9 мая в нашей стране в 80-й раз отмечают День Победы. А еще 9 мая исполнилняется 101 год со дня рождения поэта, композитора, исполнителя, фронтовика Булата Окуджавы. Это после Великой Отечественной войны они стали народными, популярными, узнаваемыми актерами, режиссерами, а на фронтах эти юные парни воевали, как и все. На их глазах погибали товарищи, они сами получали ранения, лежали в госпиталях, некоторые прошли через ампутацию. И, как правило, все они потом не любили рассказывать о войне. Кто-то отшучивался, вспоминая только веселое, кто-то вздыхал, кто-то перенес фрагменты военной биографии в свои работы.
Если вы хотите поддержать канал "Пераново перо" финансово, это можно сделать нажав соответствующую кнопку в конце материала.
В 1942 году 18-летний Окуджава досрочно до призыва пошел добровольцем на войну.
- Я был очень «красным» мальчиком и воевать с фашизмом была моя «профессия». Я рвался на фронт со страшной силой, - вспоминал Булат Шалвович. - Оказавшись там, через пятнадцать дней этот романтизм быстро кончился. Мечталось только об одном: чтобы ранило, и чтобы полежать в госпитале, поспать. А потом началось отвращение к войне. Мы почувствовали на себе эту грязную работу, увидели кровь, гибели людей. Все дурные человеческие качества на фронте выходили наружу. Мы узнали цену людям. Это был большой опыт. Война оставила во мне очень глубокий след. В памяти осталось унижение. Например, наша минометная батарея лишилась продовольственного аттестата, и нам нечего было есть. И тогда наш командир, это было под Моздоком на Северном Кавказе, приказал ходить по домам и просить милостыню. И мы просили. И самое тяжелое было: неизвестно, когда кончится война… Теперь для меня не существует такого понятия, как справедливая или несправедливая война.
На фронте Окуджава начал писать свои стихи, которые публиковали в гарнизонной газете «Боец РККА». Правда, там Булат подписывался псевдонимом А. Долженов (от слова – долг). Свою фамилию ему посоветовали не афишировать – слишком много у него было репрессированных родственников.
Через тринадцать лет после победы Окуджава написал песню «До свидания, мальчики» («Ах, война, что ж ты, подлая, сделала…»). И на него посыпались упреки, мол, «как вы можете так называть священную войну?!» Но Булат Шалвович до конца жизни утверждал, что никакой Великой войны, как ее принято называть, не было.
- Это кровавая бойня, и называть ее Великой – кощунство, - говорил Окуджава. – Это не парад, а кровь, жертвы, обнищание духом.
Не верьте погоде, когда затяжные дожди она льет.
Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет.
Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи.
У жизни со смертью еще не окончены счеты свои...
Почти три года воевал на фронтах будущий народный артист СССР Евгений Весник. 22-летним в звании лейтенанта он встретил День Победы в Латвии. Две медали «За отвагу» Евгений Яковлевич получил за взятие двух «языков»...
Как-то Весник с водителем ехал на машине к наблюдательному пункту своего командира Синицына. И заметил, как с подбитого немецкого самолета на парашюте спускается летчик. При нем был только пистолет. Вести прицельный огонь ему было нелегко – расстояние, нервы, ветер, неотцепленный парашют. Несколько пуль прошло мимо Весника. Через несколько минут этот летчик уже сидел в машине, а затем его отвезли в штаб. Там выяснилось, что при немце была оперативная карта, в которой были указаны расположения танковых войск. Это помогло нанести сокрушительный удар врагам.
А во второй раз взял «языка» как бы случайно. Вот, как он писал об этом в книге «Записки артиста»: «Однажды командир бригады полковник Синицын и я, пользуясь нашими неточными картами местности, забрались чуть ли не в расположение немцев. Случилось так, что у меня было небольшое отравление и мне понадобилось… выйти из машины. Укрылся в кустах над балкой, и вдруг на дне балки появляется немец с автоматом. За ним несколько солдат без оружия, без ремней. Я понял, что ведут немецких «гауптвахтников». Проходят по дну балки и скрываются за поворотом. Идущий последним решил задержаться. Приспичило человеку. Я, толком не застегнув как следует штанов, тихонько свистнул. Немец повернулся на свист, и я ему показал пистолетом, чтобы он шел ко мне. Немец поднял руки, подошел. Я его довел до машины, привезли в штаб, и он оказался очень полезным «языком».
