Когда Ася внесла последнюю коробку в квартиру, её плечи ныли от усталости. Вокруг громоздились картонные ящики с книгами, посудой, одеждой — всем тем, что составляло скромный багаж её тридцатилетней жизни. Она прислонилась к стене, переводя дыхание. Собственная квартира. Её личное пространство. Наконец-то.
Телефон в кармане завибрировал. Ася вздохнула, глядя на экран. Конечно же, мама. Третий звонок за последний час.
— Да, мам, — она старалась, чтобы голос звучал спокойно.
— Ты уже всё перевезла? — голос Тамары Викторовны звучал обеспокоенно. — Как устроилась? Надо было мне приехать, помочь.
— Всё хорошо, мам. Я справилась сама, — Ася оглядела заваленную коробками комнату. — Разбирать буду постепенно.
— Может, я всё-таки приеду? Помогу расставить мебель, развесить шторы. Ты же знаешь, я в этом разбираюсь лучше.
Ася закрыла глаза, считая до десяти. Тамара Викторовна действительно разбиралась в интерьерах лучше — она работала дизайнером, оформляла дома и квартиры для обеспеченных клиентов. Но дело было не в этом.
— Спасибо, мам, но я хочу сама всё сделать, — твёрдо сказала Ася. — По-своему.
— Как знаешь, — в голосе матери звучало разочарование. — Просто хотела помочь. Ты ведь никогда раньше сама не жила.
Именно поэтому, мысленно ответила Ася. Именно поэтому я хочу сама принимать решения — от расстановки мебели до цвета занавесок. Без чьей-либо помощи. Без чьего-либо мнения. Особенно твоего, мама.
Вслух она сказала:
— Я справлюсь, правда. Просто нужно время.
— Ну хорошо, — сдалась Тамара Викторовна. — Тогда я завтра загляну, привезу тебе супчик. Ты же сейчас не будешь готовить, а на одних бутербродах долго не протянешь.
Ася хотела возразить, сказать, что не надо супа, что она может заказать еду или сама что-нибудь приготовить, но не успела. Мать уже решила и отключилась, оставив Асю с чувством смутного раздражения.
Тридцать лет. Ей тридцать лет, а мама до сих пор обращается с ней, как с ребёнком, не способным принимать решения. Впрочем, до недавнего времени так и было — они жили вместе в просторной трёхкомнатной квартире, доставшейся Тамаре Викторовне от её родителей. И хотя у Аси была своя комната, фактически всё пространство квартиры контролировала мать.
Переезд в собственное жильё был для Аси актом отчаяния. Скромную однушку на окраине она купила в ипотеку, влезла в долги, но наконец обрела то, о чём мечтала годами — личное пространство, где она может дышать свободно, без материнского присмотра.
Ася открыла окно, впуская свежий вечерний воздух. Квартира находилась на девятом этаже, и из окна открывался вид на город — сотни окон, светящихся тёплым жёлтым светом. За каждым окном чья-то жизнь, чьи-то радости и печали. А теперь где-то в этом созвездии огней было и её окно.
Наутро она проснулась от звонка в дверь. Мгновение Ася лежала, не понимая, где находится. Потом вспомнила — новая квартира, её квартира. Она спала на матрасе посреди комнаты, окружённая коробками с вещами.
Звонок повторился, настойчиво и требовательно.
— Иду! — крикнула Ася, накидывая халат. В коридоре она на мгновение застыла перед зеркалом — растрёпанные кудрявые волосы, заспанное лицо. Ну и ладно. В собственном доме можно выглядеть как угодно.
За дверью стояла Тамара Викторовна с огромной сумкой.
— Доброе утро, соня, — улыбнулась она, входя в квартиру без приглашения. — У тебя ещё и дверь толком не работает, я еле смогла открыть. Надо мастера вызвать.
— Мам, — Ася потёрла глаза, — сейчас восемь утра. Воскресенье. Я собиралась поспать подольше.
— В восемь утра все нормальные люди уже на ногах, — отмахнулась Тамара Викторовна, проходя в комнату. — Боже, какой беспорядок! И спишь ты на полу? Где твоя кровать?
— Её ещё не доставили, — Ася прислонилась к косяку, наблюдая, как мать деловито осматривает квартиру. — Привезут в среду.
— И ты до среды будешь спать на полу? — Тамара Викторовна покачала головой. — Надо было предупредить меня, я бы раскладушку привезла. Ладно, давай хоть позавтракаем по-человечески.
Она прошла на кухню, маленькую, но светлую. Достала из сумки контейнеры с едой, кастрюлю с супом, свежие булочки.
— Я не голодна, мам, — попыталась остановить её Ася. — Я обычно не завтракаю так рано.
— Не завтракает она, — проворчала Тамара Викторовна, уже расставляя посуду. — Неудивительно, что у тебя вечно проблемы с желудком. Садись, я разогрею кашу.
Ася села за маленький кухонный стол, чувствуя, как нарастает раздражение. Это её кухня, её утро, её решения о том, когда и что есть. Но слова застряли в горле, как всегда. Легче было подчиниться, чем спорить.
После завтрака Тамара Викторовна решительно взялась за разбор коробок. Она выносила вещи, комментировала, расставляла по своему усмотрению.
— Эти книги лучше на верхнюю полку, ты всё равно их редко читаешь. А повседневную одежду вот сюда, в этот шкаф. И зачем ты привезла этот уродливый торшер? Он никуда тут не вписывается.
Ася молча наблюдала, как её вещи перемещаются, сортируются, упорядочиваются. Не так, как она хотела, но спорить с матерью было бесполезно. Тамара Викторовна всегда считала, что знает лучше — где должны стоять вещи, какую одежду носить, какие книги читать.
— И занавески надо сменить, — сказала мать, критически осматривая окно. — Эти совершенно не сочетаются с обоями. У меня есть отрез чудесной ткани, зелёной, под цвет твоих глаз. Я привезу и сошью.
— Мам, — Ася наконец решилась вмешаться, — спасибо, но я уже купила шторы. Они ещё в коробке, не распакованы.
— Какие шторы? — удивилась Тамара Викторовна. — Когда ты успела? И почему не посоветовалась со мной?
— Потому что хотела выбрать сама, — тихо ответила Ася. — Это же моя квартира.
— Но я же лучше разбираюсь в интерьерах! Я каждый день этим занимаюсь, — Тамара Викторовна всплеснула руками. — Что ты купила? Надеюсь, не те ужасные бежевые, на которые заглядывалась в ИКЕА?
Ася молчала. Шторы были именно бежевые, с лёгким золотистым отливом. Ей они понравились — простые, элегантные, ненавязчивые.
— Господи, — Тамара Викторовна закатила глаза, безошибочно прочитав её выражение лица. — Я так и знала. Ну ничего, повесим их в ванной, а в комнату я сошью новые.
Ася почувствовала, как внутри поднимается волна злости. Конечно, мама пытается помочь. Конечно, она желает только лучшего. Но почему она не может просто принять выбор дочери? Почему всегда должно быть по её, а не по-Асиному?
— Я хочу бежевые шторы, мама, — сказала она твёрдо. — В комнате. Именно те, которые выбрала.
Тамара Викторовна обернулась, удивлённо приподняв брови.
— Но они же совершенно не подходят к общей гамме! И потом, они такие скучные. Тебе нужно что-то яркое, живое. Ты и так всегда прячешься от мира.
— Я не прячусь, — возразила Ася. — Я просто люблю спокойные тона.
— Это потому, что ты не знаешь, что тебе идёт, — Тамара Викторовна снова вернулась к разбору коробок. — Всегда позволяешь другим решать за себя. Вот и с Димой так же было — он решал, ты подчинялась.
