Юля стояла у раковины и старательно оттирала жирную сковородку. Второй день в доме Валентины Ивановны. Временно, конечно. Всего на пару месяцев, пока в Юлиной квартире, где они планируют дальше жить, идёт ремонт.
— Неправильно моешь, — холодный голос свекрови заставил её вздрогнуть.
Юля обернулась. Валентина Ивановна стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. Её взгляд сверлил, как дрель.
— Простите?
— Говорю — неправильно. Сначала замочить надо, потом моющее средство... А ты как? Сразу тереть начала.
Юля медленно вытерла руки полотенцем. В груди что-то сжалось — не от страха, от удивления. Взрослая женщина, двадцать девять лет, а её учат мыть посуду?
— Валентина Ивановна, я всю жизнь сама...
— В моём доме будете жить по-моему, — отрезала свекровь. На губах играла ледяная улыбка.
Повисла тишина.
Юля смотрела на эту женщину — и вдруг поняла: это не про посуду. Это про власть.
Про то, кто в этом доме главный.
— Тогда мне нужно всего пару дней, — спокойно сказала Юля, — чтобы понять смогу ли я тут жить.
Валентина Ивановна замерла. Рот приоткрылся. Она явно ожидала чего угодно — извинений, обид, слёз. Но не этого.
Не того, что невестка просто откажется играть в её игру.
На следующее утро Юля проснулась от звука пылесоса. Семь утра. Валентина Ивановна методично пылесосила прямо под дверью их с Романом спальни.
— Мам, можно потише? — сонно пробормотал Роман.
— А что? Я что, в своём доме убираться не могу? — голос свекрови звучал невинно. — Или теперь мне расписание согласовывать нужно?
Пришлось вставать. На кухне Валентина Ивановна уже сидела за столом с чаем, листая газету.
— Доброе утро, — сказала Юля.
Молчание. Свекровь даже не подняла глаз.
Юля налила себе кофе, села напротив.
— Хлеб закончился, — наконец произнесла Валентина Ивановна, не отрываясь от газеты. — Надо в магазин.
— Хорошо, схожу, — ответила Юля.
— Не надо. Я сама. Мне определённый хлеб нужен. Не каждый подойдёт.
Намёк был ясен: ты даже хлеб купить правильно не сможешь.
Уроки «правильной жизни»
Каждый день приносил новые правила. Нельзя было включать стиральную машину после восьми вечера — соседи услышат. Нельзя было смотреть телевизор громче определённой отметки — у Валентины Ивановны чувствительные уши. Нельзя было долго говорить по телефону — это невежливо.
— Сейчас молодёжь вообще ничему не учится, — вздыхала свекровь за ужином, демонстративно обращаясь к сыну. — Раньше девушки знали, как в семью влиться. А теперь... каждая себя королевой мнит.
Роман неловко ёрзал на стуле:
— Мам, ну что ты...
— А что я? Правду говорю. Женщина должна сначала понять, как в доме всё устроено, а потом уже... мнение своё высказывать.
Юля молча доедала суп. Каждая фраза была как укол иголкой — не смертельно, но больно. И самое страшное — Роман молчал. Просто сидел и молчал.
Территория контроля
Хуже всего были мелочи. Валентина Ивановна переставляла вещи Юли — «навести порядок». Убирала её крем для лица в дальний ящик — «освободить место для необходимого». Выбрасывала её травяной чай — «место занимает».
— А где мой чай? — спросила Юля однажды вечером.
— А разве это чай? — удивилась свекровь. — Я думала, засохшая трава какая-то. Выбросила.
— Это был дорогой травяной сбор.
— Ну прости, милая. В следующий раз предупреждай, что это важно.
Юля смотрела на эту сладкую улыбку и понимала: это не случайность. Это система. Методичное стирание её присутствия в доме.
Разговор с мужем
— Рома, нам нужно поговорить, — сказала Юля, когда они остались одни.
— О чём?
— О твоей матери. О том, что происходит в этом доме.
Роман вздохнул, как человек, которого попросили решить неразрешимую задачу:
— Юль, потерпи. Она просто такая. Привыкла всё контролировать. Мы же скоро переедем.
— Рома, она выбрасывает мои вещи. Делает вид, что меня не существует. А ты молчишь.
— Я не молчу! Просто зачем скандалить? Она пожилой человек, ей тяжело принимать изменения.
— А мне тяжело жить в доме, где меня дрессируют, как собачку.
— Юля, не преувеличивай.
И тут она поняла: он не видит. Или не хочет видеть. Для него это нормально — чтобы мать командовала, а жена терпела.
Последняя капля
Утром Юля готовила завтрак. Жарила яичницу — просто, быстро, как привыкла дома.
Валентина Ивановна вошла на кухню и остановилась, как вкопанная:
— Что ты делаешь?
— Завтрак готовлю.
— На моей сковородке? — голос свекрови стал ледяным. — Без разрешения?
Юля медленно повернулась. В глазах Валентины Ивановны плясали злые огоньки.
— Я... думала...
— Ты думала? — свекровь сделала шаг вперёд. — В моём доме ты сначала спрашиваешь, а потом думаешь!
— Валентина Ивановна...
— Пока ты в моем доме – делай как я говорю!
Крик прозвучал как пощёчина. Юля стояла с лопаткой в руках и смотрела на эту разъярённую женщину.
Момент прозрения
Юля стояла с лопаткой в руках и смотрела на красное от ярости лицо свекрови. Время словно замедлилось.
И вдруг поняла: это опять про то, кто здесь хозяин, а кто — временный гость, которого можно затравить.
— Понятно, — тихо сказала Юля и выключила плиту.
— Что понятно? — Валентина Ивановна ожидала слёз, извинений, оправданий.
— Понятно, что мне здесь не место.
