Анна сидела на кухне с бокалом дешёвого белого, хотя могла позволить себе дорогое. Но, как говорила её бабушка: деньги надо тратить с умом, особенно когда рядом мужчина с мечтой и без плана. Мужчина, в её случае, звался Алексей. И имел младшего брата — Ивана, чью фамилию она теперь знала лучше своей девичьей. Потому что где Иван — там беда, а где беда — там, конечно, её муж с перевязанным кошельком.
За окном капала весна. Не романтический дождик, а вот это вот — слякоть и мусор, ветки, залипшие на лобовом стекле, и пыль, которая предвещала коммунальный ад. Анна смотрела на таблицы с отчётом — она была хороша в Excel, но в жизни, похоже, промахнулась с выбором вкладчика.
Телефон дернулся. Сообщение от Алексея.
«Ань, с Ваней опять беда. Потерял работу. Нужно подкинуть немного. Пару месяцев — и всё наладится».
Она сделала глоток вина и медленно поднялась. Вышла в коридор, где висело зеркало, купленное со скидкой. Посмотрела в своё отражение.
— Ну вот скажи, как, мать твою, человек может потерять работу, которую не ценил, и рассчитывать, что за него будет платить кто-то другой? — сказала себе, вслух, с выражением.
Анна не была жадной. Она была рациональной. Они с Лёшей копили на квартиру почти четыре года. Четыре года без отпусков, нормальных ресторанов и нового дивана. А теперь их вклад начал таять — не из-за войны, инфляции или кризиса, а из-за Ванечки, которому всё время «немного не повезло».
Через час Алексей вернулся домой. С порога был особенно ласков.
— Привет, любимая. Как прошёл день? — улыбнулся, обнимая сзади. Она не отвернулась — замерла.
— Ты перевёл ему деньги? — спокойно, без интонаций, как хирург перед разрезом.
Он отпрянул.
— Слушай, ну... Да. Немного. Он обещал вернуть. Я просто не стал тебе говорить сразу, ты бы...
— Да я бы что? — она повернулась. В глазах — не гнев, даже не обида. Скорее — усталость. Та, которую не лечат выходными.
— Ну, ты бы снова начала... — он развёл руками, будто это объясняет всё.
— Алексей, я начну прямо сейчас. Потому что мне надоело быть банком, который не участвует в принятии решений, но несёт убытки.
Он сел на табурет и уткнулся в стол.
— Это мой брат.
— А я твоя жена, между прочим, — напомнила она. — Хотя, судя по твоим приоритетам, мы с ним где-то на равных, только он получает деньги, а я — отказы в честности.
— Не надо драматизировать. Это всего лишь двадцать тысяч.
— Это два месяца коммуналки. Или четверть суммы, что мы отложили за январь. Или полмесяца моей работы.
— Ты зарабатываешь больше, ты же знаешь.
— Да, Лёш. Я зарабатываю больше. Но я не зарабатываю на то, чтобы Ваня снова забыл, как выглядит трудовая книжка.
Он встал, нервно прошёлся по кухне.
— Ну что мне делать, бросить его? Он мой брат, Аня!
— А я тебе кто? — тихо, почти беззвучно. И эта тишина громче любого крика.
Молчали долго. Потом она снова села за ноутбук.
— Я открыла отдельный счёт, — сказала, не поднимая глаз. — Буду переводить туда свои сбережения. На нашу квартиру. На мою квартиру. А ты решай, кого ты кормишь в этом доме — меня или своего брата.
Он ушёл спать без слов.
На следующий день Иван позвонил сам. Своим обычным тоном — как будто звонит однокласснику, у которого случайно остался его велосипед в 2005-м.
— Ань, привет! Слушай, извини, что Лёша вчера так… Ну, он переживает. Я правда всё верну, мне вот предложили в доставке поработать…
— Угу. До первой простуды или дождя, да?
— Ну, ты это… не кипятись. Вы же семья.
— Ты — его семья. Я — по касательной. Но я не банк. Всё, что было — уже было. Больше ты от нас не получишь.
Он на секунду замолчал.
— Ну и ты злая, конечно. Не по-женски.
— А ты — безответственный. Тоже, кстати, не по-мужски.
Тут бы и положить трубку. Но нет.
— Знаешь, Ваня, у тебя талант. Ты можешь даже из любви двух людей сделать ипотечную яму.
Он не ответил.