Воспоминания жена Евгения Весника читайте в статье канала "Пераново перо" по ссылке:
О том, как воевал кинорежиссер Леонид Гайдай читайте в статье канала "Пераново перо" по ссылке:
Один из любимых артистов Леонида Гайдая Юрий Никулин воевал в советско-финскую войну под Ленинградом, и во время Великой Отечественной войны, которую он прошел до Восточной Пруссии. Однажды он выиграл спор с однополчанином о том, кто больше знает анекдотов. Кстати, всю войну он пронес с собой свою школьную тетрадь, куда и потом до конца жизни записывал анекдоты. Сейчас она хранится в музее цирка на Цветном бульваре.
- На войне были ситуации для смеха и доброты, - рассуждал Юрий Владимирович. - Да и смеяться над самим собой я научился именно в армии. Подшучивали друг над другом постоянно. Ведь, если увидят, что ты обиделся на шутку, то засмеют вконец. Вот и научился.
В своей книге «Почти серьезно» Юрий Никулин описал один случай:
«Однажды ночью на железнодорожной дороге нос к носу столкнулись две разведгруппы, наша и немецкая. Ну бойцы все опытные, не в первой, ну и метнулись в сторону. Попадали. Мы с одной стороны насыпи, немцы с другой. Лежим, притаились, думаем «что дальше?». И тут слышим с немецкой стороны в нашу встревоженно доносится приглушенный крик:
- Ганс! Ганс!
Мы переглянулись и вдруг видим, что среди нас, забившись, сидит испуганный немец. Он, когда мы столкнулись, так растерялся, что начал метаться из стороны в сторону, а потом с перепугу бросился к нам. Смотрит на нас, от страха дрожит. А мы и сами не знаем, что с ним делать.
С той стороны крики все тревожнее.
- Ганс! Ганс!
Ну наш командир решил перекинуть немца на их сторону. Взяли мы бедолагу за руки за ноги, раскачали его и кинули к своим. А тот так перепугался, что пока летел громко бзданул от страха. Полная тишина и тут мы не выдержали. Обе стороны разразились нервным смехом. Когда успокоились, посмотрели друг на друга через дорогу и молча разошлись каждый своим путем - никто не стал стрелять. И так все понятно всем. Война все-таки...».
Народный артист СССР Владимир Басов прошел всю войну, был награжден медалью «За боевые заслуги», орденом Красной звезды, в боях был контужен. Победу встретил в звании капитана. Ему даже прочили военную карьеру, но Басов выучился на режиссера.
- Когда папа вспоминал войну, то чаще рассказывал смешные случаи с фронта, а не трагические. У него был такой характер, что он не «пережевывал» дурное, - говорит сын артиста и режиссера Александр Басов. – Не любил надевать свои награды, не кичился военным прошлым. Поскольку всегда выглядел моложе своих лет, то мало кто догадывался, что Басов воевал. Он иногда встречался с друзьями – фронтовиками, но ритуала отмечать День Победы у него не было, вообще, относился ко всяким ритуалам безразлично. Мог иногда на Пасху покрасить яйца и в шутку рисовал на них серп и молот. Однажды 9 Мая мы все-таки пошли с ним гулять по центру Москвы. Папа часто ходил к знакомому бармену в «Националь», тот продавал ему сигареты «Мальборо», которые отец любил курить. И в этот раз зашел туда, а мне велел подождать на улице. И тут ко мне подошел какой-то выпивший ветеран, весь в орденах. Стал на меня нападать: «Мы за вас воевали, а у тебя что за прическа, почему ты в джинсах?!» Вышел папа и не осадил его. Помню, я тогда обиделся на него, а он всего лишь сказал: «Их надо понять!»