Юля спокойно сняла фартук, повесила на крючок..
Подкрепление
— Рома! — закричала свекровь. — Роман, иди сюда немедленно!
Он появился в дверях кухни — растрёпанный, в домашних штанах, с недоумением на лице:
— Что случилось?
— Случилось то, что твоя жена совсем обнаглела! — Валентина Ивановна ткнула пальцем в Юлю. — Хозяйничает в моей кухне, как у себя дома!
Роман посмотрел на жену, потом на мать. В его глазах читалась мольба: только не заставляйте меня выбирать.
— Мам, может, не стоит.
— Не стоит? — голос свекрови стал визгливым. — Она мне дерзит! В моём собственном доме! А ты её защищаешь?
Выбор мужа
Юля смотрела на Романа и ждала. Сейчас. Прямо сейчас он должен что-то сказать. Встать на её сторону. Защитить жену от истерики собственной матери.
— Юль, — он неловко почесал затылок, — может, правда не стоит. Ну, в смысле, мама привыкла к определённому порядку.
Юля чувствовала, как внутри что-то рушится. Иллюзия о том, что рядом с ней мужчина. А не маменькин сынок, который в тридцать четыре года всё ещё боится мамочку расстроить.
— Ясно, — сказала она.
— Что ясно? — Роман не понимал, почему жена вдруг стала такой холодной.
— Ясно, кто в этой семье принимает решения.
Сбор вещей
Юля вышла из кухни и направилась в спальню. За спиной слышались приглушённые голоса — Валентина Ивановна что-то объясняла сыну, оправдывалась.
Она открыла шкаф, достала сумку. Начала складывать вещи — методично, без спешки. Джинсы, свитера, нижнее бельё. Каждая вещь укладывалась аккуратно, как будто она собиралась в отпуск.
— Юля, ты что делаешь? — в дверях появился Роман.
— Собираюсь.
— Куда?
— Туда, где меня не будут дрессировать на каждом шагу.
Он сел на кровать, растерянно наблюдая, как жена укладывает косметичку:
— Юль, не делай глупостей. Мама просто переживает. Ей тяжело принять, что я женился.
— Рома, — она остановилась и посмотрела на него, — сколько нам лет?
— Что?
— Сколько тебе лет? Мне двадцать девять, тебе тридцать четыре. Мы взрослые люди. А ты просишь меня терпеть, когда твоя мать орёт на меня из-за сковородки.
— Она не орала.
— Орала, Рома. И ты стоял рядом и молчал.
Последний разговор
Валентина Ивановна появилась в дверях спальни. Лицо у неё было довольное — она видела сумки и понимала: план сработал.
— Что ж, наверное, так и лучше, — сказала она сладким голосом. — Семья — это не игрушки. Тут притираться нужно, а не характер показывать.
Юля застегнула сумку и повернулась к свекрови:
— Валентина Ивановна, вы знаете, что самое печальное?
— Что? — брови свекрови поползли вверх.
— Вы боитесь потерять сына. И делаете всё, чтобы он остался один.
— Как ты смеешь...
— Смею. Потому что через пару лет он всё поймёт. И будет винить не меня — вас. За то, что разрушили его семью.
Юля взяла сумки и направилась к выходу. В прихожей остановилась, обернулась к Роману:
— Если захочешь построить семью — звони. Если хочешь и дальше быть маменькиным сынком — не звони.
— Юля, подожди.
— Нет, Рома. Я не буду ждать, пока ты научишься быть мужем. Мне двадцать девять. У меня нет времени на это.
Она открыла дверь и вышла.
За спиной остались крики Валентины Ивановны, растерянное молчание Романа и вся та жизнь, где её место — в углу, с опущенной головой.
Новая жизнь
Через неделю Юля сняла однушку на окраине города. Маленькую, но свою. Никто не указывал, где ставить чашку и как складывать полотенца.
Роман звонил каждый день:
— Юль, давай встретимся. Поговорим спокойно.
— О чём говорить, Рома?
— Ну, о нас. О будущем.
Она молчала, глядя в окно на дождливую улицу.
— Я с мамой поговорил, — продолжал он. — Она согласна, ну, пойти на компромисс.
— Какой компромисс?
— Мы будешь приходить к ней в гости. По выходным. А так мы переедем к тебе.
Юля рассмеялась — коротко, без радости:
— Рома, ты не понял. Дело не в квартире. Дело в том, что ты даже сейчас не можешь сказать: «Мама была неправа».
Последняя встреча
Месяц спустя он приехал с цветами — большим букетом белых роз.
— Юля, я всё понял, — стоял на пороге, протягивая цветы. — Прости меня. Давай начнём сначала.
— Рома, — она не взяла букет, — ответь честно. Если завтра твоя мать скажет: «Выбирай — я или она», что ты выберешь?
Он опустил глаза.
Это был ответ.
— Прости, — сказала Юля мягко. — Но я не строю жизнь в доме, где меня просят терпеть. Я хочу дом, где уважают.
И закрыла дверь.
Эпилог
Полгода спустя Юля случайно встретила Романа в торговом центре. Он был с матерью — покупали ей новое платье.
— Привет, — сказал он неловко.
— Привет.
Валентина Ивановна сделала вид, что не заметила бывшую невестку.
— Как дела? — спросил Роман.
— Хорошо. А у тебя?
Он пожал плечами. Выглядел усталым.
— Знаешь, — тихо сказал он, — иногда думаю, а что, если...
— Рома, — перебила Юля, — не надо. Всё правильно.
И ушла.
А дома, заваривая свой любимый травяной чай, подумала: «Как же хорошо – и разрешения спрашивать не надо».
Друзья, не забудьте подписаться, чтобы не пропустить новые публикации!
Рекомендую почитать еще: