«В Знаменском все идет своим чередом: Верочка выздоровела и расцвела, старушки ворчат и пекут пирожки, а в дом и сердце Серафимы все настойчивее стучится ухажер. Но сердце женщины по-прежнему в другом месте. Неожиданная весть, привезенная Семеновной, может все изменить. Только вот скажет ли кто-то об этом вслух? И успеет ли он?»
Глава 45
А тем временем в Знаменском жизнь текла своим чередом: тихо и размеренно. Серафима с Верочкой каждый день ходили в школу, бабушки оставались дома.
У Веры, как и обещала бабка Настасья, больше не случилось ни одного приступа. Болезнь отступила, и девочка поправилась, вытянулась, округлилась, сильно изменилась. В ней уже невозможно было узнать ту хилую, худенькую нескладную девчушку. Нет! Вера стала настоящей красавицей: высокой, стройной длинноволосой девушкой.
…— Слышь-ко, Дашка, — говорила Платоновна своей товарке Семеновне, раскладывая начинку в пирожки. — Я вчерась-то Гришке, оглоеду, чуть зубы не высадила.
— Чегой-то? — удивилась Семеновна, беря очередной пирожок, чтобы залепить.
— Чегой! — нахмурилась Платоновна. — А ничегой! Он на нашу лебедушку раззявилси. Ишть моду взял: подходить к плятню и глядить зенками своим бесстыжимя на Верочку.
— Да ты чегой? От я ня видала! А то ба я яму усе волосья яво жиденькая повыдергувала.
— Дашка, ну ты ужо ври да ня завирайся-ко давай. Волосья у яво справныя, густая. В батьку яво. Батька у яво, знашь какой мужик-то красивай был? Он весь в яво. Эх, ня видал малец батьку-то ни разочка, а мы яму зубы да волосья хотим повыдергать, — Платоновна покачала головой. — Сенька на фронт, а Глафира аккурат беременныя. От тада ишо гадина эта Лунева слух пускала. Мол, ня Сенькин пацан-то. Да ты поглянь! — Баба Нюра тыкнула в плечо Семеновну: — Ну точная копия жа вышел. А?
— Ня знай! Сеньку-то я ня видала.
— Да ты ня сумлевайси.
…Так за разговорами да за домашними делами текло время старушек.
После нового года за Симой вдруг принялся ухаживать Мирон Сергеевич. Был он мужчина видный, холостой, желанным для всех деревенских баб. Но он приметил Серафиму Андреевну. Правда, не сразу, как она появилась в Знаменском, а спустя почти год.
Случилось это неожиданно на праздновании Нового года. Они оказались рядом за праздничным столом, накрытым своими силами по случаю праздника. Разговорились. Серафима Андревна осталась совершенно равнодушна к мужчине, а он загорелся и вызвался ее провожать.
— Да что тут идти? — рассмеялась Сима. — Пять домов — и наша хата.
— Но все же позвольте, — настаивал директор.
Серафима пожала плечами:
— Ну что ж, пойдемте.
Ей и в голову не могло прийти, чем обернется эта прогулка.
Шли молча, вдыхая свежий морозный воздух и глядя на чистое звездное небо.
Снег под ногами хрустел громко, будто нарочно нарушая тишину между ними. Небо над деревней было чернильно-синим, усыпанным звездами, и даже дыхание казалось осязаемым — вырывалось облачком пара и тут же исчезало.
Серафиме почему-то было грустно. Праздничный вечер быстро закончился, уже завтра снова начнется обыденность, а в сердце — по-прежнему пустота. Уже не страшная, как в первые дни в Знаменском, но и не радость. Любые ее мысли все равно возвращались к Володе.
— Хороший день завтра будет. Солнечный, — нарушил тишину Мирон Сергеевич, подняв голову к небу, когда подошли к калитке Платоновны и остановились: — Каникулы начались, посвободней будем, Серафима Андреевна.
— Да! — поддержала Сима директора без особого интереса.
— Может быть, прогуляемся до озера завтра или в любой другой день на каникулах? — несмело предложил директор.
— Простите, Мирон Сергеевич, не смогу. Я бабушкам обещала дома побыть. Они скучают, не видят нас почти.
— Да, да, конечно, извините меня. Я как-то не подумал. У вас семья, а я один.
— До свидания, — промолвила Сима и поспешно скрылась за калиткой.
Он был внимателен, вежлив, добр. И все же… все же она четко понимала, что он не ее мужчина. Серафима старалась быть справедливой к Мирону Сергеевичу: в нем не было ни фальши, ни навязчивости. Но когда они остались вдвоем, в ней словно что-то сжалось и крикнуло: «нет».
Как будто сердце подсказывало: не туда, не с ним. И в то же время ей становилось неловко: перед ним за то, что она заранее знала, что откажет; перед собой за то, что не давала себе возможность стать счастливой; перед бабушками за то, что позволила себя проводить.
Только Серафима зашла в хату, Платоновна тут же приступила с допросом:
— Мирон Сергевич ишть тебе проводил?
— Он,— ответила Сима, снимая пальто и шаль.
— Хорошай мужик. Уся деревня ждеть, када ж он хозяйку у свой дом приведеть. И кого. Видать, тебя, Симка. Ни с кем никада он ня гулял с тех пор, как жена яво померла.
