Металлическая дверь с номером «217» глухо захлопнулась за спиной Татьяны. Она на секунду остановилась, делая глубокий вдох. Вот и всё. Разведены. Брак длиной в семь лет официально завершен – осталось только поставить печать в паспорте.
Владимир стоял у окна в конце коридора, методично складывая документы в папку. Рядом с ним негромко переговаривались какие-то люди, но Татьяна не вслушивалась. Всё, что нужно было сказать друг другу, они уже сказали – и в зале суда, и до него. Слишком много сказали.
— До вечера? —Владимир наконец заметил её и кивнул, как будто они договаривались встретиться в кино, а не разделить всё нажитое в браке имущество.
–— Да, —Татьяна поправила сумку на плече. — В шесть, как договаривались.
Ей показалось, что он хочет ещё что-то сказать – губы дрогнули, но в итоге он просто кивнул и отвернулся.
Татьяна спустилась по ступенькам суда, щурясь от яркого майского солнца. Голова гудела, мысли путались. Всё случилось так быстро и обыденно.
Никаких громких сцен или драматичных речей – просто вопросы судьи, их короткие ответы, несколько подписей. И вот она уже не жена, а бывшая.
Их квартира – точнее, съемная однушка, которую они делили последние семь лет – встретила знакомым скрипом половиц у входа
Татьяна медленно разулась, бросила сумку на тумбочку и прошла на кухню. Инстинктивно потянулась к выключателю, но одёрнула руку. Сумеречный свет казался уютнее электрического.
Она опустилась на табурет и обвела взглядом кухню – тесную, но такую обжитую. Кофеварка, которую они купили три года назад, когда Володе выдали премию. Медная турка, привезённая из Турции, где они провели единственный совместный отпуск за границей. Глиняные горшочки для жульена, подарок её мамы, когда она узнала, что Володя любит это блюдо.
«После сегодняшнего вечера всё это придётся поделить», – подумала она, и эта мысль вдруг показалась абсурдной.
Как разделить кухонную утварь, которой они пользовались вместе? Как поделить полотенца, бытовую технику, постельное? Как разбить пополам жизнь, которую они так тщательно собирали все эти годы?
Задребезжал телефон. На экране высветилось имя матери.
— Привет, — голос Татьяны прозвучал глухо.
— Ну что, Танюш, уже? — мама, как всегда, сразу перешла к сути.
— Уже, — Татьяна потёрла виски. — Развод официально оформлен. Вечером делим вещи.
— Да что там делить-то? — В голосе матери звучало недоумение. — Какие могут быть счеты? Бери свои личные вещи и приезжай домой. Отец твою комнату уже подготовил.
— Мам, у нас куча совместно нажитого, — Татьяна сама слышала, как пусто звучат её слова. — Всё честно поделим, как договаривались.
— Господи, Танюш, — вздохнула мать. — Всю жизнь копейки считали, снимали угол, а теперь делите барахло. Может, к тебе приехать? Помочь там, поддержать?
— Нет, — резко ответила Татьяна. — Я справлюсь. Вечером буду, обещаю.
После звонка Татьяна открыла холодильник – почти пустой, только бутылка кефира, кусок сыра и контейнер с застывшими остатками вчерашней гречки. Не хотелось ни готовить, ни есть. Она налила воды в стакан, но, поднеся его к губам, замерла.
Это был один из парных стаканов, которые они купили на блошином рынке в первый год после свадьбы. Стекло с гравировкой, старые, советские ещё – такие продавались наборами. Один с узором из колосьев, второй – с виноградной лозой. Они пили из них по утрам чай, шутя, что постепенно обзаводятся «хрусталём».
Татьяна поставила стакан обратно на стол. Вечером придётся решить, кому какой достанется. Или по-честному – расколоть оба и выбросить?
Эта мысль вдруг показалась настолько дикой, что она рассмеялась – хрипло, надрывно. Какой безумный спектакль они затеяли!
Деление кастрюль, рассортировка белья, подсчет ложек и вилок... словно все их чувства, все семь лет совместной жизни можно разрезать пополам, как новогодний торт, отмерив каждому ровно по чайной ложке счастья, по столовой – разочарования, и по целому половнику – горечи.
Она потянулась к телефону, сама не зная зачем. Может, позвонить ему? Сказать, что она передумала, что весь этот раздел имущества – какой-то идиотский фарс? Палец завис над контактом «Володя», который она так и не решилась стереть или переименовать в сухое «бывший муж».
Но что она скажет? «Давай не будем делить посуду»? После всего, что они наговорили друг другу за последние месяцы?
После обвинений, обид, после того, как она кричала, что он «обманул её, лишил возможности стать матерью», а он огрызался, что она «превратила их брак в клинику репродукции, забыв о нём самом»?
Телефон выскользнул из рук и с грохотом упал на пол. Татьяна не стала его поднимать.
Звонок в дверь раздался ровно в шесть
Один длинный – Владимир никогда не любил их домашний сигнал «три коротких» и звонил по-своему.
Татьяна открыла, стараясь выглядеть собранной и спокойной.
— Привет ещё раз, –— сказал он, неловко переминаясь с ноги на ногу в маленькой прихожей.
— Проходи, — кивнула она, отступая в сторону.
Владимир вошёл, разулся (почему-то этот знакомый жест резанул по сердцу – она вдруг осознала, что больше не увидит, как он снимает ботинки, возвращаясь с работы) и прошёл в комнату.
— Вот, упаковочные коробки принёс, — сказал он, ставя на пол пакет. — Купил в хозяйственном.
— Спасибо, — Татьяна кивнула. — Я уже начала собирать вещи.
Посреди их крошечной комнаты действительно стояли две стопки – аккуратно сложенное бельё, одежда, книги. Владимир окинул их взглядом, но ничего не сказал. Всего семь лет в этой съёмной однушке, а вещей скопилось больше, чем они оба ожидали.
— Мебель не трогаем, она хозяйская, — словно прочитав её мысли, сказал Владимир. — Только то, что мы покупали.
— Да, — Татьяна присела на край дивана. — Я подумала, может, начнём с кухни? Там больше всего мелочей.
На кухне в коробках были аккуратно сложены кухонные принадлежности – то, что они решили разделить лично. И, конечно, те вещи, о которых могли возникнуть споры – памятные, значимые.
— Начнём? — Владимир опустился на корточки перед первой коробкой.
Татьяна кивнула и села напротив, доставая заранее подготовленный список.
—Я предлагаю так, — она старалась, чтобы голос звучал деловито. — По очереди выбираем по одной вещи. Кто будет первым?
— Ты, — Владимир пожал плечами.
Татьяна потянулась к коробке и достала глиняный заварочный чайник, расписанный вручную – подарок подруги на новоселье.
— Я беру этот, — сказала она, откладывая чайник в сторону.
Владимир кивнул, порылся в коробке и выудил старую медную турку:
— Тогда я это.
Методично, словно выполняя рутинную работу, они продолжили делить кухонную утварь
Кастрюля большая – ей, средняя – ему. Сковорода с антипригарным покрытием – ей, чугунная – ему. Набор фарфоровых чашек – пополам: три ей, три ему.
— А седьмая? — Владимир нахмурился, пересчитывая. — У нас же было семь.
— Одна разбилась, — Татьяна отвела взгляд. — В прошлом месяце.
Она не стала уточнять, что чашка разбилась во время одной из их последних ссор, когда она в сердцах швырнула её в раковину.
Сейчас это казалось таким мелким, таким незначительным – разбитая чашка в сравнении с разбитой жизнью.
Они перешли к столовым приборам. Татьяна методично отсчитывала вилки, ножи, ложки – по четыре каждому. Всё точно, как в аптеке. Если бы кто-то смотрел на них со стороны, подумал бы, что это два бухгалтера считают имущество, а не муж с женой делят прошлую жизнь.
— Это же бред! — вдруг сказала Татьяна, глядя на аккуратные стопки кухонных полотенец. — Мы правда делим полотенца?
— А как иначе? — Владимир пожал плечами. — Они же общие, покупали вместе. Всё честно.
— Честно? — Татьяна горько усмехнулась. — Знаешь, что было бы действительно честно? Если бы ты сказал мне ещё до свадьбы, что не можешь иметь детей. А не когда мы уже три года пытались завести ребёнка!
Владимир вскинул голову, в его глазах вспыхнул знакомый огонёк – раздражение, злость, обида:
— Начинается. Я же сказал тебе тысячу раз – я не знал! У меня никогда не было причин проверять! Тебе показать медицинское заключение?
— Да видела я твоё заключение, — Татьяна отмахнулась. — Дело не в этом. А в том, что ты сразу закрылся. Отказался даже обсуждать варианты – усыновление, донорство...
— Потому что ты сразу превратилась в одержимую! — повысил голос Владимир. — «Давай попробуем этого врача, давай попробуем ту клинику». Ты перестала видеть во мне мужа, я стал для тебя просто... источником биоматериала! Который подвёл, не справился!
— Неправда! — Татьяна почувствовала, как к глазам подступают слёзы. — Я любила тебя! Я просто хотела ребёнка – нашего ребёнка!
— От меня, но не со мной, — горько произнёс Владимир. — Знаешь, сколько раз ты отказывалась от совместных планов из-за очередного приёма у врача? Сколько раз я приходил домой, а ты лежала в слезах, потому что тест опять отрицательный? Как будто моё присутствие в твоей жизни ничего не значило!
Они замолчали, тяжело дыша, словно после забега. Эта ссора была такой знакомой – старой, заезженной пластинкой, которую они проигрывали снова и снова последние годы.
— Давай просто закончим с вещами, — наконец произнесла Татьяна, вытирая выступившие слёзы. — Родители ждут меня к ужину.
Владимир молча кивнул. Они вернулись к сортировке посуды, стараясь не встречаться взглядами. Настала очередь выбирать ему, и он потянулся к маленькой картонной коробке на подоконнике – самой неприметной.
В ней хранились личные вещи, памятные мелочи, которые они не заносили в «официальную» опись.
Он достал небольшую керамическую шкатулку, расписанную синими узорами. Татьяна непроизвольно вздрогнула. В этой шкатулке они хранили билеты со всех концертов и спектаклей, на которых побывали вместе. И ультразвуковой снимок – их первый и единственный, когда Таня подумала, что беременна, но оказалось – ложная тревога.
— Я возьму это, — тихо сказал Владимир, не глядя на неё.
— Но там... — начала Татьяна и осеклась. «Там наши воспоминания», – хотела сказать она. Но разве можно разделить воспоминания? Они уже слишком глубоко впечатались в память обоих.
Владимир поднял взгляд:
— Если хочешь, я могу...
— Нет, забирай, — она быстро покачала головой. — Твоя очередь выбирать.
Он кивнул и положил шкатулку в сумку, которую принёс с собой для своей части вещей. Татьяна потянулась к коробке и достала фотографию в рамке – их свадебную, где они смеются, держа бокалы с шампанским. Молодые, такие счастливые.
— Я беру эту, — сказала она. — Только не спрашивай, зачем она мне.
— Я и не собирался, — Владимир пожал плечами. — Фотографию можно продублировать в салоне, если хочешь.
Татьяна почувствовала, как к горлу подступает горький ком. Дубляж их счастья. Как символично.
Они продолжали методично перебирать содержимое коробки. Сувениры из поездок, подарки друг другу, мелочи, которые ничего не стоили в денежном выражении, но были бесценны как воспоминания.
Час спустя стопки вещей выросли. Словно археологи, извлекающие артефакты из мусорного слоя времени, они доставали воспоминания – одно за другим. Каждое – с историей, каждое – с трещиной от их сегодняшнего разрыва.
— А эти полки кто будет забирать? — спросил Владимир, указывая на книжные полки, единственное, что они смогли купить из мебели в их съёмную квартиру. — Можем поделить доски.
— Полки? — Татьяна покачала головой, не веря своим ушам. — Ты серьёзно хочешь распилить книжные полки? Куда ты их денешь в родительской квартире?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Может, в кладовке поставлю. Или на балконе.
— Господи, Володя, — она вдруг почувствовала такую усталость, что ноги подкосились. — Это же просто мебель. Дешёвые полки из хозяйственного магазина.
— Которые мы собирали вместе, — тихо сказал он. — Я тогда палец молотком пришиб, помнишь? А ты смеялась и говорила, что из меня никудышный мастер.
Татьяна помнила. Конечно, помнила. Это было на второй год их совместной жизни, ещё до всех этих историй с врачами, с исследованиями.
— Забирай полки целиком, — сказала она. — Мне они не нужны. У родителей всё равно стенка в моей комнате, некуда ставить.
— Спасибо, — он кивнул, и в этом кивке была такая искренняя благодарность, что Татьяна едва не расплакалась.
Когда дошла очередь до постельного белья, Татьяна уже не могла сдерживаться:
— Слушай, ну это же, правда, бред какой-то. Мы делим простыни! Подумай, как это звучит.
— Ну, у нас три комплекта, — задумчиво произнёс Владимир. – Один тебе, один мне, а третий...
— К чёрту третий! — она сорвалась. — Забирай хоть всё, мне плевать! Мама всё равно новое купит.
— При чём тут твоя мама? — он нахмурился. — Мы договорились делить честно.
— Честно, — горько усмехнулась Татьяна. — Ты понимаешь, что мы, как два идиота, сидим на полу и считаем наволочки? Делим жизнь на тряпки? Нам обоим под тридцать, а мы возвращаемся к родителям с узелками барахла, как подростки!
— Я тебя не заставлял возвращаться к родителям, — глухо ответил Владимир. — Ты сама решила.
— А что мне оставалось? — она вскинула руки. — Одной снимать квартиру не потяну. У тебя та же история. Так что да, возвращаемся к мамам и папам, как неудачники!
— Я не неудачник, — он резко поднялся. — И ты тоже. Мы просто... не справились. Бывает.
Эти простые слова почему-то задели Татьяну сильнее всех претензий и обвинений, которые они бросали друг в друга за последние месяцы. «Не справились». Как будто их брак был каким-то тестом, экзаменом, который они завалили.
Они помолчали, глядя на разделённое имущество
Со стороны, наверное, по-идиотски свыглядело – две стопки, почти одинаковые. Словно по линейке отмеряли – ровно пополам, чтобы никому не было обидно.
— Я, наверное, пойду, — вдруг сказал Владимир. — Завтра с утра приеду с отцом, загрузим мои вещи.
— Хорошо, — кивнула Татьяна, чувствуя странное опустошение. Это конец? Вот так просто – поделили вещи, и разошлись?
Он прошёл к двери, начал обуваться. Она смотрела на его ссутуленную спину, на вихор на затылке, который никогда не приглаживался, как бы он ни старался. Семь лет – и вот теперь она снова будет одна.
— Володь, — окликнула она, сама не зная, что хочет сказать.
Он обернулся, и на мгновение ей показалось, что в его глазах мелькнула надежда. На что? На то, что она передумает? Попросит остаться?
— Знаешь, — она замялась, — я тут подумала... Помнишь те стаканы, с ромашками и колосьями?
— Конечно, — он кивнул. — Которые с блошиного рынка?
— Я не хочу их делить, — призналась она. — И не хочу разбивать. Может... может, ты просто возьмёшь оба? Мне кажется, они должны быть вместе.
Владимир долго смотрел на неё, и что-то в его взгляде дрогнуло, смягчилось.
— Может, лучше ты возьмёшь? — тихо предложил он. — Всё-таки ты их выбирала.
— Нет, — она покачала головой. — Я хочу, чтобы они были у тебя. Правда.
— Спасибо, — он опустил глаза. — Я... я буду их беречь.
Татьяна не ответила. Да и что тут скажешь? «Береги память о нас?» «Не забывай?» Всё это звучало бы фальшиво, наигранно. А она так устала от фальши.
— Прощай, Тань, — Владимир взялся за дверную ручку. — Будь счастлива, ладно?
— И ты, — она кивнула. — Прощай.
Дверь закрылась. Звук был негромким, но Татьяне показалось, что в пустой квартире он прозвучал как выстрел. Вот и всё. Семь лет – и короткий щелчок дверного замка.
Она прошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Видела, как Володя вышел из подъезда, как на секунду замер, глядя на окна их квартиры. Заметил ли он её силуэт? Она не знала.
Он пошёл по улице, начал удаляться – знакомая походка, чуть сутулые плечи. Татьяна смотрела, пока он не скрылся за поворотом, унося с собой половину их общих вещей. Половину кастрюль, половину полотенец, половину воспоминаний. И два старых стакана, которые почему-то было так важно оставить вместе.
Она отвернулась от окна, обвела взглядом комнату – такую пустую теперь. Всего несколько коробок с её вещами, которые завтра отвезёт к родителям. Кажется, так мало за семь лет жизни. И так много – стопка полотенец, набор посуды, книги.
Татьяна подошла к полке, где всё ещё стояли их семейные фотографии – она не решилась их трогать, договорились разделить завтра. Взяла одну – самую первую, ещё студенческую.
Они в университетской столовой, Володя смеётся, она прижимается щекой к его плечу. Тогда они просто встречались, ещё не зная, что через год поженятся. Не зная, что через восемь лет будут делить вещи в пустой съёмной квартире.
Она аккуратно достала фотографию из рамки, повернула. На обороте – выцветшая надпись шариковой ручкой: «Таньке, самой лучшей и красивой. Навсегда твой, В.»
Татьяна закрыла глаза. Навсегда... Какое хрупкое слово. И как легко оно разбивается – тоньше фарфоровой чашки.
Она бережно вложила фотографию обратно в рамку и поставила на полку. Завтра они завершат делёж имущества. Разъедутся по родительским домам. Начнут жизнь заново – каждый свою. Но сегодня, в последний вечер, она позволит себе помнить.
Его смех, его привычку держать её за руку в кино, его недовольное ворчание по утрам. Семь лет – не так уж мало. И не так уж много, если вся жизнь впереди.
Она потянулась к телефону, набрала мамин номер.
— Мам, — сказала Татьяна, удивляясь твёрдости собственного голоса. — Я приеду завтра, не сегодня. Жди.
Всё правильно. Жизнь продолжается. Пусть теперь каждый со своей половиной кастрюль и полотенец. Кроме тех двух старых стаканов – тех, что должны остаться вместе, даже когда их владельцы разошлись навсегда.
***
Эта история произошла на самом деле, 25 лет назад в семье моих тогдашних друзей... Имена вымышленные.