Андрей Петрович ставил чайник. Привычными движениями. Три с половиной минуты от щелчка до свистка. За это время можно нарезать хлеб, достать масло, проверить, не разлилось ли что-нибудь на полу. Кухня пахла вчерашним супом и влажными полотенцами.
— Михаил? — донеслось из спальни. — Михаил, ты где?
— Иду, — ответил он и, ссутулившись, пошёл на голос.
Валентина Сергеевна сидела на кровати. Накрахмаленная ночная рубашка, причёсанные волосы. Она всегда была аккуратной. Даже сейчас, когда путала дни недели и называла его чужим именем.
— Вот ты где, — она улыбнулась. — Я думала, ты ушёл.
— Я никуда не ухожу, — Андрей Петрович поправил подушку у неё за спиной. — Чай будешь?
— С лимоном?
— Конечно.
В коридоре зазвонил телефон. Наверняка Светка, дочь. Звонит каждое утро, спрашивает, как дела, предлагает забрать мать в свою двушку на окраине. Андрей Петрович не брал трубку. Каждый раз объяснять одно и то же: нет, справляется, нет, не надо в интернат, дома лучше.
— Кто звонит? — спросила Валентина Сергеевна.
— Ошиблись номером, — ответил он, возвращаясь на кухню.
Когда три года назад ей только поставили диагноз, он думал, что сможет. Они вместе примут это, будут бороться. Но деменция не оставляла места для борьбы. Она просто забирала Валентину Сергеевну по кусочкам. Сначала она забыла, как пользоваться стиральной машиной. Потом перестала узнавать соседей. А примерно год назад начала называть его Михаилом.
Чайник свистел, требуя внимания. Андрей Петрович налил кипяток в две чашки — себе простую, ей с цветочками. Лимон он нарезал тонкими полукружьями. Она любила именно так.
В поликлинике было многолюдно и душно. Запах хлорки и старых бахил. Андрей Петрович сидел на скамейке у кабинета невролога, держа на коленях папку с результатами обследований. В очереди перед ним было четверо пожилых людей с такими же потрёпанными папками.
— К Сергеевой? — спросила женщина рядом с ним, кивая на дверь кабинета.
— Да.
— Хороший врач, внимательный. Помогла моему мужу с остеохондрозом.
Андрей Петрович кивнул. Какой смысл объяснять, что от деменции нет лекарства. Есть таблетки, которые замедляют, облегчают симптомы, но не останавливают процесс.
— А вы сами? — продолжала женщина.
— Жена, — коротко ответил он. — Альцгеймер.
Женщина сочувственно покачала головой.
— Тяжело, наверное. Сами справляетесь?
— Справляюсь, — он отвернулся к окну, надеясь, что разговор закончен.
За окном моросил дождь. Мальчишка лет десяти прыгал по лужам в ярко-жёлтых сапогах. Андрей Петрович вспомнил, как они с Валентиной гуляли под дождём в первую осень после свадьбы. Они тогда промокли насквозь, смеялись, забежав в подъезд, и целовались на лестничной площадке.
— Романов! — медсестра выглянула из кабинета. — Вы следующий.
Разговор с врачом был коротким. Новых рекомендаций не было. Та же схема лечения, тот же прогноз. "Готовьтесь к тому, что будет хуже," — сказала доктор, не глядя в глаза. "Подумайте о специализированном учреждении".
Выходя из поликлиники, Андрей Петрович остановился у аптеки. Ценники на витрине заставили его поморщиться. Пенсии едва хватало на лекарства и еду. Хорошо, что квартира своя, ещё с советских времён. Иначе совсем беда.
— Михаил, ты где работаешь сейчас? — спросила Валентина Сергеевна за ужином.
Она ела медленно, аккуратно. Всегда была такой — педантичной, следящей за осанкой. Тридцать пять лет в школе, учительница русского языка и литературы.
Андрей Петрович замешкался с ответом.
— На заводе, — сказал он, наконец. — Инженером.
Это была неправда. Вернее, не вся правда. Он действительно работал инженером, но давно вышел на пенсию. А вот Михаил... Михаил никогда не был инженером.