Упоминание Димы было ударом ниже пояса. Её бывший, с которым они расстались полгода назад после трёх лет отношений. Тамара Викторовна никогда не одобряла его — считала легкомысленным, ненадёжным. А Ася любила его именно за эту лёгкость, за способность жить настоящим моментом, не планируя всё наперёд. Но в конце концов, именно эта черта их и разлучила — Дима получил предложение о работе в Барселоне и уехал, не задумываясь. А Ася не смогла последовать за ним — не хватило решимости оставить мать, работу, привычную жизнь.
— При чём тут Дима? — Ася почувствовала, как к горлу подступает ком. — Мы просто говорим о шторах.
— Ни при чём, — Тамара Викторовна пожала плечами. — Просто ты всегда позволяешь другим принимать решения за тебя. Сначала я, потом Дима. Кто следующий?
Ася глубоко вздохнула, пытаясь сдержать нарастающее раздражение.
— Я переехала именно потому, что хочу сама принимать решения. Сама выбирать шторы, расставлять мебель, решать, когда вставать и что есть.
— Тебе тридцать лет, Анастасия, — Тамара Викторовна остановилась, держа в руках стопку книг. — Не поздновато для подросткового бунта?
Именно эта снисходительность, этот тон «я лучше знаю» всегда обезоруживал Асю. Она сразу чувствовала себя маленькой девочкой, капризной и неразумной. В глазах матери она всегда была ребёнком, который нуждается в руководстве.
— Это не бунт, мама, — тихо сказала Ася. — Это моя жизнь. И я хочу прожить её сама.
— Конечно, дорогая, — Тамара Викторовна улыбнулась той особенной улыбкой, которая всегда раздражала Асю — снисходительной, всепрощающей. — Я просто помогаю. Кто, если не мать, поможет тебе разобраться в жизни?
Ася не ответила. Спорить было бесполезно. К вечеру квартира преобразилась — вещи были разложены, книги расставлены по полкам, одежда развешана в шкафу. Всё выглядело аккуратно, продуманно. И совершенно не так, как хотела Ася.
— Ну вот, теперь хоть жить можно, — удовлетворённо сказала Тамара Викторовна, осматривая результат своих трудов. — Завтра я привезу тебе тот зелёный отрез на шторы. И ещё у меня есть чудесная картина для этой стены — абстракция, очень модно сейчас.
— Спасибо, мам, — Ася попыталась улыбнуться. — Но я справлюсь сама. Правда.
— Не глупи, — Тамара Викторовна махнула рукой. — Одной тебе будет тяжело. И потом, кто приготовит тебе нормальную еду? Ты же вечно питаешься всякой дрянью.
— Я умею готовить, — возразила Ася.
— Да? И что ты приготовила за последний месяц? — мать скептически подняла бровь.
Ася замолчала. Действительно, зачем готовить, если мама всегда делала это за неё? Проще было принять, чем настаивать на своём.
Когда Тамара Викторовна наконец ушла, обещав вернуться завтра с обедом и шторами, Ася закрыла за ней дверь и прислонилась к ней спиной, медленно сползая на пол. Она чувствовала себя выжатой, опустошённой. Вся радость от переезда, от обретения собственного пространства испарилась. Мать каким-то непостижимым образом умудрилась за один день превратить её новую квартиру в филиал родительского дома.
Ася обвела взглядом комнату. Всё было расставлено «правильно», «со вкусом», но совершенно не так, как она представляла. Она вдруг поняла, что даже не знает, как бы всё расставила сама, – настолько привыкла к тому, что за неё это делают другие.
Телефон в кармане завибрировал. Звонила Лиза – её лучшая подруга, с которой они дружили со школы. Единственный человек, который понимал Асину ситуацию с матерью.
— Привет, — голос Лизы звучал бодро и весело. — Как переезд? Обживаешься?