Десятилетку юный Владимир Басов окончил 20 июня 1941 года. Он уже тогда мечтал о кино. Папа рассказывал: «Вместо институтов мои одноклассники оказались в окопах, вместо занятий науками - строевая, марш-броски с полной выкладкой. Сначала пот, мозольные волдыри из-за неумения правильно навернуть портянки, потом - борьба с самим собой, кровь. В начале войны я получил приглашение в Театр Красной Армии, но в моей юношеской голове не укладывалось, как это можно играть, когда нужно палить. Беспощадная статистика времени: мои ровесники, десятиклассники выпуска 1941 года на фронте погибали чаще всех. Наши семнадцатилетние жизни война поглощала особенно охотно, так и не позволив узнать и почувствовать все счастье возраста. Мне надо было выжить, и войну я вспоминаю, несмотря на весь ее ад, самым прекрасным временем в своей судьбе. Именно тогда я познал цену вечным истинам, и основные понятия - нравственные, философские, просто житейские - открылись мне во всей своей определенности. Человек на войне однозначен, нам не надо было прибегать к изысканно тонким нюансировкам и мучительным копаниям в тайниках души, чтобы понять, хорош человек или плох, друг он или шкура, добр или так себе».
- Он командовал батареей, стрелял и сам попадал под огневые налеты. Служил в штабе артиллерийской дивизии и на передовой. Занимал должность заместителя начальника оперативного отдела. Составлял карты, мотался по проселкам и бездорожью. Вспоминал: «На войне тяжело. Но человеку свойственно быстро обживаться... Голодали, теряли друзей, держались все-таки… Во время затяжных боев земля дыбилась от артударов с обеих сторон. Из блиндажа выглянешь – и муравью в этом аду не уцелеть. До сих пор вспоминается скамья. Сидят на ней семеро. Сидящий с краю идет в ад. Задача – отыскать обрыв, восстановить связь, вернуться. Если человек возвращается – садится на скамью с другого конца. Опять обрыв, идет следующий. А сражение все яростней. Остается шестеро, потом пятеро, четверо, трое… Очередь строго соблюдается – это неписаный закон».
Ему было чем гордиться, но о его подвигах можно было узнать только с чужих слов. Так, в отчете замполита говорилось: «Тов. Басов, работая командиром батареи, показал себя храбрым офицером, хорошим организатором, инициативным и волевым командиром, как артиллерист хорошо подготовлен. В боях за город Приекуле тов. Басов точной корректировкой огня батареи уничтожил 6 боевых точек, 3 блиндажа, 62 солдата и офицера противника, подавил огонь минбатареи, отбил контратаку противника, чем обеспечил беспрепятственное продвижение нашей пехоты на своем участке. В ночь на 23 февраля 1945 года т. Басов, выдвинувшись с штурмовой группой батальона в плмз Яуниниеки, организовал быстрое перемещение боевых порядков своей батареи, подготовил НП и ОП к бою и своим огнем обеспечил захват важного опорного пункта обороны…».
Когда отца спрашивали: «Вы кричали знаменитое «За Родину! За Сталина!» он рассказывал один смешной случай: «Бывало. Этого не понять, если сам не видел войны. Это же не кино, пули, всамделишные и смерть всамделишная, и немцы. Видел такую сцену: пожилой боец стреляет из противотанкового ружья и жутко матерится. Причем/ так громко, что командир слышит. А в тот день мы впервые увидали «тигры». Все были на взводе. После боя взводный его спрашивает:
- Малахов, что ты там орал?
- Как что, товарищ лейтенант? За Родину, за Сталина!
