У меня было простое желание — провести ночь в поезде с женой. В смысле не романтично, а спокойно. Без людей, без ног на твоём одеяле и без чужих котлет в дорожном судочке. Поэтому мы выкупили всё купе. Это дорого, но иногда ты просто хочешь один раз в жизни проснуться не от чужого храпа, а от собственного.
Это был наш мини-курорт. Четыре квадратных метра личного счастья, где можно было снять ботинки без страха и есть печенье без опаски, что кто-то скажет:
— О, это моё любимое!
Мы ехали ночью. Вокруг было тихо. Вдали мерцал чайник. Поезд стучал колёсами, как будто повторял мантру:
"Всё-хорошо-всё-хорошо..."
И тут — в 4:07 утра, точнее, чем швейцарские часы, — в дверь постучали. Неуверенно, но многозначительно.
На пороге стоял проводник. С лицом человека, у которого три развода, ипотека, гайморит и конфликт с начальством. Голосом человека, которому всё надоело, он произнёс:
— Послушайте, тут женщина с ребёнком… Место у них одно на двоих — верхнее. А нижнее ей уступать никто не хочет. Можно их к вам?
Я вежливо ответил:
— Да, заняли. Мы купили.
Проводник замер. Потом сжал губы, как будто попробовал лимон.
— А совесть у вас есть? Люди тут с детьми, между прочим.
— Ну, а я тут с женой, — парировал я. — Это не повод устраивать детский сад в нашем купе.
Проводник ушёл. Я выдохнул. Но не прошло и тридцати секунд, как дверь открылась настежь, и в купе влетела та самая женщина.
С причёской, как будто её делали в танке на полном ходу, и голосом, как у Лайзы Миннелли, она закричала:
— Там моего ребёнка бьют, а вы нас не впускаете!!!
Я сначала подумал, что это шутка. Потом — что это провокация. Потом — что я сплю.
Жена открыла глаза и, не говоря ни слова, натянула одеяло до глаз. Это был её способ сказать: "Решай сам, но живи с последствиями".
Женщина стояла посреди купе. На руках — ребёнок, испуганный, как будто его выдернули с мультика.
— Эти двое, — кричала она, указывая на нас, — эти вот! Они не пускают нас! Они думают, что деньги решают всё!
И дальше — в адрес моей жены:
— Шалашовка крашеная! Вы всё купе выкупили, а о людях не подумали! У меня ребёнок! Вы звери, а не люди!
Проводник молчал. Потом, встав рядом с женщиной, добавил:
— Да, не по-людски вы, товарищи. Раньше как-то добрее были.
На этот момент в вагоне уже никто не спал. Из дальнего конца пошёл народ. Как в «Собачьем сердце» — с кастрюлями, венчиками и моральной позицией. Один мужик с пузом, как у пивной бочки, заявил:
— Сейчас мы с вами поговорим! Такому быку как ты — на боковую!
Жена включила диктофон. Я, поняв, что тут всё по-взрослому, вырвался в соседний вагон — искать начальника поезда. По пути подобрал линейных полицейских. Троих. Один был сонный, второй — мрачный, третий — голодный.
Пока мы возвращались, в нашем купе уже началась вторая серия. Женщина вцепилась в поручень и орала, что "никуда не выйдет". Ребёнок плакал. Пассажиры вокруг спорили: кто за мамашу, кто за нас, кто просто за то, чтобы "уже все заткнулись".
Тут подъехала подмога — трое полицейских со станции. Женщину и ребёнка — вынесли. Почти буквально.
Она кричала, что мы все сатанисты, и что ещё напишет в прокуратуру.
Когда её вывели, наступила тишина. Глухая. Как после землетрясения. Только чайник свистел на фоне.
Проводник налил себе кружку чая. Посмотрел на нас с грустью, будто мы — не пассажиры, а потерянная мораль общества.
— Страна катится… — пробормотал он.
Я хотел что-то ответить, но не стал. Мы легли. Мы не спали. Мы просто лежали.
На утро соседка из соседнего купе передала нам шоколадку со словами:
— Вы молодцы. Только это ничего не изменит.
Мы сказали спасибо. Потом смотрели в окно. Там шёл дождь. Всё шло.
P.S.
Я думал, мы просто поедем в купе. А оказалось — это был спектакль. Только билеты мы купили не на сидячие места, а на главные роли.
Так и живём. Хотел тишины — получил фарс.
А вы говорите — зачем выкупать всё купе?