— Мама уже всё обустроила, — горько усмехнулась Ася. — Приехала в восемь утра и за день успела разложить мои вещи по своему вкусу, накормить меня завтраком и обедом, и раскритиковать мои шторы, которые я даже не успела повесить.
— Ого, — Лиза присвистнула. — Быстро она. Я думала, у тебя будет хотя бы пара дней форы.
— Куда там, — Ася поднялась с пола, перешла в комнату, опустилась на диван. — Она завтра обещала вернуться с новыми шторами. И так будет продолжаться бесконечно – она всегда найдёт, что «улучшить» в моей жизни.
— А ты не пробовала просто сказать «нет»? — осторожно спросила Лиза.
— Конечно, пробовала, — Ася вздохнула. — Но ты же знаешь мою маму. Она не слышит слово «нет». Она просто делает по-своему, а потом говорит, что так лучше для меня.
— И ты позволяешь ей, — заметила Лиза.
Ася замолчала. В словах подруги была правда, которую она не хотела признавать. Она действительно позволяла матери командовать своей жизнью. Даже сегодня, когда внутри всё кипело от возмущения, она не смогла твёрдо настоять на своём.
— Я пыталась, — наконец сказала она. — Но ты не представляешь, как это трудно – противостоять человеку, который всю жизнь указывал тебе, что делать. Который уверен, что знает, как лучше.
— Представляю, — мягко сказала Лиза. — Но, Ась, тебе тридцать лет. Ты живёшь отдельно. Если не сейчас, то когда?
Ася не ответила. Если не сейчас, то когда? Этот вопрос звучал в её голове с того момента, как она получила ключи от квартиры. Она купила это жильё именно для того, чтобы обрести независимость. Но что толку, если она продолжает жить по материнским правилам?
— Слушай, — сказала Лиза после паузы, — а что если завтра тебя просто не будет дома, когда она приедет?
— В каком смысле?
— В прямом. Не отвечай на звонки, не открывай дверь. Пусть поймёт, что ты взрослый человек со своей жизнью, а не её придаток.
Ася задумалась. Мысль была одновременно пугающей и заманчивой. Что, если просто не впустить мать? Что, если действительно начать жить своей жизнью?
— Не знаю, — неуверенно сказала она. — Она обидится.
— Конечно, обидится, — согласилась Лиза. — Но тебе не кажется, что причина, по которой она продолжает так себя вести, в том, что ты позволяешь ей это? Что ты всё ещё играешь роль послушной дочери, даже когда внутри всё кричит от протеста?
Ася молчала. Она знала, что Лиза права. Знала, что главная проблема не в матери, а в ней самой – в её неспособности отстоять границы, сказать твёрдое «нет».
— Хорошо, — наконец решилась она. — Завтра я уйду из дома до её приезда. И оставлю телефон дома.
— Вот это мой боевой настрой! — обрадовалась Лиза. — И знаешь что? Я составлю тебе компанию. Давай сходим в тот новый торговый центр, купим тебе действительно твои шторы. И может быть, ещё что-нибудь для квартиры – то, что выберешь ты сама, а не твоя мама.
План казался простым, но Ася чувствовала, как внутри нарастает тревога. Она никогда не делала ничего подобного – не игнорировала мать, не шла наперекор её желаниям настолько открыто. Даже переезд она представила как практическую необходимость – ближе к работе, меньше тратить на дорогу.
Утром Ася проснулась с тяжёлым чувством в груди. Предстоящий день казался испытанием. Она быстро собралась, позавтракала и вышла из дома за полчаса до предполагаемого приезда матери. Телефон она оставила на столе, предварительно отключив звук.
Лиза ждала её у метро, жизнерадостная и энергичная как всегда.
— Готова к забегу по магазинам? — улыбнулась она.
— Не уверена, — честно ответила Ася. — Меня просто трясёт от мысли, что мама сейчас стоит у моей двери и звонит, а я не открываю.
— Переживёт, — отмахнулась Лиза. — Она взрослая женщина, а не ребёнок. И потом, ты не обязана быть доступной 24/7. У тебя своя жизнь.
Своя жизнь. Эти слова отдавались странным эхом в голове Аси. Была ли у неё своя жизнь? Или только иллюзия самостоятельности, за которой скрывалась полная зависимость от материнского одобрения?
В торговом центре Ася почувствовала себя немного лучше. Они с Лизой бродили по магазинам, рассматривали товары для дома, и постепенно Ася начала получать удовольствие от процесса. Она выбирала вещи, которые нравились ей – не те, которые одобрила бы мать, не те, которые подошли бы кому-то другому. Те, которые радовали её глаз.
— Смотри, какая лампа! — восхищённо сказала она, указывая на торшер необычной формы с абажуром тёплого янтарного цвета. — Она чудесная.
— Так купи её, — подтолкнула Лиза.
— Но она не впишется в интерьер, который сделала мама, — засомневалась Ася.
— А кто сказал, что ты должна сохранять этот интерьер? — Лиза посмотрела на неё с вызовом. — Это твоя квартира, Ась. Ты можешь переставить всё как угодно.
Ася задумалась. Действительно, кто сказал, что она должна жить в пространстве, созданном по вкусу матери? Она купила торшер, а потом ещё несколько вещей – яркие подушки для дивана, необычную вазу, и, конечно, те самые бежевые шторы, которые выбрала изначально.
День пролетел незаметно. К вечеру они с Лизой, нагруженные пакетами, сидели в кафе, уставшие, но довольные.
— Знаешь, — сказала Ася, помешивая кофе, — я даже не думала, что это может быть так... весело. Выбирать самой.
— Потому что ты всегда позволяла другим выбирать за тебя, — Лиза отломила кусочек пирожного. — Сначала твоя мама, потом Дима. Ты привыкла подстраиваться.
— Но теперь всё будет иначе, — Ася глубоко вздохнула. — Я должна научиться отстаивать свои границы. Особенно с мамой.
— И как ты собираешься это делать? — спросила Лиза. — Когда вернёшься домой и увидишь тридцать пропущенных звонков и десять сообщений с вопросом, где ты и что случилось?
Ася нахмурилась. Да, это будет непросто. Тамара Викторовна не из тех, кто легко отступает.
— Не знаю, — честно ответила она. — Но я должна попытаться.
Когда Ася вернулась домой, уже стемнело. Первое, что она увидела, войдя в квартиру – новые шторы на окнах. Не те бежевые, которые она купила сегодня, а зелёные, шёлковые, безумно дорогие на вид. Именно те, о которых говорила мать.
На столе лежала записка, написанная знакомым аккуратным почерком: «Дорогая, я очень волновалась! Куда ты пропала? Я звонила тебе весь день! Повесила шторы, как обещала, они чудесно смотрятся. Ещё приготовила ужин, он в холодильнике. Разогрей, когда вернёшься. И позвони мне сразу же! Мама».
Рядом с запиской лежал её телефон – 46 пропущенных звонков и 23 сообщения, большинство от матери, но несколько и от других родственников, которых Тамара Викторовна, очевидно, подняла на уши в поисках пропавшей дочери.
Ася опустилась на стул, чувствуя, как внутри поднимается волна отчаяния. Даже в её отсутствие мать умудрилась сделать всё по-своему. Даже запертая дверь не стала препятствием – у Тамары Викторовны, конечно же, были запасные ключи. Ася сама их дала – на всякий случай.
Телефон зазвонил, заставив её вздрогнуть. Конечно, мать.
— Да, мам, — устало ответила Ася.
— Наконец-то! — голос Тамары Викторовны звучал одновременно возмущённо и облегчённо. — Где ты была весь день? Почему не отвечала на звонки? Я с ума сходила от беспокойства!
— Я была в магазинах, — Ася посмотрела на пакеты с покупками, которые так и стояли в прихожей. — С Лизой.