На фронте Басов занимался и художественной самодеятельностью, - организовал на передовых позициях серию концертов. Они дали более 150 таких концертов. Бойцам нравилось и самим участвовать и смотреть такие выступления. В одном из своих писем своей маме он писал: «У меня дом под землей из двух «комнат». Каждая - как наша новогиреевская. Вечером затапливаем печи (днем нельзя, немцы видят и открывают артиллерийский огонь), зажигаем лампы (десятилинейные), в ход идут гитары и баян. Собираются командиры (много москвичей), приходит комдив - незаметно проходит ночь. Я обтянул трофейным немецким плащом нары и стену - получился кожаный диван, и на нем я наклеил белую чайку (эмблему Художественного Театра)».
После войны отец служил в артиллерийском полку, который обслуживал военную академию. Однажды он набрался смелости и пошел к маршалу Чистякову. Поговорили с ним о том, что человек имеет право на исполнение мечты, он признался, что хочет заниматься кино, а не быть дальше военным. Маршал отпустил. Папа продал шинель и купил демисезонное пальто. Так и стал гражданским лицом. Признавался, что ему было непросто привыкнуть к мирной жизни, - они же умели только стрелять. По сути, он стал профессиональным военным, его хотели оставить в строю, поскольку фронтовое образование котировалось тогда гораздо выше, чем академическое. Но все четыре года войны он не переставал думать о другом образовании - режиссерском, и все представлял себе, как снимет фильм о фронте. Хотя потом такой фильм он так и не снял.
Папа рассуждал так: «Возможно, кто-то со мной не согласится, но я бы для выпускников сорок первого года попросил одну привилегию - право без очереди получать билеты на спектакли, выставки и концерты, кинофильмы и спортивные состязания. Потому, что родившихся в двадцать третьем меньше всего в живых осталось. Да и в юности они многого не добрали».
Народный артист СССР Михаил Пуговкин воевал на фронте около года. Поначалу считал себя счастливчиком – «ни одной царапины», когда вокруг погибали однополчане. Но после ранения, в результате которого он чуть не лишился ноги, попал в госпиталь.
- На фронт Миня ушел добровольцем вслед за своим отцом и двумя старшими братьями (они потом погибли) в составе 6-й дивизии народного ополчения Москвы 7 июля 1941 года, - рассказывала вдова артиста Ирина Пуговкина-Лаврова. - Тогда ему было всего 17 лет, но он прибавил себе один год. Дивизия направилась в Смоленск, затем под Вязьму. Шли ожесточенные бои и много наших солдат остались в той земле навечно. К Пуговкину судьба благоволила. Об этом периоде он оставил в своих воспоминаниях всего несколько строк. Он вообще об этом не любил рассказывать, когда ему задавали вопросы о войне на творческих встречах, отвечал коротко: «Лучше вам об этом не знать! Но свой долг я отдал!» Они же были совсем мальчишками, абсолютно не готовы к настоящей войне. И времени на подготовку не было. В свой первый бой шли в летних штанах, майках и тапочках. А бой был страшный. Это был ад, в котором выжившие новобранцы приняли боевое крещение.
- Когда начали рваться авиабомбы, все кинулись в поле, - вспоминал Михаил Иванович. - Пробежав метров пятьдесят, обернулся, и у меня перехватило дух - половина из трех десятков автобусов клубились огнем и дымом. Всего в тот первый день войны целыми осталось только два автобуса, куда погрузили раненых, полторы сотни убитых похоронили только на следующий день, когда подвезли лопаты. С этим инструментом без оружия полк ополченцев и продолжил свою войну, копая противотанковые рвы на подступах к столице.
Ту шестую дивизию тогда посетил поэт и писатель Константин Симонов, который после этого написал свои знаменитые стихи:
«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди…»
Кстати, Пуговкин после войны встречался с Симоновым, играл в его пьесах.
После Смоленской области Михаил попал в 353-ю стрелковую дивизию 1147-ого полка, которую отправили строить укрепления под Ростовом-на-Дону.
