещилось, что этот зов женским голосом по-настоящему звучит откуда-то издалека. Иногда отчаяние становилось невыносимым, и он вопил: Олеся! Олеся! Но на него лишь оборачивались редкие прохожие. Он все дальше и дальше шел по городу, и, не сознавая этого, проходил его насквозь, к восточной окраине. Пьяный и едва держащийся на ногах, он стал бы легкой добычей для местного хулиганья или для милицейского наряда.
Но вечер, переходящий в ночь, приготовил для него кое-что покруче.
Накануне синоптики обещали до минус двадцати: зима сдавала дела наступающей весне. Обычно Эдик не интересовался прогнозами; вся его жизнь проходила на одной территории, где он знал каждый квадратный метр. Но сейчас, одетый в демисезонную куртку, в которой за пять минут добегал до работы, в чужом городе, выпивший полную бутылку коньяка, он был фактически обречен. Смерть от мороза, будто гопник, выбравший жертву, шла с ним рядом, похлопывая его по спине.
Последний проулок, куда он свернул, расходуя остатки тепла и жизненных сил, привел на пустырь. За ним Эдик, постепенно трезвевший, увидел развалины сгоревшего дома. На миг оттуда донеслись крики людей, мольбы о помощи, запахло гарью и дымом, языки пламени жарко озарили кромешный мрак. Но дальше он ничего не слышал и не видел. Наступив на скользкое место, он взмыл в воздух и всем телом грохнулся о землю. Отлетели два верхних зуба.
От сильнейшего удара он на минуту потерял сознание. Подняться он не мог - левая нога адски болела. Он понял: вот и конец. Его никто не видит, здесь никого нет. Ему стало очень страшно и очень жалко себя, и он пополз, сплевывая кровь и обдирая ладони. Жить оставалось всего ничего.
Но вдруг над головой полыхнули два солнца и заскрипел снег.
- Мужик, целый, нет? Помощь нужна?
- Помогите, - ответил Эдик и провалился куда-то на дно.
Очнулся он в больнице, под капельницей, с закованной в гипс ногой. Ему провели операцию, сшив разорванные связки. Зашел дознаватель, но Эдику нечего было сказать. Сам дурак, запишите. Что при нем было, все здесь. Телефон мобильный - да, бумажник - да, денег не убавилось, кредитная карта - да, водительские права - да. При разговоре присутствовал хирург, молча смотревший в стену с выражением угрюмого нескончаемого терпения.
В следующие сутки состояние Эдика ухудшилось, у него подскочила температура, он начал задыхаться. Рентген показал двустороннюю пневмонию.
Люди в белых халатах, уставшие, сердитые и не особенно вежливые, вытащили его из преисподней, где он уже заполнял документы. Мешков провел на больничной койке полтора месяца, и, по мере того, как здоровье возвращалось, вернулись и мысли об Олеське. Палатная сестра пополнила ему баланс, и он снова и снова набирал номер бывшей гражданской жены.
Олеся не отвечала ему, ее трубка выключена. Она умерла.
Семнадцатого апреля он выписался из больницы, отблагодарив медперсонал остатками наличных, и на той же самой маршрутке возвратился в Москву. Он надеялся, что полученного урока хватит на всю жизнь, и раздумывал о том, как наполнить ее новым смыслом. А потом в одну из ночей, в топком обрывочном сне с улицы въехала во двор бордовая "девятка".
***
- Ни хрена себе, - сказал Генка, дослушав. - Ну ты наворотил дичи. Это ты два месяца в больничке отлеживался?
- Ну да, - сухо ответил Эдик. - От твоего дядьки неподалеку.
- И всё это время ты думал, что Олеська дуба врезала?
- Ну да.
- Послушай, а тебе не казалось, что ты слишком преувеличивал ситуацию? Извини, если оскорблю твои чувства…
- О чувствах не волнуйся! У меня прямо на дому полтергейст третью неделю! Я хочу понять, какого черта, так что если есть умные мысли… У тебя есть умные мысли?
- Ладно, ты сам попросил. Я просто напомню, что до знакомства с тобой Олеся работала контролером в автобусе, администратором игрового зала, снимала койко-место в Бутово и прекрасно выжила. Поэтому гипотеза, что она от горя загнулась или вскрыла себе вены, ну, не очень. Да и горе только для тебя. А ты не пытался начать с того, чтобы позвонить ее родителям?
- Позвонил бы, но у меня номеров их нет. Я их видел один раз издалека. Олеська нас не знакомила.
- А зайти к ней в аптеку и там спросить не пробовал?
- Пробовал. Не тогда, а когда вернулся. Заведующая сказала, Олеська двадцатого написала заявление, и у нее как раз был последний день.
- То есть, заявление она подала за две недели до того, как сбежать? Две недели - стандартный срок отработки при увольнении по собственному. Она уже знала, что будет валить, и это не было случайной ссорой. Тогда же она и симку поменяла, и вывезла часть вещей на такси.
- Да, теперь-то до меня все это дошло. Она позвонила, и до меня дошло. Ее полки и ящики пустые, не в баул же она тонну всего запихала. Но. В моих кошмарах она приезжала сюда на бордовых "жигулях" девятой модели.
- То, что в твоих кошмарах - это всего лишь в твоих кошмарах. Ты всё слишком глубоко впитываешь. Когда Вальку Власову убили, ты всем заливал, что видел, как она в школу шла с портфелем и с забинтованной головой. Мне тоже заливал. Никакого полтергейста я не наблюдаю. А "девяток" вообще тьма тьмущая.
- Угу. Проблема в том, что недавно я ее тут именно такую видел. Не во дворе. На улице. Все время в разных местах. Ту самую "девятку", Ген. У нее номера региона. И отломано зеркало с пассажирской стороны. Она не только из кошмара. Она из Плешного.
- Хммм, - вздохнул Генка. - Ну ладно. Если уж ты настаиваешь… Я тоже видал тут бордовое ведро. Сейчас его нет. Интересно. Выглядит так, будто на нем приехали из какого-то Зажопинска и бросили без присмотра. Потом угнали. И, кажется, я знаю, кого про это надо спросить.
Эдик судорожно сцепил пальцы на бутылке.
- А кого про дубленку спросить, не знаешь? Или милицию вызвать?
- Погоди милицию. Ты знаешь, почему Саргсяны от нас свалили? Сурен своей Гаяне шубу купил, та в ней пошла гулять и у лифта наткнулась на Нику. А для Ники баба в шубе - убийца, ну понимаешь. Она оторвала от стены почтовые ящики и Гаяну по башке, по башке. Та еле удрала. Тогда Сурен от аренды и отказался. Нике-то чего - она в ПНД на учете…
- Ника у нас буйная?!
- У нее в последний год обострение. С Ринатой поскромнее себя вела, но там ротвейлеры, не повоюешь. Ну так вот. Ника увидела, что с подоконника пропала подзащитная и пошла ее искать. Искала, дергая все подряд двери. Дернула твою, а тут открыто…
- Точно же! - вскричал Эдик. - Я ее встретил, когда возвращался! И шла она сверху! А дубленка - то же, что шуба, из животного. Так вот, получается, кто…
- Больше ничего не попорчено?
Эдик заглянул сначала в одну, потом в другую комнату.
- Да как будто нет. На дубле пар спустила и натоптала всюду ножищами.
- У нее совсем отлетела кукуха, - вздохнул Творцов. - Но милиция тут ничего не сделает, они только по факту могут. Да и западло Просолову ментами травить, в одной песочнице игрались. Не забывай дверь запирать, а если что - свисти.
И Творцов ушел к себе, оставив Эдика наедине с Тётей Кошкой, панической атакой и вертолетами в голове после выпитого пива. Пошатываясь, Эдик намочил старую футболку и тщательно протер ею дверные ручки. Вооружился совком и веником, подмел в коридоре, подмел в обеих комнатах.
А, ну да, он же котлеты купил. Где они? Вот они.
***
Пока Эдик возился с котлетами (разумеется, пережарив их), Генка досмотрел по телеку бокс, напоил чайный гриб и отправился на улицу с твердым намерением разгадать тайну бордовой "девятки". Он знал, что на районе есть вполне серьезная банда школьников - опасные малолетки, особенно когда их много, а ты один. Поздними вечерами нет-нет случались драки с участием этих шакалят. Ага, вот и главарь, один, без свиты.
Смуглый подросток в джинсах "оверсайз" пружинисто шагал Генке навстречу, покинув ресторан "Мипьяче Соус". Его мать Анька Салехова обожала восточных мужчин и все отпуска проводила в Турции или в Египте. Из очередной поездки она вернулась беременная и вскоре родила ребенка, который - она с упоением твердила всем и каждому - одно лицо с папочкой. Папочка скоро заберет их к себе, и они будут жить в доме у моря. Но минуло четырнадцать лет, и жила Анька все там же, в доме у прудов, одна с сыном.
