Погожее апрельское утро начиналось для Петра Савельева одинаково. Он приходил в парк-отстойник автобусов за полчаса до рейса, хлопал двери своего «Пазика» так, будто будил шумной хлопушкой весь пригород, и бормотал:
— Ну что, дружище, доедем сегодня без сюрпризов?
Автобус отвечал хрипом стартёра, потом сонным рёвом дизеля. Пётр любил эту перекличку. На заправке у будки диспетчера он забирал свежий лист маршрута: «№ 17: Станция—Песчаная—Молокозавод—Кольцо “Сосновка”». Пятнадцать остановок туда, пятнадцать обратно. Видел их во сне, мог называть вслух, будто таблицу умножения.
Станция «Начало» всегда варила запах кофе из ларька и раздражение тех, кто опаздывал на электричку. А ещё здесь каждый день появлялись пятеро пенсионеров. Садились молча, будто невидимой нитью притянутые к своим местам: первое с правой стороны — Серёга-фронтовик; за ним — Валентина Николаевна, бывшая библиотекарь; дальше — супруги Гусевы, тихие, как мокрый снег; и последней — степенная Раиса Ивановна, которой 84, а косынка всегда глаженая.
Пётр называл их «Пятёркой» — беззлобно, скорее ласково.
Утренний рейс тянулся через сонные посёлки. Деревянные остановочные павильоны выглядели как кривые скворечники. Народ садился-выходил, а Пятёрка оставалась. Не разговаривали, разве что шёпотом спрашивали друг у друга давление. Иногда Серёга кивал Петру в зеркало: мол, едем, парень, держи руль. И всегда — передавали одну и ту же медсправку. Сидевший впереди аккуратно перекладывал листок следующему, как эстафетную палочку.
Потом, на конечной, вся пятёрка соскакивала, немного разминалась, и садилась обратно тем же составом. Петру это казалось странным: льготные поездки у пенсионеров, конечно, безлимитные, но зачем тратить пару часов туда-сюда каждый день?
Однажды, пока автобус утробно гудел у станции, Пётр не выдержал, вскинул бровь:
— Дорогие, может, чайник забыли выключить? Ездим-то мы, как роботы.
Ответа не получил. Лишь Валентина Николаевна кивнула, будто что-то поняла, и улыбнулась уголком губ.
Весной дорожники перекрыли мост через речку. Маршрут удлинился, Пётр ворчал: горючего тратится больше, времени — тоже. Но Пятёрка всё равно приезжала к первой остановке. Иногда позже, запыхавшись, но приезжала. Справка путешествовала из руки в руку, штамп «годен» сиял красной краской.
На автобусном форуме механики шутили: «Каждый водитель рано или поздно ловит жучок». Пётр стал думать, что у него в салоне — тайное общество пенсионерских беглецов. Хотел раскрыть сюжет, но боялся лезть в чужие тайны.
Май, четверг, мелкий дождь стучал по стеклу. Пассажиров почти не было: дачников оттянуло дождём, школьники ушли на дистанционку. В салоне — Пятёрка и два работяги с молокозавода. Пётр крутил руль, каждую кочку знал на память. На переезде за посёлком он вдруг притормозил, закрыл двери и объявил:
— Уважаемые, у меня для вас спецпредложение. Прямое такси до больницы. За мой счёт.
Старики переглянулись, словно Пётр предложил им бесплатный полёт на Марс.
— Мы… благодарны, — кашлянул Серёга, — но не надо. Рейс не нарушайте.
— Так же быстрее, — не унимался Пётр. — Справка у вас, больница близко.
Раиса Ивановна сжала сумочку:
— Пожалуйста, продолжайте, как всегда. Объясним вечером.
Пётр взглянул в зеркало: глаза у всей пятёрки — как маленькие флажкиSOS. Сломал поворотник, выжал газ. «Ладно, вечером так вечером».
Кольцо «Сосновка» — этакий асфальтовый бублик, за которым старый двухэтажный дом из красного кирпича. Окна проваленные, крыша прохудилась. Автобус медленно заезжал на круг, будто проглатывал собственный хвост. Пётр любил этот момент: руль сопротивляется, резина скрипит.
В тот вечер, высадив редких пассажиров, он заметил: из окна второго этажа дома кто-то смотрит. Женщина с белоснежной косой, лицо бледное, неподвижное. Она пыталась поднять руку, но рука повисла, как сломанное перо. А в салоне пенсионеры встрепенулись.
— Вон она! Видит нас, — шепнула Валентина.
Пётр приоткрыл дверь:
— Кто это?
Старики молчали, только справка дрожала в пальцах. Он выключил двигатель:
— Всё. Хватит детективов.
Серёга вздохнул:
— Это Галина Андреевна. Наша учительница. Парализована после инсульта. Сын – вахтой, медсестра приходит раз в два дня. Она сидит у окна, ничего кроме улицы не видит. А мы… каждый день едем, чтобы она могла пересчитать нас. И самой себе сказать: «Я нужна».
— А справка?
— Щит, — объяснила Раиса. — Справку носим по очереди. Говорим санитару, что в поликлинику. Он ворчит, но пропускает. Если узнает, что катаемся просто так, пожалуется начальству санпункта: мол, тратим ресурсы.
Пётр почувствовал, как в груди щёлкнул слабый выключатель. Водительское сердце, привыкшее держать маршрут, дрогнуло:
— Но ей хватает пяти секунд? Мы идём на кольце медленно, но всё же...
— Каждый день, Петенька, каждую минуту цену имеет. Она ждёт, пока увидит пять голов. Тогда улыбнётся. От этого давление у неё лучше, — тихо сказала Валентина.
— Подумаешь, терапия скоростей, — буркнул Гусев-старший. — Лучше живое лекарство, чем таблетки.
Ночь Пётр не спал. Крыша вагончика в парке-отстойнике трещала, дизельный запах не выветривался. Он думал, как водители часто привыкают быть мебелью маршрута: садись-выходи, машинально. А тут — чужая жизнь упёрлась в расписание. К утру родился план.
В шесть тридцать он зашёл к диспетчеру Олегу. У того чай с баранками, глаза сонные. Пётр бах — табель на стол.
— Так, Савельев, чего?
— Нужно добавить к расписанию остановку «Кольцо — стоянка пять минут».
— Зачем? — зевнул Олег.
— Санитарная пауза. Пассажиры просят в туалет. Да и автобусу надо остыть.
— С чего вдруг? Вчера не надо было, сегодня надо?
— Техника капризна, люди тоже, — Пётр пожал плечами. — Кольцо пустое, никому не помешаем. График не сдвинется.
Олег почесал бороду:
— Напиши объяснительную. Я подпишу.
Среда. Погода ясная, маршрут новый. В расписании — мелкими буквами: «Стоянка 5 мин. для тех.осмотра». Пётр подъехал к Станции. Пятёрка вошла. Смотрели настороженно, видели ли они бумажки? Пётр подмигнул в зеркало:
— Едем привычно, но с сюрпризом.
Справка перекочевала в руки Раисы.
По дороге Пётр устроил радиошоу:
— Дамы и господа, сегодняшняя рубрика «Вопрос дня»: что случится, если улыбнуться водителю?
Старики переглянулись, кто-то хмыкнул. Автобус заболтался по ухабам, как новогодняя игрушка, но до кольца дошёл вовремя.
На кольце Пётр притормозил, опустил ручник. Про себя отсчитывал: «Раз… два… три…» Старики вскочили к правым окнам. Автобус стоял, двигатель урчал басом. В окне дома появилась Галина Андреевна. Она помахала пальцами — едва, но помахала.
— Видит, — прошептала Валентина. — Пять минут — будто целое лето.
Пётр, глядя в зеркало, видел, как лицо учительницы наполняется цветом. Вот уже уголки губ подрагивают, глаза сияют. Раиса приложила ладонь к стеклу, будто передала тепло.
Пять минут истекли. Пётр включил передачу. Старики вернулись на места, облегчённо выдохнули.
— Спасибо, сынок, — сказал Серёга.
— Это только начало, — бросил Пётр.
Через неделю к стоянке добавилась дежурная медсестра Марина из ФАПа. Пётр на обратном рейсе забирал её у амбулатории:
— Подкинем до «Сосновки», ок?
— А обратно?
— Тоже довезём. У нас теперь обслуживание клиента VIP.