- Это была лютая зима 1941 года, холод страшный. На реке Дон лед был толщиной в 15 сантиметров, - рассказывает председатель попечительского совета центра Михаила Пуговкина Владимир Зайченко. - Кстати, тогда немцы уверены были, что возьмут Ростов быстро, говорят, даже медаль в Берлине отчеканили «За взятие Ростова». Но они продержались в городе пять дней, потом советские войска город отбили. Это была первая наша победа в Великой Отечественной войне и в ней участвовал Пуговкин. Обидно, что это сейчас забыли и называют первой победой – битву под Москвой. Есть такая легенда, что тогда туда – под Ростов - прилетал Гитлер. Но документы об этом находятся под грифом «Совершенно секретно». Еще бы, ведь, получается, советские войска прошляпили этот визит. Вскоре Михаила Пуговкина взяли в разведку, где он дослужился до звания старшего сержанта.
- Я этому не удивляюсь, Миша был шустрым и смекалистым, конечно, его сразу позвали в разведку, - делилась с нами Ирина Пуговкина-Лаврова. – Сохранилась только одна фотография из военных времен: их разведрота пришла с задания – это было под Таганрогом в 1941 году, Миша там – самый первый. И я этому не удивляюсь, он всегда стремился быть первым!
29 июня 1942 года в районе украинского города Ворошиловск, который сегодня называется Алчевск, рядом с Пуговкиным разорвалась немецкая граната, которая ранила ему ногу и левую часть лица.
- Я поднял все медицинские документы, поэтому знаю, как все происходило, - рассказывает Владимир Александрович. – Из траншеи Пуговкина вытащил медбрат. Его отвезли в санчасть, где сначала сделали укол от столбняка. Затем вытащили осколки гранаты из ноги. Там была рана в 20 сантиметров, началась гангрена. Хотели ампутировать ногу. Но Михаил Иванович попросил хирурга: «Я - артист, как же буду без ноги?!» И тот пожалел, сделал все, чтобы спасти ногу. Пуговкин после войны пытался найти того врача, но не получилось. Антибиотиков у наших военных медиков тогда не было, и Михаил Иванович вспоминал, что нагноение ран войсковые врачи убирали… опарышем - червями обычных мух. Зрелище было не для слабонервных, но весьма действенным: в жару эти копошащиеся «санитары» раны чистили основательно.
Есть легенда, что именно в госпитале артист получил фамилию Пуговкин, якобы, до этого он по документам был Пугонькиным.
- Это вранье, - возмущалась вдова актера Ирина Константиновна. – Я видела церковные книги, где указаны его отец и дядя, все они были Пуговкиными. Есть у меня и свидетельство о смерти мамы Миши, она тоже носила эту фамилию. Не знаю, кто придумал эту легенду!
В 1944 году раненный Пуговкин снялся в эпизоде фильма «Свадьба».
- Снимая сцену пляски, оператор заметил пятна крови на брючине. Съемку остановили. Дежурная медсестра сменила мне повязку, и я еще более азартно доплясал сцену. Хотя потом сапоги снова были полны кровью, - рассказывал актер.
Но его отчислили из Школы-студии за неуспеваемость по французскому языку и по «марксизму-ленинизму». И тогда Михаилу Ивановичу снова пришлось надеть погоны – его отправили в армию, учиться в танковом училище в Ветлуге.
Там Пуговкин много участвовал в художественной самодеятельности. Однажды его вызвал начальник училища генерал Раевский и сказал: «Место тебе быть на сцене, а не в танковых войсках». Так в мае 1945-ого закончилась война и служба для Пуговкина.
О том, как воевал будущий народный артист СССР Иннокентий Смоктуновский, читайте в статье канала "Пераново перо" по ссылке:
Народный артист СССР Зиновий Гердт воевал на фронте чуть больше года. Но и этого хватило, чтобы посмотреть смерти в глаза и получить ранение, в результате которого он на всю жизнь остался хромым.
Давно известна эпиграмма Валентина Гафта про Зиновия Ефимовича:
О, необыкновенный Гердт,
Он сохранил с поры военной
Одну из самых лучших черт –
Колено он непреклоненный.
Валентин Иосифович намекал, не только на инвалидность друга, но и на то, что по характеру Гердт всю жизнь был принципиальным и непреклонным.