Он-то и был нужен Генке. Кроме Сауда, никто из шоблы не смог бы вскрыть машину и законтачить провода.
- Привет, Сауд, - окликнул Генка. - Извини, отвлеку на минутку. Можем поговорить?
Пара карих глаз взглянула на мужчину с превосходством.
- Говори, - позволил он.
- Сауд, мне важно выяснить одну вещь. Кто-то тут, напротив "Соуса", бросил тачку. Бордовая "девятка" без правого зеркала, номера не московские. Ты с ребятами на ней не катался?
- А если и катался, тебе-то что? - резко отозвался Сауд. Он оскалился и добавил: - Ты свои вопросы мусорские себе в жопу засунь, пидор, когда тебя под шконкой…
Творцов схватил пацана за плечо и сжал пальцы. Ошарашенный Сауд, всегда бывший уверенным в своей неприкосновенности, застонал от боли. Как в тисках - ни ударить, ни вывернуться. Тихо и душевно Генка запел ему на ухо:
- Наталиии… Посади в меня в машину и рули… Значит, знаешь, что я сидел? Мамка рассказывала? - Сауд торопливо закивал. - А за что сидел, знаешь?
- Знаю, - просипел пацан. - За то, что угандонил двоих…
- Двоих каких?
- Двоих, таких как я…
Сауд уже готов был отвечать на любые вопросы в любом количестве. Если этот седой фашист сожмет посильнее, то оторвет ему руку. Он чувствовал, что вот-вот сломается кость… На занятиях по смешанным единоборствам им показывали приемы против такого захвата, но не сейчас, тренер, не сейчас. Тут не спортзал, могут и ногами растоптать.
- А знаешь, почему я это сделал? Говорила тебе мамка? Нет? Ну я скажу. Они проломили голову старику, украли у него последние деньги и купили себе пивас. Они думали, что им ничего за это не будет. И в общем-то верно думали. Но ошиблись, потому что я знал этого старика с детства, он за мной присматривал. Я взял и оставил обоих инвалидами. Они теперь под себя ходят. Выплачиваю компенсацию помаленьку, я не обеднею, а они не поправятся. Я могу и тебя оставить инвалидом. За тебя никто не впишется, а тюрьмы я не боюсь. Избавлю мир еще от одной нелюди и буду сидеть счастливым. Тебе всё ясно?
- Ясно, Геннадий Михайлович! - проскулил Сауд. Ему было совершенно ясно, что получить инвалидность будет проще, чем послать нахер училку.
- Отлично. - Творцов ослабил хватку, и пацан отшатнулся, но не посмел убежать. Не глядя на Генку, он растирал плечо. - Тогда заново. Ездил на "девятке"?
- Да, ездил, ездил. Она тут давно, с марта стояла, ничейная по типу…
- Не гони, ничейных машин не бывает. Один раз на ней ездил или несколько?
- Раза два или три. Да говорю же, ничейная! Вся в говне, будто из болота…
- Ключи были в ней? Документы?
- Не было. Там ничего не было, только в багажнике домкрат и запаска. Да ничего я оттуда не брал! Бак сухой почти, мы из канистры заправили…
- Где она сейчас?
- На Лобачах, я ее во двор загнал. Ну если еще понадобится…
- Какой ты предусмотрительный. Адрес говори, автолюбитель хренов.
- Геннадий Михайлович, не помню я адрес! Возле Лобачей, где МГИМО, ну школа там еще языковая. Хотите, я с вами поеду и покажу?
- Без тебя справлюсь. Руки покажи свои. Ладони! Показывай!
- А ладони-то чего? - проскулил Сауд.
- Бля, не беси меня.
Сауд подчинился. Никаких черных пятен, то есть, с дубленкой расправился не он. Творцов развернул пацана на сто восемьдесят градусов и ускорил его тычком в спину. Сауд удалялся, пытаясь распрямить руку, которая перестала сгибаться в локте. Генка проводил его недобрым взглядом. Такое чувство, будто он трогал что-то склизкое, омерзительное. И еще другое чувство: Сауду мог рассказать ему и кое-что побольше, и был очень рад, что Генка об этом не спрашивал.
Генка зашел в ресторан, заказал большую пиццу на ужин, а затем сел в автобус и доехал до улицы Лобачевского. После недолгих поисков он обнаружил бордовую "девятку", загнанную между кустами и бортом футбольной площадки. Внутрь он не полез, но походил вокруг и сфотографировал машину на телефон с разных ракурсов. Действительно, как в болоте плавала. Одного зеркала нету, шины уже спускают. Да, она правда существует.
