Глава 66
Я и представить себе не мог, что есть боль хуже той, что разрывала меня в тот день, когда она ушла. Но теперь я знаю: есть. Она гнездится в груди, как чёрная масса, набухающая с каждым прожитым утром, каждым одиноким вечером. Эта боль как инородное тело, которое я не могу вырезать из себя, потому что оно стало частью меня, частью моего несчастного сердца. Я уже не мужчина – я груда осколков, едва удерживающих форму.
Мне казалось, что зрелость, жизненный опыт, бесчисленные раны и утраты научили меня выживать. Я убеждал себя, что всё это – просто неудачный роман, временное помутнение. Но как же я ошибался… Это была не интрижка, не увлечение. Это была любовь. Настоящая. Чистая. Пугающая. Единственная. И потерять её – всё равно что остаться без дыхания.
С каждым днём жить становится тяжелее. Всё будто бы сужается, давит, сжимает – стены, мысли, свет в глазах. Я не могу работать, не могу думать, не могу даже нормально дышать. Вся моя прежняя жизнь, всё, что было «до неё», потеряло смысл. Мир выцвел, стал серым, безвкусным, глухим. Я хожу по своей квартире, как по могиле. Словно мёртвый, но ещё дышащий.
Я скучаю по своей девочке. До боли в костях. До зуда под кожей. До тошноты. Я тоскую по каждому моменту, когда она смеялась, дразнила меня, прикасалась кончиками пальцев к моей щеке, как будто изучала рисунок моего лица. Мне не хватает её запаха в воздухе, её чашки на столе, её невесомого присутствия, которое раньше наполняло каждый уголок моего дома.
Ночью ко мне приходят кошмары. Без неё я не сплю – я просто лежу и вспоминаю, как она тянулась ко мне, успокаивала мои страхи, гладила мои волосы. А теперь я один. Оставлен. Обречён на эти ночи, наполненные тенью её образа и эхом того, чего больше нет.
Я не знаю, как она сейчас. Сколько дней мы не разговаривали – я сбился со счёта. Я брал телефон, раз десять, а может, и сто. Но каждый раз не мог нажать на кнопку. Что я скажу? Как посмотрю ей в глаза? Чем заслужу прощение?
Я узнал правду. Действительно правду. Услышал её от чужого человека – и только тогда позволил себе поверить. И с того момента ненавижу себя. За трусость. За то, что усомнился в ней. За то, что не держал её за руку до конца.
А ещё я потерял свою дочь. С тех пор, как она пришла защищать Марию, мы не разговаривали. Я был с ней резок, даже жесток. И теперь молчание между нами кажется бесконечным. Её сообщения, наши еженедельные звонки – всё исчезло, как будто вместе с ней исчезла и связь с моим прошлым, с моей человечностью. Всё разорвано.
И теперь, в этой тишине, я – сам себе казнь. Сам себе приговор. Мои мысли терзают меня, душат, высасывают остатки сил. Я смотрю на подарок на тумбочке – тот самый, что Маша оставила. Она сбежала, оставив всё: свою одежду, свои книги, своё тепло… и этот подарок, запакованный в красивую бумагу, перевязанный лентой.
Я беру его, как берут святыню. Сажусь на край кровати и читаю прикреплённую записку, написанную её милым, немного детским курсивом:
«С днём рождения, моя любовь. Я так счастлива, что могу провести этот день с тобой. Пусть это будет первый из многих. Я люблю тебя вечно».
Ком встаёт в горле. Я не могу дышать. Не могу плакать – даже слёзы внутри меня будто выжжены. Я развязываю ленту, медленно открываю упаковку. И вижу книгу. «Великий Гэтсби». Она запомнила. Ту самую, что я когда-то обожал и потерял при переезде. Она хранила этот момент, это воспоминание… и вернула его мне. Подарком. Символом. Сердцем.
Я помню, как она смотрела фильм, основанный на этом романе. Как она спросила:
– А какой у тебя любимый жанр кино?
И как я сел рядом, плечом к плечу, чувствуя, как её тепло проходит сквозь мою кожу.
– Я смотрю всё, – ответил я, искренне.
– Даже романтику?
– Даже романтику, – с улыбкой сказал я, стараясь не выдать, как сильно она мне нравилась.
– Тогда ты мне точно понравишься, – шепнула она, выбирая фильм.
Я признался, что «Гэтсби» – моя любимая книга. Единственный, кто это знал, была моя дочь. А теперь – она. И теперь книга лежит у меня на груди, как сердце, вырванное из моего тела и снова вложенное назад.
Я лёг, сжимая её, как ребёнок с последней игрушкой, что осталась от родителей. И впервые за долгое время позволил себе плакать.
– Прости… моя любимая, прости…
Грохот раздался внезапно. Я вздрогнул, вытер слёзы, оглянулся. Дверь спальни распахнулась – и на пороге появился человек, которого я никак не ожидал увидеть.