— Принеси мне, пожалуйста, фотоальбом, — вдруг попросила она. — Тот синий, с нашей свадьбы.
Он подчинился. Альбом лежал на верхней полке шкафа — тяжёлый, с потёртыми углами. Вернувшись в кухню, он положил его перед Валентиной Сергеевной.
Она медленно перелистывала страницы. Чёрно-белые фотографии семидесятых годов. Молодые лица, строгие костюмы, букет невесты из гвоздик.
— Вот, — она остановилась на фотографии, где они стояли втроём: она в центре, по бокам — два молодых человека в одинаковых галстуках. — Ты и Андрей. Помнишь?
Андрей Петрович смотрел на фотографию, не зная, что ответить. На снимке — она, юная, счастливая. Слева — он сам, Андрей Романов, её будущий муж. А справа — Михаил Светлов, его лучший друг и её первая любовь.
— Помню, — сказал он тихо.
— Вы дружили с детства, — продолжала она, водя пальцем по фотографии. — А потом я выбрала тебя.
В её глазах что-то мелькнуло — узнавание? сожаление? — но быстро погасло.
— А где Андрей? — спросила она через минуту. — Он обещал прийти к ужину.
Андрей Петрович почувствовал, как что-то сжимается у него в груди. Не от боли — от непонимания. Кого она видит перед собой? Кого помнит, а кого забыла?
— Андрей задерживается, — ответил он, собирая тарелки. — Скоро придёт.
Ночью Валентина Сергеевна кричала во сне. Это случалось всё чаще. Андрей Петрович включил ночник, погладил её по седым волосам.
— Всё хорошо, всё хорошо, — шептал он, пока она не успокоилась.
Утром он позвонил Светке сам.
— Папа, — в её голосе слышалось удивление. — Что-то случилось?
— Нет, дочка. Всё как обычно, — он помолчал. — Скажи, ты помнишь дядю Мишу?
— Светлова? Смутно. Он же погиб, когда я была ещё маленькой. А что?
— Ничего. Просто вспомнил.
После разговора Андрей Петрович долго сидел у окна. Михаил погиб в восемьдесят шестом — пьяный водитель, лобовое столкновение. Ему было всего тридцать восемь. После похорон Валентина неделю плакала. Андрей тогда думал, что это нормально — они втроём дружили со школы.
Только позже, случайно найдя старые письма, он понял, что между ними было нечто большее, чем дружба. Он никогда не спрашивал, она никогда не говорила. Они прожили в браке сорок лет, вырастили дочь, дождались внуков. Хорошая жизнь. Правильная.
А теперь болезнь стирала из её памяти его — мужа, отца их ребёнка — и оставляла того, другого. Первую любовь. Неудавшуюся возможность.
В спальне что-то упало. Андрей Петрович поспешил туда. Валентина Сергеевна растерянно стояла посреди комнаты, а у её ног валялась разбитая фоторамка.
— Миша, — сказала она, увидев его, — помоги мне одеться. Мы сегодня идём в кино с Андреем, помнишь?
Он долго смотрел на неё, не зная, что ответить. Потом медленно кивнул.
— Конечно, помню. Давай я помогу тебе выбрать платье.
Пока он застёгивал пуговицы на её синем платье — том самом, которое она давно не носила, — что-то в нём оборвалось и в то же время срослось. Может быть, она всегда видела в нём частичку Михаила? Может быть, она отзывалась на что-то, что было между ними, — на что-то, чего он никогда не знал?
— Ты красивая, — сказал он, заканчивая с причёской. — Как всегда.
— Спасибо, — она улыбнулась и коснулась его руки. — Миша, а где Андрей? Он опаздывает.
Андрей Петрович сглотнул комок в горле.
— Он уже ждёт нас, — ответил он и подал ей руку. — Пойдём?
Они никуда не пошли, конечно. Просто сидели в гостиной, пили чай с лимоном и смотрели старые фотографии. Она говорила о прошлом, вспоминая детали, которые он давно забыл. И всё это время называла его Михаилом. А он отзывался.
А вы храните семейные традиции, которые что-то скрывают?