— И ты не могла предупредить? — в голосе матери звучала обида. — Я приехала, стучала-стучала, потом открыла своим ключом. А тебя нет, телефон на столе. Я не знала, что и думать!
— Прости, — автоматически сказала Ася. — Не хотела тебя волновать.
— Не хотела волновать? — мать повысила голос. — Ты исчезла на целый день! Я уже хотела в полицию обращаться!
— Мам, мне тридцать лет, — тихо сказала Ася. — Я могу уходить из дома, не отчитываясь.
— Что значит «не отчитываясь»? — возмутилась Тамара Викторовна. — Я твоя мать! Я имею право знать, где ты и что с тобой!
Ася закрыла глаза. Вот оно. Именно те слова, которые она слышала всю жизнь. «Я имею право». Право контролировать, право решать, право знать каждый её шаг.
— Нет, мама, — вдруг сказала она, удивляясь собственной смелости. — Ты не имеешь права.
— Что? — голос матери упал до опасного шёпота.
— Ты не имеешь права контролировать каждый мой шаг, — Ася сжала телефон так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Я взрослый человек. Я живу отдельно. Я могу сама решать, когда и куда мне идти, что есть, какие шторы вешать в своей квартире.
— Я просто хочу тебе помочь! — в голосе Тамары Викторовны звучало искреннее недоумение. — Что плохого в том, что мать заботится о своём ребёнке?
— Я не ребёнок, мама, — Ася вздохнула. — И то, что ты делаешь – это не забота. Это контроль. Ты не помогаешь мне делать выбор – ты делаешь его за меня.
— Неблагодарная, — холодно сказала Тамара Викторовна. — Я всю жизнь всё для тебя делала. Одна тебя растила, ночей не спала, когда ты болела. А теперь ты мне говоришь, что я не имею права даже узнать, где ты была?
— Это разные вещи, мам, — Ася чувствовала, как к горлу подступают слёзы. — Я безмерно благодарна тебе за всё, что ты для меня сделала. Но это не даёт тебе права контролировать мою жизнь сейчас.
— А что даёт тебе право так разговаривать с матерью? — голос Тамары Викторовны звенел от обиды. — Что я такого ужасного сделала? Повесила шторы? Приготовила ужин? За это ты меня так?
Ася чувствовала, как разговор уходит в привычное русло – мать обижена, она виновата, она должна извиняться. Всегда одно и то же. Но сегодня что-то изменилось внутри Аси. Может быть, это был день свободы, проведённый с Лизой. Может быть, это было осознание того, что она действительно имеет право на собственное пространство, собственный выбор.
— Дело не в шторах, мама, — твёрдо сказала она. — Дело в том, что ты вошла в мой дом без разрешения, изменила то, что я хотела оставить как есть. Ты не спрашиваешь, чего хочу я. Тебе даже в голову не приходит, что у меня может быть своё мнение, отличное от твоего.
— У тебя всегда было своё мнение, и я его уважала! — возразила Тамара Викторовна.
— Нет, мама, — Ася покачала головой, хотя мать не могла этого видеть. — Ты не уважала. Ты терпела его, пока оно совпадало с твоим. А если нет – ты делала так, как считала нужным. Как сегодня со шторами.
На том конце провода воцарилась тишина. Потом Тамара Викторовна заговорила – её голос звучал тихо, с дрожью, которую Ася редко слышала.
— Я просто хотела, чтобы у тебя всё было хорошо. Чтобы ты не совершала ошибок, которые совершила я. Чтобы у тебя была безопасность, которой не было у меня.
Ася вздохнула. Она знала историю своей матери – раннее замужество, брак с человеком, который оказался совсем не тем, за кого себя выдавал, развод, когда Асе было всего три года. Тамара Викторовна осталась одна с маленьким ребёнком, без поддержки, без денег. Она справилась – выучилась, построила карьеру, дала дочери всё, что могла. Но ценой этого стала фиксация на контроле – контроле над своей жизнью, над жизнью дочери, над всем, что только можно было контролировать.