— Ой да что ты, мам Нюр. Какая там хозяйка! — махнула рукой Серафима. — Даже смешно.
— А ты не маши давай-ка и ня смейсь, — подключилась и баба Даша.
— Ну вот! Насели. Двое на одну! Сила! Спать давайте, мои хорошие. Завтра поговорим.
А сама себе сказала: «Не о чем говорить!»
Она легла под пуховое одеялко, закрыла глаза и как всегда представила себе Володю. Еще ни разу она не уснула, чтобы не пожелать спокойной ночи своему любимому и не рассказать ему мысленно о том, как прошел день. Сегодня она с досадой сообщила: «Володя, как мне бы не хотелось, чтобы Мирон Сергеевич принялся ухаживать за мной!»
Ей так хотелось знать, что Володя тоже думает о ней. Она не признавалась себе, но ждала его. Мозг спрашивал: как он тебя найдет? Ты всем запретила говорить о том, где ты. Но сердце ждало чуда! Вдруг ищет? Вдруг найдет? «Володя, я жду тебя. Пусть глупо, пусть невозможно, но я все равно тебя жду».
Как-то баба Даша спросила у Серафимы:
— Ну ты чегой, забыла ужо своева-то ишть?
Сима, чтобы не расстраивать старушку, махнула рукой и сказала:
— Да уж давно.
— Канешна, — кивнула старуха. — Любовь — енто огонь. Поленья усе время нужны.
Мирон Сергеевич теперь частенько оказывал Серафиме знаки внимания: то до дому проводит, чему она устала протестовать, то подарок из областного центра привезет. Какой-нибудь пустяк: шейный платок или кусочек мыла душистого, но подарит с таким взглядом, что Серафима краснела и прятала глаза.
Старушки обе зудели:
— Чегой кобенисси?! Мужик какой справный, и тебе под стать. Ученай.
— Да не говорим мы об этом, мы просто друзья, — протестовала Сима.
— Да ты токма подмигни яму. Вмиг в одной хате и окажетеси. Усе жа от тебе зависить.
— Да не хочу я с ним в одну хату: мне и с вами хорошо! — улыбалась Сима и не спорила с бабушками, но точно знала, что в одной хате она желает оказаться только с одним мужчиной — Володей Бурняевым.
… Так пришла, как всегда долгожданная, весна.
Она наступала неспешно, по-деревенски обстоятельно: капала с крыш звонкая капель, на темных проталинах робко зеленела первая травка, а в воздухе стоял ни с чем не сравнимый запах талого снега и набухшей земли.
Сима, выходя утром на крыльцо, часто замирала на минуту — слушала, как шумит весна, и сердце ее сжималось от странной радости, похожей на тоску.
Настал день, когда Семеновна торжественно сообщила:
— Завтре у Бурное поеду. Машину уж попросила у председателя. Прямо почти туды и отвезут.
— Как это почти? — забеспокоилась Сима.
— Ну дела там у шофера у Рыбном. Мене на большаке он высадить. Сама дойду, недалече жа. И забереть так жа, на большаке. Договоримси када.
— Ну ты смотри, мама Даша, поаккуратне там.
— Да я на погост к своим да дом заколочу. Можат, чегой прихвачу. Да вродя как обошлась-то ужо. Ничегой мене и ня надо.
…Вернулась старушка через день. Симы и Верочки еще не было дома.
После приветствий и объятий баба Даша сказала:
— Слышь-ко, Нюрка. Яшка-то чегой мене грит. Зинка-то померла. Вдовый Вовка нонче.
— Да ты чегой! — так и села баба Нюра. — Нашей-то говорить будешь? Вродя сладилоси у их с Мироном. Я кажу, на днях у их ужо усе будять. Ходить и ходить он ишть.
— Ня знай. Так чегой жа Вовка-то не едеть к ей?
— Ня знай. Так кажешь аль нет? — с замиранием сердца спросила баба Нюра.
Баба Даша говорила спокойно, по-старушечьи буднично, но в этих словах было что-то, от чего в груди у Платоновны кольнуло. Зинка… умерла? Значит, Володя свободен? Эта новость вдруг повисла в воздухе, как тонкая паутина: неясная, опасная, прилипчивая.
«Чегой жа таперича будеть? — с тоской подумала Платоновна. — Вдруг Сима захочеть вернутьси у Бурное? И Дашка, канешна, тожа! Я снова одна остануси? А ежеля ня уедеть Симушка, а он приедеть? Забереть их!»
Платоновна сжалась от страха, мигом вспомнив свою тоскливую одинокую жизнь до тех пор, пока не появились у нее они — теперь уже ее горячо любимые — Сима, Вера и Дашка, зараза.
Платоновна уставилась на Семеновну и ей хотелось кричать:
— Зачем ты привезла такую новость?! Зачем ездила? Чегой жа таперича со мной?
Семеновна молчала, и в этой затянувшейся паузе будто остановилось время. Тиканье ходиков на стене вдруг стало громким, отчетливым, как удары сердца Платоновны.
— Чегой таперича? — первой нарушила она молчание. — Говорить будяшь ей али нет?
Внутри Платоновны боролся страх снова остаться одной и любовь к Серафиме, желание ей счастья.
#деревенскийроман #деревенскаяжизнь #любовныйроман
Татьяна Алимова
Все части здесь⬇️⬇️⬇️
Рекомендую к прочтению ⬇️⬇️⬇️