- Он же мог не идти добровольцем на фронт, поскольку, как актер театральной «Арбузовской студии», был от службы освобожден. Из них хотели сделать фронтовой театр, чтобы обслуживали войска и госпитали. Но Зяма в 1941 году все равно явился в райком комсомола и попросился воевать, - рассказывала вдова актера Татьяна Правдина. - Гердта определили в саперы, поскольку у него было техническое образование, он же окончил фабрично-заводское училище. Сначала его направили в Болшево, в военно-инженерное училище. Через несколько месяцев учебы Зяма получил звание младшего лейтенанта, и оказался под Воронежем.
- Я приехал и увидел первых убитых. Это было так страшно! – вспоминал Зиновий Гердт. - Лежит мальчик, у него черное лицо, и по этому лицу ползут мухи, и ему это не доставляет никакого неудобства. Вы представляете себе?! Человеческое тело разложилось, нестерпимо отвратительно пахнет! Я очень перепугался!
Сначала его полк официально назывался: 81-й стрелковый 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Позже они стали саперной частью. В первые дни войны актер подружился с парторгом полка Иваном Агарковым, который, как вспоминал Гердт, «открыл ему глаза на Сталина».
- Этот человек однажды сказал Зяме: «Когда ты в атаке, не кричать нельзя. Потому, что слишком страшно. Надо орать. Но только не «за Сталина». Лучше: «Ура!» или «За Родину!» Мы воюем за освобождение нашей Родины от немецких фашистов, а не за Сталина, - делилась Татьяна Правдина.
Однажды с фронта Гердт прислал родным телеграмму:
«Здоров как быть,
К войне привык,
Дерусь упрямо.
Целую Зяма».
Те, кто печатал телеграмму, сделали ошибку: вместо «как бык» написали «как быть», что сильно взволновало маму артиста.
Племянник Гердта Владимир Скворцов писал: «Во второй половине 1942 года, уже на фронте, Зяма обезвреживал мину, и она не взорвалась в его руках только потому, что он отращивал пижонские артистические ногти. Ими-то он и отвинтил в мине нужные винтики. Но вскоре другим снарядом его сильно контузило. Моя бабушка, Зямина мама, всех кругом расспрашивала, а что такое контузия, какие бывают последствия?! Но тогда вроде обошлось. А вот в третий раз в начале 1943 года Гердту не повезло.
- 13 февраля - ясный, потрясающий день. Снег искрит, и стоит такая будочка железнодорожная между Белгородом и Харьковом. И со мной рядом стоит комиссар полка, Николай Ефимович. Вдруг мы видим танк, и вспышку, и как мы оба падаем. Он ранен в глаз, а я в ногу, - вспоминал актер.
В письме родным он тогда написал: «Саданул на меня ворог из танка снарядом. Осколок врезался в кость левее бедра, повыше колена. И натворил там скверных дел».
- При таком ранении очень интересное ощущение, как будто оглоблей ударили по ноге, - рассказывал Гердт. - Не больно, а как бы чем-то круглым, деревянным. Я упал. И вижу, как моя левая нога сама собой ходит, как хвост дракона какого-то. И тут я понял, что ее у меня нету.
В этот момент Зиновия Ефимовича увидела 19-летний медсестра Вера Веденина. Она выскочила из леса, кое-как переложила раненого на плащ-палатку и на плечах тащила на себе метров четыреста. В это время вокруг взрывались снаряды, била пулеметная очередь противника. Но дотащила в укрытие. Однако в госпиталь Гердт попал далеко не сразу. Целый месяц восемь женщин несли Гердта на носилках до деревни на станции Ржаво.
Отлежался там, и только после этого, когда наши войска освободили дорогу в Белгород, он оказался в госпитале.