– Иван?.. Что ты здесь делаешь? – мой голос дрожал, как у подростка.
– Чёрт возьми, Вадим, ты вообще собираешься отвечать на звонки?! – Он раздражённо подошёл к окну и распахнул шторы, впуская резкий дневной свет, от которого я поморщился.
Он посмотрел на меня – взгляд был тревожным, почти испуганным.
– Ты в порядке? Где ты был все эти дни? Ты исчез, с тех пор как позвонил мне из полицейского участка.
– Уходи, Иван… Я не хочу говорить об этом. Ты не поймёшь… – я свернулся на кровати, как ребёнок, сжимая книгу в объятиях.
– Хватит! – воскликнул он и стянул с меня одеяло. – Вадим, ты на себя посмотри! Ты не ешь, не спишь, гниёшь здесь! Ты что, решил себя убить?
Я промолчал, только слабо качнул головой.
– Я наказал её. Я разрушил всё. Я потерял свою девочку… И теперь просто... не могу жить с этим.
– Тогда сделай хоть что-то, чёрт побери! Или ты думаешь, она сама всё исправит?
– Она не простит меня...
– Ты хотя бы попытался? – я снова покачал головой. – Тогда вставай. Беги. Пока не поздно.
– У меня нет сил…
– Если не попытаешься – потеряешь её навсегда. Ты уже знаешь, кто виноват. Вопрос теперь только в том, готов ли ты драться за неё.
Эти слова вспороли мой мрак, как лезвие. Во мне вспыхнула искра. Я почувствовал, как в груди просыпается забытое: решимость. Гнев. Любовь. Надежда. Всё сразу. Вскочил с кровати, лицо пылало.
– Она моя! – вырвалось из меня.
– Тогда докажи это!
И я понял – или сейчас, или никогда. Не обращая внимания на Ивана, я бросился в ванную. Душ. Чистая рубашка. Новое лицо. Для неё. Только для неё.
***
Лев припарковал машину у обочины напротив моего дома, и я с облегчением выдохнула. День выдался светлым, почти безмятежным – мы гуляли по парку, болтали без пафоса и напряжения, ели мороженое, смеялись над странными прохожими. Вроде всё было хорошо. И всё же внутри копошилось ощущение неловкости, как будто я невольно попала в чужую пьесу и только сейчас осознала, что играю не свою роль. Я не ожидала этого... Сюрприз-свидание? Правда?
– Спасибо, что подвёз, Лев, – сказала я, расстёгивая ремень и чувствуя, как напряжение медленно сползает с плеч.
– Всегда рад, – мягко улыбнулся он.
Я повернулась к нему, не спеша выходить. Слова застряли в горле. Но молчание тянуть не хотелось.
– Слушай… Я не знаю, что именно тебе рассказали мои друзья, но, честно говоря, я не готова. Не сейчас. Не снова. Начинать что-то… чувствовать.
– Я понял, – кивнул он. – Не переживай. Я не из тех, кто ищет подвохи в чужих словах. Но ты… ты не производишь впечатления человека с маской. Это… успокаивает.
Я опустила взгляд, уставившись на свои ладони, лежащие на коленях. Почему в его голосе столько спокойствия и понимания? От этого становилось только неловко.
– Прости, если я была резкой... вдруг показалась холодной, – выдавила я, будто извинялась за своё право быть осторожной.
Он покачал головой.
– Что ты, Маша. Ты была настоящей. Это – редкость. Просто... – он задумался на секунду. – Мне кажется, ты всё ещё держишься за прошлое. За кого-то, кто всё ещё живёт в тебе.
Я удивлённо вскинула глаза. Его прямота застала врасплох.
– Да... – вздохнула я. – Это не то, что я могу изменить. Оно во мне, как дыхание. Порой даже не замечаешь, пока не попытаешься вдохнуть по-другому.
Лев кивнул с пониманием и откинулся на спинку сиденья, глядя в лобовое стекло.
– Мне это знакомо. Знаешь, я тоже не готов. Это всё слишком свежо. Я расстался со своей невестой два месяца назад… и до сих пор не могу собрать себя по кусочкам.
– Мне жаль... – тихо сказала я. Было видно, как его это тронуло, как боль ещё живёт в нём – не кричит, но гложет.
– Не беспокойся. По правде, это даже к лучшему. Она... она была человеком, который умеет любить только себя. А я – идиот. Смотрел, но не хотел видеть. Все предупреждали. И друзья, и мама. Но я был ослеплён. Любовь – она, как дым, застилает глаза, а потом ты вдруг оказываешься в огне. – Он усмехнулся, но в этой усмешке было больше горечи, чем иронии. – Я застал её с другим в своей собственной постели. Вот такой вот банальный финал.
Я замерла, не зная, что ответить. Всё звучало слишком жестоко, слишком лично, как обнажённая рана, и в то же время – он говорил спокойно, будто уже привык к этой боли.
– Даже не знаю, что сказать...
– Ничего и не нужно. Ты хороший слушатель. Иногда этого достаточно. – Он провёл ладонью по лицу, как будто стирал остатки воспоминаний. – После расставания Клара – твоя подруга-затейница – стала говорить о тебе. Расписывала, какая ты чудесная, добрая, настоящая. И я подумал – а почему бы и нет? Познакомиться хотя бы.
Я невольно улыбнулась.
– Надеюсь, я не разочаровала?
– Разочаровала? Нет, Мария. Ты превзошла ожидания. – Его глаза светились мягким теплом. Я почувствовала, как щёки предательски вспыхнули.
Я поспешила закончить разговор.
– Мне пора... – пробормотала я и взялась за дверную ручку. – Пока, Лев.
– Пока, Мария.
Я вышла из машины, на мгновение вдохнув прохладный вечерний воздух. Сделала несколько шагов к калитке, когда вдруг услышала, как он окликнул меня.
– Мария!
Я обернулась. Лев торопливо направлялся ко мне… и, конечно же, споткнулся о коварный бордюр. Я вскрикнула и подбежала, чтобы поддержать его.
– Вот это да... кто вообще придумал ставить тут бордюры? – театрально возмутился он, заставив меня рассмеяться. Я всё ещё держала его за руку, а он обнял меня за талию, чтобы сохранить равновесие.
– Знаешь, мы оба побитые прошлым, словно посуда после переезда... но мне действительно было приятно провести день с тобой. Если вдруг захочешь... не знаю... поесть пиццы или посмотреть кино – я бы с радостью.
Я медленно отстранилась, отпустив его руку, и он мягко убрал ладонь с моей талии.
– Может быть, – произнесла я неуверенно, но без колкости.
– Тогда до встречи, – сказал он с лёгкой улыбкой и поцеловал меня в щёку. Я осталась стоять, а он неспешно пошёл обратно к машине.
Я смотрела, как он уезжает, , а затем медленно открыла калитку и вошла во двор.
Блик – наш лохматый пёс – бросился мне навстречу, вертя хвостом и радостно повизгивая. Я наклонилась, чтобы потрепать его за ушами.
– Привет, дружок.
Дом был наполнен запахами ужина и звуками телепередачи. Мама и бабушка сидели на диване.
– Привет, – сказала я, заходя с лёгкой улыбкой.
– Как день прошёл? – спросила мама, бросив на меня внимательный взгляд.
– Хорошо. Познакомилась с новым... другом.
– Другом? – её бровь приподнялась. Она меня знала. Слишком хорошо.
– Да, просто другом, мама, – ответила я, садясь рядом с бабушкой и уткнувшись в её плечо, как в детстве.
– Внученька, – мягко сказала она. – Пока не забыла, хочу кое-что сказать. Не торопись делать выбор, когда небо вдруг становится другим. Не позволяй эмоциям командовать рассудком. Подумай. Взвесь. Сердце не всегда советчик.
Я удивлённо подняла на неё взгляд.
– Почему ты это говоришь сейчас?
– Придёт момент, и ты поймёшь, – она поцеловала меня в лоб.
– Пойду, приму душ. День был длинный, а жара – как в аду, – сказала я, вставая. Обе кивнули.
Я поднялась по лестнице, скинула сумку на кровать, села. Ноги гудели. Взяла пижаму и пошла в ванную.
Вода струилась по коже, смывая жару и дневное волнение. Я закрыла глаза и снова подумала о Льве. Он... хороший. Забавный, внимательный, умеющий слушать. У него глаза того самого оттенка, где грусть и доброта живут вместе. Но... нет. Для меня он остаётся другом. Всё, что говорила Клара, – её ожидания, её мечты за меня – это не мой путь. Моё сердце, как ни печально, принадлежит другому. И оно пока не готово к новому.
Я завершила свой вечерний ритуал: приняла душ, тщательно вытерлась мягким полотенцем и нанесла на кожу любимый крем с нежным ароматом ванили, который всегда напоминал мне о спокойных вечерах и уюте. Затем я надела ночнушку, которую редко носила. Я приобрела её в интернет-магазине на распродаже, но, когда получила, она мне не понравилась: казалась слишком короткой и прозрачной. Я никогда не носила её, когда жила с Вадим, потому что стеснялась. Но теперь, когда я живу только с мамой и бабушкой, я чувствую себя немного комфортнее. Она красивая, синего цвета с цветочными узорами.
Я вышла из ванной и пошла по коридору. В доме было тихо, и я больше не слышала звука телевизора снизу. Я спустилась по лестнице и, когда дошла до последней ступеньки, замерла, увидев человека, сидящего на диване в гостиной. Он сидел, опустив голову, но, почувствовав моё присутствие, поднял голову, и его голубые глаза встретились с моими, заставив меня замереть.
– Мария, – его голос звучал как во сне.