Вечером Алексей принёс цветы. Те самые, которые она не любила — лилии.
— Пахнут сильно, — сказала, ставя вазу у балкона.
— Аня… Я больше не буду.
— Не будешь, пока на карту деньги не поступят.
Он хотел возразить, но промолчал.
А в ней впервые родилась мысль, что может, дело не только в Иване. Может, Алексей не столько добрый, сколько слабый. А слабость — дорогой недостаток в семейной жизни.
И в ту ночь она впервые подумала: а вдруг счастье — это когда ты живёшь одна, и никто не переводит деньги твоему будущему «деверю года»?
На третий день после «букета из лилий» и молчаливого ужина, в квартире Анны с Алексеем можно было услышать только звук кофемашины и редкий стук по клавишам её ноутбука. И глухое раздражение, повисшее в воздухе, как запах котлет после жарки.
Анна сидела в спортивных штанах, с собранными волосами и лицом женщины, которая за последние сутки пересчитала каждую копейку, вложенную в этот брак. У Алексея был выходной, и он методично натирал пол тряпкой, будто вытирал не грязь, а собственную вину.
— Ты в домработницы пошёл, Лёш? Или просто хочешь блеснуть, как линолеум в общаге после субботника? — холодно усмехнулась она.
— Просто убираю, — буркнул он, не поднимая головы.
— Надеюсь, не за счёт общего бюджета. Тряпку-то не из нового счёта покупал?
Он бросил тряпку в ведро.
— Ты не устала считать? Может, начнём уже жить, а не вести бухгалтерию как в налоговой?
— Жить? Это ты называешь жизнью? Ты берёшь мои деньги, отдаёшь их своему брату, врёшь мне — и это, по-твоему, «жить»?
— Да не вру я! Я просто не успел сказать!
— О, классика. Не врал, а «не успел». Следующее что? Не изменял, просто не успел вернуться?
Алексей посмотрел на неё, как будто впервые увидел. Усталость, горечь, злость — всё это выплеснулось из его лица одновременно.
— Ты меня совсем не слышишь. У Вани всё плохо. Он один, у него нет никого, кроме нас.
— У него нет никого, потому что он всех достал. Его девушка сбежала. Коллеги ненавидели. Даже собственная мать ему сказала: «Устраивайся, Ванечка, в жизнь, а не в жопу». Но нет, ты продолжаешь играть в старшего брата-спасателя.
— Потому что он не справится один!
— А я, значит, справлюсь? Или просто у тебя не хватило фантазии, как помочь мне — ты ж не можешь выбрать между мною и им. Угадай, кто больше устал? Я!
— Аня, ну перестань, ты всегда всё контролируешь! Всё через таблицы, проценты, накопления! Я человек! Я хочу просто немного жить!
— А я, по-твоему, гоблин из Сбербанка?! Я тебе мешаю жить, потому что думаю о будущем?! Лёш, у нас были планы! Квартира, нормальная жизнь, дети, чёрт возьми!
— Я тоже этого хочу! Но я не могу бросить брата, когда он на дне!
— Ты его не вытаскиваешь, ты ныряешь туда с головой. А меня — оставляешь на берегу с ипотекой и макаронами.
— Ну и живи одна тогда! Раз такая умная!
Он хлопнул дверью спальни.
И вот она сидит на кухне, с той самой бутылкой дешёвого вина, и чувствует, как между ними пролегает финансовый разлом. И не Ваня виной. А сам Алексей — его слабость, его выбор.
Через пару дней всё было формально нормально. Он пошёл на работу, она — в офис. Случайные смски, «купишь хлеб?», «пришёл счёт за интернет» — никакой любви, только совместное выживание. Спокойствие в браке — это когда никто никого не убил в состоянии аффекта. Пока.
Но вечером случился апогей.
— Аня… мне надо сказать. Я снова перевёл ему.
Она перестала жевать. Тарелка с гречкой так и застыла перед ней.
— Сколько?
— Пятьдесят.
Она медленно встала. Подошла к полке, достала банковскую карточку с надписью «Общие сбережения». И ножницы. Щелк. Пластик разломился пополам, будто это была судьба.
— Всё. Я ухожу.
— Да ты не можешь вот так!
— Я не могу вот так жить, Алексей. Я не стану женой, которая прячется за холодильником, пока её муж тратит их общее на брата, у которого стабильность — как у казино.
— Я исправлюсь! Просто не бросай меня, прошу.
— Ты себя-то сначала не бросай. Может, тогда что-то и выйдет.
Через неделю Анна сняла студию на краю города. Маленькую, но свою. Без Вани. Без переводов. Без «не успел сказать».
Она сидела там на новом матрасе, ела лапшу из упаковки, и ей было... легко. Страшно, но легко.
В телефоне было шесть непрочитанных сообщений от Алексея. Она открыла последнее:
«Ты правда всё решила? Безвозвратно?»
Она долго смотрела на экран. Потом набрала:
«Да. Я решила. Я выбираю себя. Не Ваню. Не тебя. Себя».
Переезд в новую квартиру, даже в однушку на девятом этаже с вечным запахом соседского лука, — это не про мебель. Это про нерв. Про то, как собираешь в коробку не только чашки, но и остатки жизни. Анна сидела на балконе, обмотанная пледом, с бокалом белого и лицом человека, который втиснул боль в молнию IKEA-коробки и заклеил скотчем.
Прошёл месяц. Ровно месяц, как она съехала.
Лёгкий шум за окном, вечерний свет фонарей, и вдруг… в дверь позвонили. Не два раза, не настойчиво. А как-то… виновато. В этом звонке был целый характер. Такой вот — «я знаю, что зря пришёл, но если не приду, себе не прощу».
Анна открыла. Алексей. Стоит, помятый, с синяками под глазами. Не похудел — он сдулся. Как воздушный шар после детского праздника.
— Привет, — сказал он, как будто это просто суббота, а не сломанная жизнь.
— Привет, — ответила она, не приглашая войти.
— Можно? — показал на стул в прихожей.
— Садись, — кивнула она, а сама прошла обратно на балкон.
Он вошёл, обулся, будто в гости к чужому человеку, и сел на краешек.
— Я не за братом. Не за деньгами. Не за извинениями. Я за правдой, Ань. Всё, как ты любишь.
Она молча пила.
— Ты была права, — начал он. — Ваня... он меня обманывал. Эти деньги… были не на лечение собаки, не на долги. Он играл. Играл, понимаешь? В онлайн-казино. И даже не отрицал. Сказал: «А что? Ты же всё равно дашь».
— Приятная семейная модель. Ты — банкомат, он — паразит, я — наблюдатель с просроченным вкладом.
Он сглотнул.
— Ты не представляешь, как мне стыдно.
— Ошибаешься. Представляю. Потому что я годами делала вид, что всё нормально. Что это просто временно. Что мы с тобой одна команда. А у нас был матч… против меня.
— Я… хочу вернуть тебя.
— А я не хочу, чтобы меня возвращали. Я не забытая флешка. Я женщина, Лёша.
Он замолчал. Минуту. Две. Потом встал. Уже у двери обернулся:
— Я продал машину. Вернул тебе половину. На карту упадёт к вечеру.
— Деньги не решают. Хотя приятно. Спасибо.
— Если ты когда-нибудь… хотя бы захочешь поговорить — я рядом. Я не исчезаю.
Она кивнула.
— Только не тащи Ваню. А то я тебе кастрюлей по голове — как бабка в «Санта-Барбаре».
Он криво усмехнулся. Первая улыбка за месяц. Повернулся и ушёл.
Через две недели она подписала договор на покупку квартиры. Да, в ипотеку. Да, в убойную, с процентами, от которых тошнит. Но зато — своя.
Зашла внутрь. Пусто. Белые стены, шум соседей сверху, и эхо, как в театре перед началом спектакля.
— Ну что, Анна Витальевна, вот и финал, — сказала она вслух и улыбнулась. — Без оваций, но с ключами.
На кухне, прямо на полу, она разложила плед, поставила бокал и достала телефон. Написала коротко:
«Спасибо. Всё получила. Желаю тебе найти себя. Но, пожалуйста, без Ивана.»
Алексей ответил почти сразу:
«Сначала себя. Потом всё остальное.»
Точка.
И вот она стоит в новой квартире. Без иконки «семейное счастье», без угловатого шкафа с чужими надеждами, без соседа по жизни, который однажды стал чужим.
Но с собой. С собой — настоящей.
Финал.
Потому что иногда, чтобы спасти себя — надо уйти. Даже если тебя всё ещё любят. Даже если ты всё ещё любишь. Просто… выбрать себя.
.