***
В субботу утром Эдик записался в ветклинику к доктору Бородиной. Вместо переноски он захватил с работы коробку, в которую Тётя Кошка с достоинством погрузилась. До Обручева доехали на такси. Настя Бородина взяла Тётю на руки, и та затарахтела. Осмотрев пациентку, Настя сказала, что это здоровая кошка, в хорошей форме, молодая - не старше двух лет, и, скорее всего, домашняя. Ушла гулять и потерялась или не пожелала быть найденной. Каждая кошка - это маленькая загадка. Недавно она родила котят.
- Не знаете, где котята? - спросила Настя.
- Увы, нет, - грустно ответил Эдик.
- Возможно, погибли, - промолвила Настя без выражения. - Нам надо будет привиться и погонять глистов. И ушки почистите, но это дома. Тебе говорили, дорогая, что ты похожа на атлас мира?
Тётя польщенно забурчала.
Бородина начала что-то записывать на бланке клиники, но задумалась, крутя в пальцах гелевую ручку. Кошка вспрыгнула на стол, отобрала ручку и принялась играть с ней сама.
Настя погладила Тётю по голове и вдруг сказала:
- Насколько я понимаю, меня вам рекомендовала Вероника Просолова, верно?
Эдик подтвердил, заметив, как у Бородиной чуть дрогнул голос.
- Будьте с ней осторожны. Вероника носит с собой нож. По-моему, кухонный, но она его так наточила, что не дай бог… Я много вижу и кошатников, и собачников, и мозги не у всех на месте. Но эта прям особенная. А кошечка хорошая. Спокойная домашняя девочка.
Она набросала рекомендации и отдала их владельцу спокойной домашней девочки, кличка "Тётя", возраст - два года. В зоомагазине около клиники Эдик купил лоток и мешок наполнителя.
Вернувшись домой, Эдик выпустил кошку на волю и принялся исследовать квартиру на предмет черных отпечатков. Вчера, уставший и выпивший пива, он мог что-то и упустить. Но ничего нового обнаружить ему не удалось. Он открыл все шкафы, заглянул под диван и под кровать - вдруг Грязный Посетитель не ушел, а затаился? Посторонних не было. Эдик досыпал в миску корму, обновил в другой воду и вышел пройтись.
Нарезая круги по аллее за домом, он освободил мозг от белого шума и проанализировал вчерашний инцидент. Как будто бы Генка прав… В квартиру заходила Ника. У нее есть нож. Она искала кошку, но заодно нашла Олеськину дубленку и выместила на ней зло. Во-первых, за то, что это дубленка, во-вторых, Ника терпеть не могла Олеську, в-третьих - она видела Олеську в этой дубленке. Придется Олесе отдавать деньгами. Останки дубленки он засунул в пакет и швырнул в мусорный контейнер. Господи, она же невменяемая, эта Просолова! Но вывод казался ему шатким, какая-то одна деталь все портила… Какая?
У подъезда Эдик столкнулся с Евушкой Курапиной. Она его похвалила за то, что удочерил кошку, стрельнула сигарету и сообщила, что намерена инициировать иск к Ленке и Сашке Адейкиным. Всех, всех на деньги кинули, еще и аренду не заплатили! Ну аферисты, Эдик, ну скажи! И у тебя тоже занимали, ведь занимали же, а сколько?
Когда на Курапину нападала активность, отказать ей было невозможно. К тому же, она, небось, самая пострадавшая. Не проходило ни одной божьей недели, чтобы Евушка не подарила куда-нибудь энную сумму. Она вкладывалась в неликвидные акции, скупала килограммами "Орифлейм" и приобретала у черных риэлтеров новостройки на стадии котлована. Эдик пообещал ей поддержку и попытался улизнуть, чтобы не угодить в добровольные помощники. Однако Евушка еще не все с ним обсудила.
- Ты бы уже помирился со своей подружкой, а то сколько можно? Не, ну Эдик, ну правда же…
Он начал объяснять, что подружка больше не подружка, что она отсюда далеко и никакого примирения не будет, но Евушка, не слушая, добавила:
- Она всё просится к тебе и просится каждую ночь. Выгнал ее, что ли? А за что выгнал? Ну не хочешь, не говори. А где живет сейчас? А что у нее с голосом, она болеет? Эдик, не будь жестоким, впусти и поговори. Да, а почему она в дверь так долбит? Скажи ей, чтоб звонила в звонок, а то я от этого грохота просыпаюсь и заснуть не могу.
