Светлана
Света развезла подруг, сманеврировав между лужами, оставшимися после дождя, и вывернула в знакомый двор, где асфальт потрескался, словно старая керамика. В воздухе витал запах сырости и перегретого асфальта, смешанный с ароматом сирени из палисадников. Она могла бы высадить подруг в любимом месте, но ночь вытянула из всех соки и было необходимо отвезти Лену и Машу по месту жительства. Но домой её гнала не усталость, а зудящее под рёбрами любопытство.
Машину она бросила под облезлым тополем, чьи ветви скрипели на ветру, будто стариковские кости. Подъезд встретил её прогнившей дверью с надписью «Здесь был Артём» и светом лампочки, мигающей, как умирающий светлячок. Стены, когда-то бежевые, теперь покрылись паутиной трещин и детскими каракулями мелом. Лифт, похожий на ржавую консервную банку, упрямо молчал, несмотря на её яростные удары по кнопке — пальцы вминались в пластик, оставляя влажные отпечатки.
— Свет, да брось ты! — хрипловатый голос заставил её вздрогнуть. Из полумрака материализовалась соседка из 35-й: Людмила Петровна в халате с ромашками, с сигаретой в руке, от которой пахло дешёвым табаком. Её лицо, испещрённое морщинами-паутинками, кривилось в усмешке. — Ты ж как одержимая! Этот утиль ещё со времён Брежнева тут. Ты ему кнопками мозги не прошибешь.
— Ч.ё.р.т… — выдохнула Света, уже бегом устремляясь к лестнице, ,за спиной послышался смешок, переходящий в кашель: — Глянь-ка, заправская спортсменка! С её-то весом… — но фраза потерялась где-то на третьем этаже.
Лестничная клетка дышала затхлостью, а с потолка свисали клочья паутины, колышимые сквозняком. С каждым пролётом ступени будто вырастали. К пятому этажу в висках застучало, сердце выпрыгивало из груди, как загнанный зверь, а лёгкие горели, словно в них насыпали раскалённого песка. Икры свело судорогой — боль острая, будто в мышцы вонзили иглы. Она схватилась за перила, и кое-как добралась до площадки. Остановившись на площадке, Света прислонилась к стене, покрытой граффити «Спартак чемпион!», и попыталась вдохнуть полной грудью, но воздух словно застревал где-то в горле, густой и тяжёлый. В ушах звенело, а в глазах плавали тёмные пятна, как чернильные кляксы.
«Всего два этажа…» — мысль пробивалась сквозь туман в голове. Она вспомнила, как в детстве взлетала по этим ступеням за три минуты, смеясь над мамиными упрёками. Теперь же тело предательски напоминало: три года сидячей работы, ночи с пиццей и пивом, стресс, заедаемый шоколадками — всё это осело лишними килограммами. Но любопытство манило сильнее боли.
Елена
Лена прищурилась, разглядывая монету, будто пыталась прочесть тайный шифр на её потёртой поверхности. Свинцовый отблеск металла сливался с серыми тучам за окном, а шершавые царапины на ребре оставляли на подушечках пальцев ощущение древней печати — словно она держала не безделушку, а окаменевший лучик лунного света. «И вот это принесёт мне удачу?» — выдохнула она, подбрасывая кружок в воздух. Монета, перевернувшись, упала на ладонь холодным пятнышком, и Лена вдруг почувствовала, как по запястью пробежал мурашками ветерок, хотя форточка была закрыта.
Она провела ногтем по рыжей коросте ржавчины, напоминавшей засохшую каплю крови, и невольно передёрнула плечами. Мешочек гадалки из грубой холстины всё ещё пах полынью и гусиным помётом — ароматами их жуткого путешествия. «Ладно, — мысленно капитулировала девушка, засовывая монету под керамическую вазу с трещиной, — пусть лежит, как в склепе, может и правда принесёт удачу». Но уже вчера, когда она впервые коснулась металла, случилось чудо: страх, вечно грызущий под лопаткой, растаял, будто её грудную клетку наполнили не воздухом, а шампанским.
Свист чайника врезался в тишину, как нож в масло. Лена машинально насыпала в чашку с облупившимся краем коричневый порошок, но запах дешёвого кофе внезапно показался ей оскорбительным. Рука замерла над мусорным ведром, где среди огрызков яблока блестела фольга от шоколадки. «Нет, — резко дёрнула она ручку шкафчика, — сегодня я пью из хрусталя». Бокал, доставшийся от прабабки, звенел, как колокольчик, когда девушка ставила его на стол — солнечный зайчик заплясал на стене, рисуя радугу в алмазных гранях.
В кармане джинс задрожал телефон. «Иван Сергеевич… — Лена прикусила язык, глядя на отражение в тёмном экране: распущенные волосы, тени под глазами: — Статья будет готова к…» Голос начальника, глубокий и бархатистый, как звук виолончели, перебил её и сказал те новости, о которых она не могла мечтать!
Она уронила ложку — металлический лязг эхом отозвался в пустой квартире. -Благодарю за доверие, — выдавила сквозь ком в горле, уже представляя, как ступает по кабинету и раздаёт всем указания. Когда связь прервалась, девушка прижала ладонь к груди, где сердце колотилось, как крылья колибри.
И закружилась.
Пятки выбивали чечётку по скрипучему паркету, а в окно, распахнутое внезапным порывом ветра, врывались крики детей — теперь они звучали как аплодисменты. «Вот оно! — мысль пронзила сознание, словно вспышка. — Начало». Монета, спрятанная под вазой делала своё дело, а в бокале, где на дне золотился недопитый кофе, играли радужные блики — точно тысячи микроскопических прожекторов освещали её танец.
Мария
Ключ дрожал в пальцах, цепляясь за ржавую скважину, будто сопротивлялся. Подъезд, пропитанный запахом сырости и старой штукатурки, сжимался вокруг Маши, как ловушка. Свет от треснувшего плафона на потолке мерцал, отбрасывая на стены тени, похожие на щупальца. Где-то капала вода, ритмично, как метроном страха. Она вдавила ключ глубже, поворачивая его с осторожностью сапёра, разминирующего бомбу. Металл скрипел, цепляясь за изношенный механизм, — один оборот, второй… Щелчок прозвучал громче выстрела.
Дверь резко распахнулась, впуская волну затхлого воздуха в квартиру. Маша впорхнула внутрь, не снимая кроссовки, забрызганные грязью. Пальцы лихорадочно щёлкнули замком, задвинули цепочку — та зазвенела, как кандалы. Спиной прижалась к стене, холодной, словно лёд, и закрыла глаза, вдыхая знакомый запах лавандового освежителя. Сердце колотилось, будто пыталось вырваться через рёбра.
Тишину разорвало недовольное «Мяу!». Из-за угла, плавно перетекая тенью, выплыл Беляш — угольно-чёрный исполин с янтарными глазами, сверкавшими, как два фонаря. Его хвост бил по ножке тумбочки.
— Малыш, прости… — голос Маши дрогнул. Она присела, утопая пальцами в густой шерсти. Кот мурлыкал басом, напоминающим урчание мотора, и тыкался влажным носом в ладонь. — Миска полная была, а ты всё равно скучал? — шептала она, гладя его за ухом, где пряталось белое пятнышко — единственный изъян в угольной шкуре.
Беляш внезапно выскользнул из рук и метнулся на кухню, его массивные лапы бесшумно ступали по паркету, изъеденному временем. Подоконник там напоминал трон: подушка с вышитыми незабудками, подарок бабушки, и следы когтей на раме. «Не стану я — он тебе душу согреет», — всплыл в памяти хрипловатый голос, запах пирогов с капустой и лекарств на тумбочке. Бабушка тогда гладила кота, чья спина выгибалась под её ладонью, как чёрная волна.
Маша встряхнула головой, гоня прочь грусть, и включила телевизор. Диктор с экрана бубнил о погоде, словно заговаривая тревогу. На плите зашипели щи — капуста, тушёная в томате, как готовила бабушка. Стиральная машина за стеной выла, переходя на отжим, будто в её барабане крутились не вещи, а её собственные нервы.
Удар! Грохот, словно разбилось стекло, прокатился по квартире. Маша замерла, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Сердце забилось так, что больно — каждый удар отдавался в висках. В горле пересохло, ноги стали ватными. Она потянулась к ножу на столе, но рука дрожала, и лезвие звякнуло о тарелку.
— Беляш? — позвала она шёпотом, крадучись к спальне. Дверь скрипнула, открывая вид на хаос: шкатулка из красного дерева, та самая, с резными ангелами на крышке, лежала расколотая пополам. Из неё выскользнул пояс-рукопись, расшитый серебряными нитями. Строки 90-го псалма поблёскивали в луче света, как тайнопись.
— Что ты наделал… — Маша присела, собирая осколки. Пальцы наткнулись на холод металла — к углу ткани прилип крохотный медальон с изображением Святой Матроны. Она не помнила этого. Бабушка? Возможно. Но когда успела подложить?
Беляш потёрся о её колено, мурлыканье вибрировало в тишине. — Мр-р-мяу! — протянул он, усаживаясь на обрывке молитвы, будто охраняя её.
— Ты… ты хотел, чтобы я нашла? — прошептала Маша, разглядывая текст, буквы плясали перед глазами. За окном завыл ветер, и кот вдруг ощетинился, уставившись в угол комнаты, где тени сгущались плотнее обычного.
В воздухе запахло ладаном.
-Господи... Что же мы натворили..., - прошептала девушка, прижимая к себе кота, неотрывно смотрящего в тёмный угол...
Друзья, не стесняйтесь ставить лайки и делиться своими эмоциями и мыслями в комментариях! Спасибо за поддержку! 😊