— Я знаю, мам, — мягко сказала Ася. — И я благодарна тебе за всё, что ты для меня сделала. Правда. Но я должна прожить свою жизнь сама. Сделать свои ошибки. Найти свой путь.
— Я просто боюсь за тебя, — в голосе матери звучала непривычная уязвимость. — Ты такая... доверчивая. Наивная. Мир жестокий, Асенька. Я знаю это лучше, чем ты.
— Возможно, — согласилась Ася. — Но я никогда не научусь справляться с этим миром, если ты не позволишь мне попробовать. Если всегда будешь дышать мне в затылок, готовая подхватить при первом же шаге в сторону.
— Не дыши мне в затылок, — вдруг тихо повторила Тамара Викторовна. — Ты помнишь, где это выражение впервые появилось у нас?
Ася улыбнулась, вспоминая.
— Конечно. Мне было шесть, и ты учила меня кататься на коньках. Я всё время падала и злилась, а ты стояла сзади, готовая подхватить. И я кричала: «Мама, не дыши мне в затылок! Я сама!»
— Именно, — в голосе Тамары Викторовны послышалась улыбка. — Ты всегда была упрямой. «Я сама» было твоим первым осознанным выражением.
— Видишь? Я не изменилась, — Ася почувствовала, как напряжение начинает отпускать. — Я всё ещё та же упрямая девочка, которая хочет делать всё сама. Просто сейчас речь не о коньках, а о моей жизни.
Они замолчали, и в этой тишине было больше понимания, чем во всех предыдущих разговорах.
— Хорошо, — наконец сказала Тамара Викторовна. — Я постараюсь... не дышать тебе в затылок. Но это будет непросто, Ася. Я привыкла заботиться о тебе. Решать твои проблемы.
— Я знаю, — Ася улыбнулась. — И я не прошу тебя перестать заботиться. Просто... спрашивай меня, прежде чем что-то сделать. Уважай мои решения, даже если они кажутся тебе неправильными. И помни – ты вырастила меня сильной. Я справлюсь.
— Хорошо, — в голосе матери слышалась неуверенность. — Я попробую.
После разговора Ася ещё долго сидела на кухне, глядя на зелёные шторы. Они были красивыми, дорогими, подобранными со вкусом. Но они не были её выбором. Завтра она снимет их и повесит те, что купила сама. Это будет её первый шаг к настоящей независимости – маленький, почти символический, но важный.
Она встала, подошла к окну, коснулась шёлковой ткани. За окном мерцали огни ночного города, тысячи окон, тысячи жизней. Её окно теперь тоже было частью этого созвездия. Её жизнь. Её выбор. Её пространство, в котором она наконец могла дышать полной грудью, без чужого дыхания в затылок.
Ася улыбнулась. Впереди был долгий путь, много разговоров, много маленьких и больших шагов к истинной независимости. Мать не изменится в одночасье. Привычка контролировать, решать, направлять слишком глубоко укоренилась в ней. Но и Ася больше не будет прежней – послушной, уступчивой, всегда готовой подчиниться чужой воле. Она будет учиться отстаивать свои границы, свой выбор, своё право на ошибки и победы.
Она открыла пакеты с покупками, достала оттуда купленный торшер с янтарным абажуром. Он был совершенно не в том стиле, который предпочитала Тамара Викторовна. Он не вписывался в тщательно продуманный интерьер. Но он нравился Асе – тёплый, уютный, немного необычный, как те мечты, которые она всегда прятала глубоко внутри.
Ася включила лампу. Тёплый янтарный свет разлился по комнате, создавая островок уюта в сгущающихся сумерках. Её свет. Её выбор. Её жизнь.
Спасибо вам за активность! Поддержите канал лайком и подписывайтесь, помогите маленькому блогу развиваться.
Думаю, вас заинтересуют другие истории: