— Девять с половиной миллионов рублей и двухкомнатная квартира в центре Москвы, Андрей Михайлович! — нотариус поправил очки и протянул мне конверт. — При условии соблюдения последней воли покойной.
Мои пальцы дрожали, когда я вытаскивал плотный лист бумаги. Сердце гулко стучало, отдаваясь в висках.
— Что за условие? — голос предательски сорвался.
— Читайте сами.
Строчки официального документа расплывались перед глазами, но смысл, наконец, дошёл до меня как удар под дых: «...отказаться от своей никчёмной работёнки... устроиться простым рабочим на завод... на полгода... чтобы прочувствовал, понял...»
— Это какой-то бред! — я швырнул бумагу на стол. — Она не могла такого написать!
Нотариус, сухощавый мужчина с цепким взглядом — даже не моргнул:
— Абсолютно серьёзное юридическое требование. Нина Павловна была в здравом уме, когда составляла завещание, — он сложил руки на столе.
— Она назначила душеприказчиком вашего дядю Виктора. Именно он будет подтверждать, что вы отработали эти полгода, как требуется.
Я сжал кулаки так, что хрустнули суставы. Бабушка умерла два месяца назад — тихо, во сне. Воспитала меня после гибели мамы, отдала всё, что могла... но как же мы с ней не сходились во взглядах!
«Не оправдываешь ты моих ожиданий, Андрюша...» — её голос, казалось, звучал прямо над ухом.
Мне тридцать четыре. Я разведён, детей нет. Работаю редактором книжного издательства. Не то чтобы бедствую, но до благополучия далеко. Квартира съёмная, накоплений почти нет. А тут — шанс. Реальный шанс изменить жизнь. Только зачем это странное условие?
***
— Какого чёрта, дядя Витя? — я сидел на кухне в его квартире, куда приехал прямо от нотариуса. — Ты знал об этом?
Дядя Витя, младший брат бабушки, семидесятилетний пенсионер с пышными седыми усами, устало кивнул:
— Знал. Нина считала, что ты растрачиваешь свой потенциал. Всю жизнь в ней сидела эта советская закалка — настоящий мужчина должен работать руками, создавать что-то материальное.
— И ты поддержал эту дикость? — я взмахнул руками. — Мне бросить работу редактора, ради которой я шесть лет учился в университете, и пойти на завод? В тридцать четыре года?
— Андрей, я просто исполнитель, — он вздохнул, разливая чай. — Я пытался отговорить её. Но ты же знаешь, какая она была...
Я знал. Упрямая, несгибаемая, с принципами твёрже гранита. Она пережила войну, голод, потерю мужа, перестройку, лихие девяностые — и никогда не сломалась. И даже из могилы продолжала воспитывать меня.
— Полгода, Андрюша, — дядя Витя положил морщинистую ладонь на мою руку. — Всего полгода, и десять миллионов твои. Подумай.
***
Когда я рассказал своей девушке Кате о завещании, она долго молчала, перебирая длинными пальцами прядь русых волос — жест, который появлялся, когда она нервничала.
— И что ты собираешься делать? — наконец спросила она.
Мы сидели в нашем любимом кафе, и я машинально крутил чашку с остывшим кофе.
— Не знаю. Пока не решил.
— Десять миллионов и квартира в центре, Андрей, — она наклонилась через стол. — Это шанс. Мы могли бы...
Мы встречались восемь месяцев. Симпатичная девушка из параллельного отдела маркетинга, умная, с хорошим чувством юмора. Но мы оба знали, что нашим отношениям не хватает стабильности. Безденежье — не лучший фундамент для счастья.
— Мы могли бы что? — я посмотрел ей в глаза. — Я потеряю карьеру. Всё, чего добился. В издательстве меня не будут ждать, это не декретный отпуск.
— Ты боишься сменить работу? — в её взгляде мелькнуло разочарование. — Редакторов много, а шанс такой один.
В её словах была правда, которую я не хотел признавать. Моя карьера застопорилась. Уже три года я работал над чужими текстами, а собственный роман так и лежал недописанным в ящике стола. Повышения не предвиделось, и зарплата не росла.
— Дело не в страхе, — возразил я. — Мне тридцать четыре, а я буду работать на заводе, как пацан после школы. Это унизительно.
— Унизительно жить в съёмной квартире в тридцать четыре, — отрезала Катя.
— Унизительно считать деньги до зарплаты. А работа — просто работа. Полгода пролетят быстро.
***
Директор издательства, Геннадий Сергеевич, выслушал меня внимательно, постукивая карандашом по столу.
— Я понимаю ваше положение, Андрей Михайлович, — сказал он после паузы, — но не могу гарантировать, что через полгода ваша должность будет свободна. Рынок сейчас нестабильный, мы сокращаемся, а не расширяемся.
Я кивнул. Именно этого я и боялся.
— Если вы твёрдо решили, я дам вам рекомендации. В конце концов, вы один из наших лучших редакторов, — он помолчал, а потом неожиданно добавил: — Знаете, иногда судьба предлагает нам странные повороты не просто так. Возможно, это ваш шанс что-то изменить.
— Или потерять всё, что имею, — горько усмехнулся я.
— А что именно вы имеете, Андрей Михайлович? — он посмотрел на меня так проницательно, что я не нашёлся с ответом.
***
Три недели я взвешивал все «за» и «против». Друзья советовали соглашаться, не задумываясь. Катя прямо сказала, что я трус, если упущу такой шанс. Даже дядя Витя мягко намекал, что бабушка, возможно, была права насчёт моего «буквоедства» и «витания в облаках».
Однажды вечером я достал коробку со старыми фотографиями. Вот бабушка молодая, с чуть заметной улыбкой, в простом ситцевом платье, рядом с моим дедом — статным красавцем в рабочей спецовке.
Он был мастером на машиностроительном заводе, там они и познакомились — она работала в заводской столовой.
Дедушку я не помнил, он умер ещё до моего рождения. Но бабушка всегда говорила о нём с особой теплотой: «Настоящий мужчина. Всё мог своими руками».
В другом конверте — фотографии мамы. Её не стало, когда мне было шесть. Автокатастрофа. Бабушка взяла меня к себе.
«Ни в какой детдом, пока я жива», — отрезала она, когда соцработники намекнули на возможные сложности воспитания маленького мальчика пожилой женщиной.
Она вырастила меня строго, без сюсюканий. Работала на двух работах, чтобы я был одет не хуже других, чтобы мог ходить в секции и кружки. Когда я объявил, что хочу поступать на филологический, она неделю со мной не разговаривала.
«Книжки читать — это не работа для мужчины», — повторяла она. Но потом смирилась, даже гордилась, когда я закончил с красным дипломом.
А теперь вот такое наследство с условием. Словно из могилы она продолжала настаивать на своём.
***
На следующий день я позвонил дяде Вите.
— Я согласен, — сказал я решительно. — Какой завод она имела в виду?
— Тот самый, где работал твой дед. Он ещё существует, хотя и сократился в разы, — дядя замялся.
— Есть одна проблема, Андрей. Я говорил с начальником цеха, он старый друг семьи. Тебя возьмут, но... на общих основаниях. Никаких поблажек.
— То есть?
— То есть сначала будешь разнорабочим. Самая низкоквалифицированная работа.
Я сглотнул.
— Грузчиком, что ли?
— Что-то вроде, — он вздохнул. — Но через месяц-другой, если проявишь себя, могут перевести на станок. Это уже интереснее и зарплата выше.
— Сколько платят? — я уже подсчитывал, как буду выживать полгода.
— Тридцать тысяч на руки для начала, — он помолчал. — У тебя есть сбережения?
— Немного, — я посмотрел в окно на серое ноябрьское небо. — Хватит на пару месяцев, если экономить.
— Я могу помочь, если будет трудно, — предложил дядя.
— Нет, — отрезал я. — Если уж играть по этим правилам, то до конца. Как мне оформиться?
***
Катя не поехала со мной на завод. «У меня встреча с клиентом», — сказала она. Я не настаивал, понимая, что ей неловко. Последние две недели мы почти не разговаривали.
Она была за мой выбор, но мне казалось, что в глубине души она считает меня неудачником. Каким бы ни был результат этой авантюры, я чувствовал, что наши отношения уже дали трещину.
Заводская проходная пахла металлом и машинным маслом. Начальник цеха, Игорь Петрович, крепкий мужчина пятидесяти лет с цепким взглядом, провёл для меня короткую экскурсию.
— Твой дед был отличным мастером, — сказал он, когда мы шли мимо огромных станков, где сутулые мужчины в промасленной одежде сосредоточенно работали.
— Помню его ещё молодым, когда я только после армии на завод пришёл. Строгий был, но справедливый.
Я кивнул, ощущая странное чувство — словно попал в параллельную реальность, где существовала другая жизнь, другой мир, о котором я практически ничего не знал.
— Сначала будешь помогать на погрузке и в подсобке, — продолжил Игорь Петрович. — Инструмент выдать, материалы поднести, территорию в порядке содержать. Справишься — переведём на более квалифицированную работу.
Я снова кивнул, разглядывая свои руки. Тонкие пальцы, привыкшие к клавиатуре и перелистыванию страниц, с аккуратным маникюром.
«Как у девчонки», — сказала бы бабушка. Через неделю на этих руках не останется живого места.
***
Первый рабочий день я запомнил надолго. Шестнадцать коробок с металлическими деталями, каждая весом под тридцать килограммов, нужно было перенести со склада в цех.
«Грузчиков не хватает, сокращения», — пояснил мастер смены, Николай, широкоплечий мужик с красным лицом и пропитым голосом.
К обеду я чувствовал, что спина переломится пополам. Руки были в царапинах, ногти сломаны. В столовой я молча поглощал жирный борщ и макароны с котлетой, не реагируя на любопытные взгляды рабочих.
Слухи разносятся быстро, все уже знали, что я внук Нины Павловны и что я «из интеллигентов».
— Долго не протянешь, пиджак, — сказал мне сосед по столу, пожилой рабочий с огромными, изуродованными мозолями руками. — Такие, как ты, обычно через неделю ломаются.
Вечером, вернувшись домой, я рухнул на кровать, не раздеваясь. Всё тело ныло, руки дрожали. Катя позвонила около десяти, но я не ответил. Не было сил даже говорить.
***
Через неделю я почти привык к постоянной боли в мышцах. Уже мог поднимать тяжёлые ящики, не морщась. Научился таскать по несколько инструментов сразу, экономя время и силы. В голове постоянно крутилась мысль: «Полгода. Всего полгода».
Домой я приползал без сил, падал на диван и засыпал. Не читал. Не писал. Катя обижалась, что я не уделяю ей внимания.
«Ты изменился», — сказала она в один из редких вечеров, когда я нашёл силы встретиться с ней.
— Конечно, изменился, — огрызнулся я. — Я работаю как проклятый за гроши, возвращаюсь домой и хочу только спать. Какого чёрта ты ожидала?
— Я думала, ты справишься лучше, — она смотрела на мои руки — грубые, в царапинах, с обломанными ногтями и мозолями. — Это всего на полгода. Ради десяти миллионов можно и потерпеть.
— Легко говорить, когда сама сидишь в тёплом офисе, — я почувствовал, как внутри закипает злость.
Она промолчала, и мы расстались холодно. Через три дня она написала, что нам лучше «сделать паузу в отношениях». Я не стал спорить.
***
На заводе меня поначалу сторонились. «Белоручка», «маменькин сынок», «интеллигент» — такие прозвища я слышал за спиной. Но постепенно лёд таял.
Может, потому что я молча делал свою работу, не жаловался, не просил поблажек. А может, просто становился своим — с такими же усталыми глазами, с такой же сгорбленной от тяжестей спиной.
На третьей неделе ко мне подошёл Серёга, молодой парень, который работал на шлифовальном станке.
— Слышь, ты правда книжки редактировал? — спросил он, прикуривая сигарету во время перекура.
— Правда.
— И чё, интересно?
Я пожал плечами:
— Бывало по-разному. Иногда попадались хорошие рукописи, иногда — такое, что читать тошно.
— А у меня племяш пишет стихи, — неожиданно сказал Серёга. — Пацану тринадцать, а такое загибает — мать не горюй. Я в его возрасте только о мотоциклах думал.
Я улыбнулся, впервые за долгое время:
— Может, покажешь как-нибудь? Если интересно, могу глянуть.
— А чё, давай, — он улыбнулся в ответ. — Пацан обрадуется, что профессионал посмотрит.
На следующий день Серёга принёс мне мятую тетрадку. Стихи были наивные, но искренние, с необычными образами. Я сделал несколько пометок, рассказал о рифме и ритме.
Постепенно всё больше людей стало подходить ко мне с просьбами: написать заявление, помочь с документами, объяснить непонятные термины в инструкциях.
Однажды начальник смены попросил меня отредактировать важное письмо поставщикам. «У тебя ж с этим лучше», — буркнул он.
***
К концу второго месяца меня перевели на должность контролёра ОТК — отдела технического контроля. Теперь я проверял качество деталей, заполнял документацию. Физически было легче, но ответственности больше.
Однажды в пятницу после смены мужики позвали меня в гаражи — «пропустить по стаканчику». Я согласился, неожиданно для себя. Мы сидели на ящиках, пили дешёвую водку, закусывая солёными огурцами и хлебом с салом.
— А ты ничего, прижился, — хлопнул меня по плечу Николай, тот самый мастер, который в первый день заставил меня таскать тяжеленные коробки. — Я думал, сбежишь.
— Я тоже думал, — честно признался я.
— Не, — Николай покачал головой. — Крепкий ты мужик. Дед твой такой же был — кремень.
Мы выпили ещё, и разговор зашёл о жизни. Оказалось, у Николая трое детей, младшего он воспитывает один — жена ушла к бизнесмену.
— Не выдержала, — он горько усмехнулся. — Говорит, устала бедной быть. А что я могу? Завод дышит на ладан, зарплаты копеечные. Но куда я пойду в пятьдесят лет?
Серёга работал в две смены, чтобы накопить на свадьбу. Его девушка была беременна.
— Хату снимаем на окраине, — рассказывал он, раскрасневшись от выпитого.
— Комнатушка маленькая, а с ребёнком совсем тесно будет. Но на своё жильё с нашими зарплатами в этой жизни не накопишь.
Я молчал, слушая их истории. В голове крутилась мысль: «Десять миллионов и квартира в центре... просто так, за полгода работы».
— А ты чего на завод пошёл, книжник? — спросил молчавший до этого сварщик Витёк. — Типа жизнь узнать?
Я отпил водки, обжигая горло:
— Бабка заставила. Умерла и завещание оставила или полгода на заводе, или никакого наследства.
Повисла тишина.
— И много наследство? — тихо спросил Серёга.
— Десять лямов и двушка в центре.
Николай присвистнул:
— Нехило... А что, правильная была бабка. Чтоб ценил.
— Да уж, ценю, — я невесело усмехнулся, глядя на свои руки — теперь уже с настоящими рабочими мозолями.
***
На четвёртом месяце случилась беда — Серёгу зажало между станком и вылетевшей деталью. Перелом руки, сотрясение мозга, больничный на месяц минимум.
— Марине рожать через два месяца, — говорил он мне, когда я навестил его в больнице. — А на больничные копейки как прожить? На одну её зарплату продавщицы?
Я вернулся домой, не находя себе места. Всю ночь не спал, а утром пошёл к дяде Вите.
— Можно мне получить часть наследства сейчас? — спросил я. — Хотя бы сто тысяч?
Дядя покачал головой:
— Нина всё предусмотрела, Андрюша. Или всё, или ничего. И только через полгода.
— Но человеку нужны деньги сейчас! У него жена беременная, жить не на что!
— Это твой друг с завода? — дядя внимательно посмотрел на меня. — Можешь одолжить ему из своих сбережений. Через два месяца получишь наследство и вернёшь сторицей.
Я молчал, опустив голову.
— У меня нет сбережений, — наконец признался я. — Всё потратил.
Дядя вздохнул:
— Я могу дать тебе в долг. Но решать, как поступить с этими деньгами, будешь сам.
Вечером я принёс Серёге в больницу конверт с пятьюдесятью тысячами.
— Это аванс, — соврал я. — Выбил у начальства для тебя.
Его глаза повлажнели:
— Спасибо, брат. Век не забуду.
***
За неделю до окончания моей «отработки» на завод приехал дядя Витя. Мы сидели в заводской столовой, и он внимательно разглядывал меня:
— Изменился ты, Андрюша. Возмужал.
Я пожал плечами:
— Работа тяжёлая. Изменишься тут.
— Я не о внешности, — он покачал головой. — Нина была бы довольна. Она хотела именно этого, чтобы ты увидел другую жизнь, понял, каково это.
— То есть это был урок? — я почувствовал, как внутри снова поднимается злость. — Чтобы барин посмотрел, как холопы живут?
— Не передёргивай, — дядя нахмурился. — Она хотела, чтобы ты ценил то, что имеешь. Чтобы понимал, какой тебе шанс выпадает. И чтобы людей уважал — тех, кто горбатится за копейки, без надежды на лучшую жизнь.
Я молчал, размешивая ложкой остывший чай.
— Сам-то решил, что делать будешь с наследством? — спросил дядя.
Я пожал плечами:
— Не знаю. Наверное, квартиру сдавать буду, а на проценты с депозита жить. Может, своё издательство открою.
— Хорошие планы, — он кивнул. — А с работы уйдёшь? Срок-то через неделю заканчивается.
Я вздохнул:
— Наверное. Хотя... здесь тоже есть свой смысл. Я как будто ближе к земле стал. К настоящей жизни.
***
В последний рабочий день мужики устроили мне проводы. Скинулись, накрыли стол в бытовке. Принесли водку, колбасу, солёные огурцы.
— Ну, за тебя, книжник, — поднял стакан Николай. — Чтобы не забывал нас в своей богатой жизни.
Все выпили. Я чувствовал комок в горле.
— Спасибо вам, мужики, — сказал я, не зная, как выразить всё, что накопилось за эти месяцы. — Вы меня многому научили.
— Да ладно, — махнул рукой Витёк. — Ты тоже ничего мужик оказался. Хоть и интеллигент.
Мы засмеялись, и я почувствовал, что буду скучать по этим людям. По их прямоте, по их грубоватой доброте.
— С наследством-то что делать будешь? — спросил кто-то.
Я помолчал, глядя на усталые лица вокруг. На руки в мозолях и шрамах. На потрёпанную одежду.
— Не знаю ещё, — честно ответил я. — Может, бизнес открою.
— Правильно, — кивнул Николай. — Деньги должны работать.
***
Через две недели я сидел в кабинете нотариуса. На столе лежали документы, подтверждающие, что я выполнил условие завещания.
— Поздравляю, Андрей Михайлович, — нотариус протянул мне папку с документами. — Теперь вы полноправный владелец наследства Нины Павловны.
Я взял папку, чувствуя странное опустошение. Это было похоже на окончание долгого, изнурительного, но важного путешествия.
— Спасибо, — сказал я и вышел на улицу.
Был яркий весенний день. Я сел на скамейку в сквере и достал телефон. Нужно было позвонить Кате, мы не общались уже два месяца, но я знал, что она ждёт этого звонка. Ждёт новостей о наследстве.
Но вместо этого я набрал другой номер.
— Серёга? Это я. Как там Марина, родила? — я улыбнулся, услышав радостный голос друга.
— Слушай, тут такое дело... Мы с партнёром открываем небольшой бизнес по металлообработке. Нужен толковый мастер, который в технологии разбирается. Не хочешь к нам? Зарплата в два раза выше заводской будет. Ну что согласен?…
🦋Напишите, что думаете об этой ситуации? Обязательно подписывайтесь на мой канал и ставьте лайки. Этим вы пополните свою копилку, добрых дел. Так как, я вам за это буду очень благодарна.😊🫶🏻👋
#рассказы#историиизжизни#наследство