И, пожелав ему приятного вечера, Курапина пошла дальше агитировать за коллективный иск, в движении грациозно пританцовывая. Она была тренером по сальсе и фламенко и всегда находилась в состоянии разминки. Эдик же так и остался около подъезда в полнейшем остолбенении.
То есть, это что же такое получается? Подождите-ка.
То есть, никакие кошмары ему не снились. А через дверь его действительно звала какая-то баба, живая или нет, но материальная достаточно, чтобы Евушка Курапина слышала ее голос. И это не Олеся.
Эдик мысленно перебрал всех своих знакомых женского пола и не нашел ни одной кандидатуры, подходящей для исполнения такой роли.
Тем не менее, настырная и пугающая ночная гостья не только знает его лично - у нее к нему серьезные претензии. "Ты плохо меня искал, Эдик. Ты мог меня найти, я была совсем рядом". Рядом - это где? Если речь о Плешном, так он искал там Олесю.
Но, в самом деле, почему она стучит, а не нажимает на кнопку звонка?
Он стоял и стоял, мешаясь всем входящим и выходящим, пока ответ сам не пришел в голову.
Стучит, потому что при жизни привыкла стучать. Потому что в квартире не работал звонок, а папаша-алкоголик никогда не собрался его починить. Да это же Валька Власова к нему явилась. Из школьного детства, из далекого прошлого. Невинно убиенная Валька.
Ведь из всего класса он один не продал квартиру и не переехал.
Обвинения против Ники рассыпались.
Да, с Просоловой станется зайти без разрешения в чужую квартиру. Ей на все наплевать, она себя не контролирует и отоварит почтовыми ящиками любого, кто ей не понравился. Но, когда они столкнулись на лестнице, руки-то у нее были чистейшие, вот чего. Он смотрел прямо на ее руки. Большие, гладкие и холеные.
Дверь и растерзанную дубленку перепачкали чем-то черным и жирным, похожим на… точно, на сажу. Эдик вспомнил, что у родителей Вальки Власовой не было денег, чтобы нормально похоронить дочь. Учителя что-то собрали, но хватило только на скромные венки и на автобус в шофером…
Прощание с Валькой организовали на школьном дворе. Она лежала в гробу в своей синей форме, будто сейчас встанет и пойдет со всеми на уроки. Только белый платок на ее голове был страшным и неуместным, ведь Власова сроду не стала бы носить такую тряпку, забрав под нее русую челку. Но от ее желания более ничего не зависело. Платок она уже НЕ СНИМЕТ. Гроб погрузили в автобус и увезли, но не на кладбище, а в крематорий.
Туда, где пепел и сажа.
(Когда всё закончилось, Эдик долго обшаривал задворки и закутки квартала, словно Валька могла где-то спрятаться, словно она стеснялась, потому что друзья будут ее обзывать "Дырявая башка". Нет, он не думал такого всерьез. Но часть его отстранилась от правды и надеялась, что необратимое обратится, если хорошенько поискать. Кто-то из одноклассников показал ему место, где Вальке пробили голову: там трещина в асфальте тротуара и наискось через палисадник уводит тропинка. Даже не упав, с торчащей из затылка рукояткой отвертки, Валька доплелась до своего подъезда, и ее сердце остановилось, пока она стучала в дверь. Эдик на карманные деньги купил в киоске две гвоздики и положил их в траве возле начала тропинки. Других цветов там не было).
И вот теперь, через двадцать лет, она говорит ему, что он мог ее найти, но плохо старался.
"Где она сейчас живет?", спросила Евушка Курапина.
Живет или нет, но поблизости.
Позабыв о том, что собирался поваляться на диване, почитать книжку и пообедать, он еще час или два слонялся от улицы к улице, хотя боль в ноге нарастала и очень хотелось есть. И с каждой минутой сильнее становилось ощущение: он затеял глупую игру, вот-вот случится нечто, от чего рассудок перегреется и сгорит. Он держался подальше от не просматриваемых мест, от зарослей и кустов. Но ТА САМАЯ тропинка притягивала его как магнитом, и он невольно замедлил шаг, поравнявшись с ней.
Поднялся ветер, разогнав дневное тепло, и Эдик внезапно обнаружил, что вокруг не осталось ни одного человека. Точно так же безлюдно и тревожно сделалось, когда он принес гвоздики для Вальки, в память о Вальке. И точно так же казалось, что она стоит у него за спиной и смотрит исподлобья.
____