- Была крошечная комнатка, метра два с половиной, где помещались только моя кровать и табуретка, - вспоминал Зиновий Ефимович. - Я должен был бы лежать в гипсе, но в Белгороде не было гипса. Никаких лекарств, кроме красного стрептоцида. И никаких перевязочных средств. Была металлическая, проволочная шина, и она выгибалась по форме сломанной ноги. А там выбито восемь сантиметров живой кости, над коленом. Вздохнуть или там чихнуть - не дай Бог, я терял сознание от боли. Я не спал, потому что знал, что умру, если усну. Днем иногда засыпал. Затем меня перевезли в Курск, там сделали первую операцию. И я был счастлив: ничего не болит, лежу весь в гипсе почти до шеи, кроме пальцев левой ноги. И жуткий голод. Меняю сахар на хлеб, чтобы как-то насытиться. Потом меня привезли в Новосибирск. Там я перенес три операции. В Новосибирске был такой жестокий военный хирург, который говорил, что чем больше раненый кричит на столе, тем меньше он страдает в койке. Мне без наркоза, под местной анестезией он долбил эту кость. Три раза! Негодяй, жуткий негодяй! Я боялся этого! Боль жуткая. Но, действительно, через час уже не так больно, чем, когда после наркоза.
В госпиталь Новосибирска часто приезжали фронтовые театры. И однажды артисты кукольного театра. И вот тогда Гердт подумал, что из-за хромоты на драматической сцене он вряд ли сможет играть. А вот за ширмой… Позже, он будет работать в московском театре кукол Сергея Образцова. Но перед этим ему в Москве будут сделаны еще несколько операций. В результате, одна нога Гердта стала короче другой на восемь сантиметров.
- В общей сложности Зяма пролежал в госпиталях четыре года, - рассказывала Татьяна Правдина. - Выпускали несколько раз, на костылях, а потом он возвращался, потому что только-только начинающее срастаться опять обламывалось. Окончательно вышел в 47-м году.
Как-то с фронта Гердт написал своей супруге: «Бить фашистов это уже не такая веселая работа, и остроумия набраться в ней сложно. Я говорил, что, может быть, это очень хорошо, что ты не представляешь мои дни и ночи. Тебе их сейчас не надо знать. Потом, когда все это кончится, если я увижу это «кончится», тогда я тебе расскажу всю свою войну. День за днем. И тогда это будут увлекательные рассказы из прожитого».
- Особенно он не любил вспоминать войну, да и награды не носил. Редко, если только планочки от медалей и орденов наденет, - вспоминала вдова артиста. До конца своей жизни Зиновий Гердт дружил с той медсестрой, которая спасла его – Верой Павловной Ведениной. В своей время помог получить ей квартиру.
На 80-летие артиста, когда он уже сильно болел, но все-таки пришел на свой юбилейный вечер, Веденина неожиданно появилась на сцене. Зал аплодировал стоя, зрители плакали, наблюдая, как они обнялись.
Сам артист не обижался, когда подшучивали над его хромотой. Например, хохотал, когда однажды его друзья, режиссеры Эльдар Рязанов и Петр Тодоровский спели ему:
«Войну на себя он работать заставил,
Как пользу извлек он хитро:
Нарочно он ногу под пулю подставил,
Чтоб ездить бесплатно в метро».
Воспоминания жены Зиновия Гердта читайте в статье канала "Пераново перо" по ссылке:
В армию Анатолия Папанова призвали в 1940 году. Служба началась в Саратове, затем перевели в Оренбург. Там и застало его известие о начале войны. Короткая подготовка -и на фронт. А возраст - всего девятнадцать. Был направлен в 73-й запасной стрелковый полк.
- Мои ровесники вынесли на своих хрупких плечах огромную ношу, - вспоминал Анатолий Дмитриевич. - Но мы верили в победу, жили этой верой, испытывая ненависть к врагу... Мы спорили, строили планы, мечтали, но многие мои товарищи погибли на моих глазах. Разве забыть, как после двух с половиной часов боя от 42 человек осталось тринадцать?!
В декабре 1941-ого Анатолий со своим другом Аликом Рафаевичем были осуждены военным трибуналом на 6 лет за самовольное оставление части. Однако, уже в январе 1942-ого их снова отправили на фронт в 13-ю запасную стрелковую бригаду. В звании старшего сержанта 22 марта 1942 года будущий народный артист СССР попал в окружение под Харьковым, где получил ранение.
