«Надя вдруг осознает, как много он для нее значит. Но расставание откладывается. Напряженная ночь, тревога, страх, воспоминания — все переплетается в Наде. Ласло остается рядом, стараясь быть только опорой. Но это все труднее удается: за внешним спокойствием — буря. Он борется с чувствами, с искушением, с собой…
Один вечер меняет многое. И ночь еще не закончилась».
Глава 9
Они сидели на улице, вечернее солнце бросало длинные тени на шумную трассу. Надя чувствовала, что вот-вот заплачет, но сдерживалась. Она и подумать не могла, что так отреагирует на отъезд Ковакса. Он чуть наклонился к ней, и она услышала его тихий, почти шепчущий голос:
— Верь в себя! У тебя все получится. Уже получилось. Прибыль за месяц была небольшая, но это пока! Мы же расширялись.
Надя внутренне очень обрадовалась, услышав «мы».
— Обещайте, что вы еще приедете! — она сжала его руку. — Мы ведь еще увидимся, правда? Вы не бросите меня навсегда? А может, все-таки… останетесь? — робко спросила Надя еще раз и посмотрела ему прямо в глаза.
Ему очень хотелось остаться, даже навсегда, но он понимал, что это невозможно. Каждый проведеный день рядом с Надей рвал ему сердце.
Он хорошо осознавал, что ничего невозможно, и не только потому, что она намного младше и не рассматривает его, как возможного партнера, — он видел, что она не готова к отношениям в принципе.
Еще не оттаяла ледышка, спрятанная глубоко слева — там, где должно быть горячее сердце, которое способно любить. Ковакс готов был ждать сколько угодно, пока оно оттает, на ему ли отдаст его Надя?
…Они ехали домой молча. Надя смотрела только вперед, даже временами не бросала взгляды на Ковакса, как это делала обычно. Дорога была пустынна, лишь редкие большегрузы с грохотом проносились мимо них.
— Надюша, — вдруг обратился к ней Ласло, — мне пришла идея. Надо работать и ночью тоже. Необходимо найти еще двух поваров, желательно мужчин, чтобы они работали через день, или даже трех мужчин…
Надя бросила на него радостный взгляд:
— Вы останетесь?
— Нет, Надя. Я уверен, вы управитесь сами. А я… Я должен ехать.
…Татьяна сидела в кресле с вязаньем. Она всегда ждала их, во сколько бы не вернулись. Они долго пили чай, делились тем, что произошло за день, анализировали, иногда спорили, потом Ковакс уезжал в гостиницу. Он ни разу не остался ночевать.
Увидев их, Татьяна улыбнулась, но тут же насторожилась: что-то неуловимое и пугающее было в их напряженных лицах.
— Чай поставлю? — спросила она.
— Татьяна, сегодня не нужно. Я сейчас уеду. Садитесь, пожалуйста, — Ласло говорил мягко, будто шел в темноте на ощупь. — Мне пора домой, Таня… Самолет послезавтра.
Тишина застыла в комнате. Женщина уронила спицы, медленно повернулась к нему. Лицо ее потемнело, взгляд затуманился.
— Как? Вы… уезжаете? Уже? Но как же? Почему так быстро?
— Разве быстро, Татьяна? — грустно улыбнулся Ласло. — Я здесь почти два месяца. Столовая в надежных руках. Я уверен во всех и спокойно уезжаю домой. Надя справится сама, я уверен, и…
Он не успел договорить. Татьяна вдруг не смогла выдохнуть. Выдох вырвался со страшным сипом. Надя вскрикнула, подбежала к матери, схватила тубу с таблетками, лежащую тут же на столике, трясущимися руками вытряхнула одну, подала матери.
— Мама! Мама, дыши! Давно приступов не было. Ласло, дайте теплой воды! Быстрее же!
Женщина судорожно хватала воздух, лицо побледнело, как полотно. Ласло мигом принес воды и уже держал телефон:
— Набрал! — крикнул он. — Вызывай скорую! — он отдал телефон Наде, а сам присел на корточки рядом с Татьяной, взял ее за руки.
Через двадцать минут Татьяну увезли. Врач сказал строго:
— Острый сердечный приступ. Поэтому ее лекарство и не помогло. Будем наблюдать.
— Я поеду с вами, — сорвалась Надя.
Ковакс то же самое сказал по-английски. Доктор удивленно посмотрел на него и повернулся к Наде:
— Не нужно, — покачал он головой. — Опасность миновала. Сейчас она уже спит. Мы аккуратно перенесем ее в палату, а вот завтра приходите. Будут решать вопрос с госпитализацией, или выпишут. Пусть поспит в больнице. Так спокойнее.
Надя послушно кивнула.
…Она сидела на диване, не двигаясь. Губы побелели.
— Ласло, я прошу вас, пожалуйста, останьтесь сегодня со мной. Мне будет спокойнее, если вы будете рядом. Мне страшно. Понимаете меня? Все всплыло сейчас в памяти. Это ж не первый раз… вот так всегда… сколько раз ее увозили, и я не знала, увижу ли ее снова. Внутри все холодеет. Это плохой признак, это предчувствие…
Ковакс кивнул:
— Останусь, Надюша. Тебе надо успокоиться. Все будет хорошо.
Ковакс несколько раз уже задал себе вопрос: «Почему Татьяна так странно отреагировала на мое сообщение об отъезде?»
— Я вам в гостиной постелю, — Надя выбила его из раздумий.
Он кивнул.
Через несколько минут он остался в гостиной один. Надя ушла к себе. Тишина дома — как в храме. Ласло даже не разделся и не лег.
«Сейчас бы покурить!» — мелькнула мысль. Он бросил давно, когда родился Милош. С тех пор курил лишь дважды: когда не стало Илки, и когда пропала Валери.
Надя так близко, за стенкой… всего пять шагов, и вот он рядом с ней… но нельзя… нельзя…
Она несколько раз вставала, ходила на кухню, видимо, курила, до него доносился запах табака. А ведь Надя бросила курить — только сейчас дошло до Ковакса.
Он услышал, что она прошла к себе, и тихонько вышел из комнаты, прошел на кухню. Так и есть: она курила. Пачка лежала на подоконнике. Ласло вытащил тонкую длинную сигарету, прикурил. Ментоловая. Но так больше и не затянулся ни разу: сигарета прогорела в его руке.
Он чувствовал каждой клеточкой своего тела: вот она — рядом. Теперь еще ближе, прямо вот за этой стеной. Он провел ладонью по гладкой поверхности обоев.
Надя, Надюша! Тонкая, настоящая, нежная, искренняя, сильная…
Все в нем рвалось к ней — сердце, душа, руки. Он закрыл глаза и оперся лбом о холодное стекло окна. Не помогает, ничего не помогает. Нельзя… нельзя…
— Черт возьми… — прошептал он. — Почему ты не моя? Почему нельзя? Почему я так стар для тебя?
Ему казалось, что дом слышит, как в груди у него стучит не сердце, а безумие. Он сжимал кулаки до боли, лишь бы не поддаться. Он мог бы уйти среди ночи, но она просила остаться… быть рядом. Он нужен ей, и увы не как мужчина.
— Она ведь ребенок… Она раненая птичка. И я должен быть только тем, кто защитит, кто поможет, а не тем, кто сломает и снова разрушит веру в себя.
Ласло прошел в гостиную, все-таки разделся и лег под одеяло. Почти уснул.
Вдруг раздался легкий несмелый стук в дверь.
Ковакс застыл в удивлении.
«Зачем?»
Татьяна Алимова
Все части здесь⬇️⬇️⬇️