Марина смеялась, выходила у кольца, заходила в дом, мерила давление, меняла катетер. Учительница улыбалась как ребёнок, которому подарили редкую игрушку.
Районная газета выловила слух. Пришел фотокор. Погудел объективом в салоне, щёлкнул стариков, учительницу в окне, Петра у руля.
Заголовок вышел дерзкий: «Водитель “Пазика” превратил маршрут в лекарство». Люди читали, поджимали губы, потом — пожертвования: кто-то отправил деньги на ремонт дома, кто-то — продуктов.
Диспетчер Олег взял на себя красивый отчёт: «Новый регламент стоянки». Столичные аудиторы не придрались: техосмотр плюс социальный проект, штрафов нет.
К середине лета сотый рейс с пятиминутной остановкой стал традицией. Иногда Пятёрка приносила школьные журналы — листали под окнами, вспоминали, как учительница ставила пятёрки. Глядя сверху, Галина Андреевна смеялась, лицо её стало полнее.
Медсестра Марина докладывала: двигательная активность улучшилась, рука стала крепче. Планировали заняться речью. Все верили: к осени учительница скажет первое слово.
Пётр однажды припарковался, вылез, поднял голову:
— Галина Андреевна, ждите, скоро ваши уроки продолжатся.
Она кивнула. Это был майский ветер перемен.
Август. Пётр отметил на табло — полгода стоянке. Пассажиры новые иногда удивлялись:
— Почему стоим?
— Технический обед, — отвечали старики. — Не мешает?
Никто не спорил. Люди привыкают к добру, как к расписанию.
Раиса однажды кивнула на дом:
— Видите? Краска на окнах свежая. Это Маринин муж зашпатлевал. Гадали бы, если б не автобус? Нет.
Свет летнего вечера крошился на стекле кабины. Пётр сидел на ступеньке, пил воду. К нему подошла Лиза, медсестра-интерн, присела рядом:
— Знаешь, ты поменял мой взгляд на реабилитацию. Не только таблетки, но и взгляд, улыбка, ожидание.
— Рейс — тоже лекарство, — усмехнулся Пётр.
— А если Галина Андреевна поправится и выйдет гулять?
— Значит, мы будем сигналить три раза и махать рукой. Маршрут останется, потому что кому-то ещё нужен.
Лиза протянула ладонь для хлопка. Пётр стукнул по ней, будто проверил колёсный ключ. Внутри щёлкнуло: порядок, держимся.
Сентябрь. В тетради отчётов диспетчер черкнул: «Маршрут № 17 — социально значимый». Пётр улыбнулся — значит, стоянка на кольце теперь неприкасаема.
В солнечный вторник Пятёрка зашла как обычно, только лица взволнованные. Серёга держал букет астр, Валентина — коробку конфет. Дорога шла диктантами золотых листьев.
У кольца Пётр тормознул, но старики не рванули к окнам. Они вышли из автобуса. Пётр удивился, глядя на часы: положенные пять минут.
От двери дома показалась Галина Андреевна. На костылях, медленно, но сама. Сын держал сзади, Марина спереди, словно поручни. Учительница шла, будто выводила мелом новую строку. Пятёрка подала цветы, конфеты. Галина Андреевна дрожащей рукой подняла карточку: «Вы — мой класс. Спасибо». Буквы выводили Валентина и Раиса.
Пётр вышел из кабины, приложил руку к кепке:
— Маршрут обещает вас возить столько, сколько надо, Галина Андреевна.
Учительница попыталась сказать, губы дрогнули: «Сп…ас…». Звук был шёпотом, но все услышали.
Вечером Пётр закрыл дверь парка-отстойника, сел на ступеньку автобуса. Дизель остывал, потрескивал.
— Знаешь, дружище, — погладил руль, — мы иногда доезжаем не до конца линии, а до начала чего-то важного.
Автобус молчал, но Пётр уверен: если бы у «Пазика» было сердце, оно бы кивнуло.
Когда через год составили новый план маршрутов, № 17 оставили без изменений, жирно пометив: «Стоянка “Учительская” — 5 мин». А в инструкции для водителей появилась дописка ручкой: «Не экономить минуты на тех, кто ждёт взглядом». Читая это, Пётр усмехался: «Бумага, конечно, всё стерпит, но лучше бы сердца сразу понимали».