- Мороз стоял лютый, - вспоминал Анатолий Дмитриевич. - Перед атакой зашли в блиндаж погреться. Вдруг - взрыв! И дальше - ничего не помню… Очнулся в госпитале. Три ранения, контузия. Уже в госпитале узнал, что все, кто был рядом, убиты. Мы были засыпаны землей. Подоспевшие солдаты нас отрыли. В госпитале меня оперировали, вытащили осколок, а потом отправили санпоездом в другой госпиталь, находящийся в дагестанском городе Буйнакске. Ехали долго, дней десять, и в пути мне было очень плохо, тяжело. Ухаживал за мной, помогая санитарам, молодой солдат (из легкораненых, как он говорил), совсем почти мальчишка. Прибыли к месту назначения, и в общей суматохе я потерял его из виду и очень грустил, потому что привык к этому доброму и улыбчивому пареньку. Когда стал ходить, неожиданно встретил его в коридоре госпиталя. Увидел и… мурашки по телу побежали: «легкораненый» был без ноги.
В Буйнакске Папанову удалили три пальца на ноге.
- Он вспоминал военный госпиталь. Коридор, заставленный кроватями, и громкий, радостный голос Лидии Руслановой «Валенки, валенки, а, не подшиты стареньки…», - рассказывает дочь артиста Елена Папанова. - Пластинку ставят несколько раз по просьбе оперируемого бойца. Ему надо было ампутировать ногу, а анестезирующих средств в госпитале не осталось, и он согласился на операцию без наркоза. Попросил только, чтобы поставили «Валенки». На всю жизнь папа полюбил эту песню и часто напевал ее.
Вернувшись инвалидом с войны в 43-м поступил на второй курс ГИТИСа. Но его взяли с условием, что он научится ходить, не опираясь на палочку. Три месяца Анатолий Папанов упорно занимался с учителем танцев, стирая ступни в кровь, и добился таких результатов, что потом никто и не догадывался об инвалидности актера.
- Я видел, как люди возвращались из боя совершенно неузнаваемыми. Видел, как люди седели за одну ночь. Раньше я думал, что это просто литературный прием, оказалось - нет. Это «прием» войны.... - говорил Анатолий Папанов.
В самый разгар войны, летом 1943 года, будущий режиссер Петр Тодоровский был курсантом Саратовского военно-пехотного училища. Уже на следующий год он командовал взводом в составе 93-го стрелкового полка 76-й стрелковой дивизии 47-й армии 1-го Белорусского фронта. Сам Петр Ефимович потом признавался, что страшнее первого боя, который у него состоялся в Польше, больше потом ничего не было на войне.
- Я много лет вспоминал ночами лицо убитого передо мной солдата - рассказывал Тодоровский. - Подходим к окопу, там стоит солдат, облокотившись на край окопа. Вдруг сзади него взрыв снаряда. Осколок попал ему в шею. Он как стоял на нас смотрел, так и остался стоять, только уже мертвым «смотрит». Вот это это его лицо запомнил на всю жизнь.
- Самое счастливое воспоминание о войне, - это 8 мая 1945 года на Эльбе. Это было потрясающее ощущение - просто наступила тишина, - делился Тодоровский. - Мы с тяжелыми боями вышли к мосту, а по ту сторону уже стояли американцы, они раньше подошли. И тут тишина, и река, и трава, и слышно, как поют птицы… Мы валялись в траве вместе с лошадьми, сбросив вонючие портянки, и не верили, что остались живы. Потом эта тишина легла у меня в сценарий «Оглушенные тишиной».
Если вы хотите поддержать канал "Пераново перо" финансово, это можно сделать нажав соответствующую кнопку "поддержать". Подписывайтесь на канал "Пераново перо", ставьте лайки и оставляйте комментарии, потому что любое мнение интересно для нас.
Олег Перанов