Каждодневные упрёки и грубость Ворончихи Галину совсем не беспокоили. Боженька словно создал невидимую защиту от зла и негатива, исходящего от снохи. Больная ушла в себя, большую часть дня спала или лежала с закрытыми глазами. Понимая, что доживает последние дни, женщина бессознательно готовилась к смерти, анализируя в уме прожитую жизнь. То ли во сне, то ли в памяти у неё постоянно всплывали картины прошлого. Вот она, молодая и счастливая, вместе с мужем на пустом участке земли мечтают, каким будет их большой дом, затем непомерное счастье - рождение Коленьки, потом Фёдор ушёл на фронт... Годы войны были щедры на потери. Каждая такая потеря отзывалась в изношенном сердце невыносимой болью. Галина сталкивалась со смертью слишком часто, чтобы бояться её. Теперь, когда болезнь незаметно подкралась, она испытывала не страх, а скорее усталость. Усталость от борьбы, от потерь, от самой жизни. Женщина готова была принять смерть, чтобы наконец-то воссоединиться с родителями, любимым мужем и дорогой подругой, но что-то ей не давало покинуть этот мир...
Николай отчётливо чувствовал приближение маминой смерти, поэтому в выходные и по вечерам старался подольше задержаться возле её кровати. Вчера приехала любимая внученька, которую пришлось вызвать к умирающей. Домашние все разошлись по своим делам, а Ирина осталась приглядеть за Галиной, когда вдруг той неожиданно стало немного лучше. Она отреагировала на голос внучки и сказала:
- Так есть хочется...
- Бабулечка, милая, я сейчас...
Девушка от радости даже прослезилась и вскоре вернулась в комнату с плошкой куриного супа. Устроив бабушку повыше на большой подушке, она принялась кормить и с волнением делиться последними новостями.
- Мы с Анатолием хотим поехать работать на комсомольскую стройку. Весной начинают набор специалистов на строительство Байкало-Амурской магистрали. Водители на стройке всегда нужны, а я на курсы поваров учиться поступила... - торопилась рассказать Иришка, не дожидаясь ответной реакции. Ей просто хотелось вновь ощутить пусть даже молчаливое, но бабушкино участие.
Интуитивно понимая, что скоро предстоит уход в вечную жизнь, Галина с трудом проглотила пару ложек супа и продолжила разговор.
- Не могу, милая, больше... Давай поговорим... - негромко, словно экономя силы, начала бабушка. - С приходом в нашу семью твоей матери нас с Николаем опутала паутина лжи. Сначала Верка обманом женила на себе Николая. У него ведь в то время была совсем другая девушка - Аннушка. С соседкой они вместе росли и всегда дружили. Мать же никогда не любила твоего отца, потому и изменяла... Коля слишком добрый человек. Обмануть такого несложно. Чем Верка и занималась всю жизнь - врала и сплетничала... Она и сейчас не остановилась, продолжает плести эту паутину... Для чего я это говорю? У тебя, девочка моя, всё ещё впереди. Помни, что обман разрушает всё вокруг себя и счастья не приносит... - Галина вздохнула, помолчала немного и продолжила: - А вот Анна - честный человек, и потому у неё жизнь удачно складывается. Она уехала из села, чтобы в городе начать всё с пустого места. Бог таким людям помогает. Сейчас она - уважаемый человек... А кем стала твоя мать? Никем... У неё даже подруг нет. Ворончихой её за глаза называют. Ворончиха она и есть. А ты у меня другая, и твоё будущее будет таким, каким его сделаешь...
Ирина слушала бабушку, затаив дыхание. Она всегда ощущала какую-то холодность в отношениях между родителями и личную неприязнь к матери, которая с годами только усиливалась. Рассказ Галины проливал свет на многие вещи.
- Бабуль, почему ты раньше молчала? Почему только сейчас рассказываешь? - тихо спросила Ирина.
Галина слабо улыбнулась. - Раньше я боялась... Боялась разрушить семью, боялась причинить боль вам и Коле. А сейчас… сейчас я понимаю, что другой возможности не будет... - сказала она и сделала паузу. Чувствовалось, что разговор даётся ей с трудом. - Ты должна знать правду, чтобы не повторить материнских ошибок. Хочу, чтобы твоя семейная жизнь строилась на честности и любви. Пообещай мне!
Ирина пожала бабушкину руку и ответила: - Всегда буду помнить твои слова... Обещаю!
Бабушка прикрыла глаза. Она очень устала, но при этом почувствовала огромное облегчение и снова ушла в себя. Снова виделись ей фрагменты прошлой жизни, в которых присутствовали Фёдор, Василиса и маленький Коленька. Сознание переносило Галину в то время, когда она была счастлива. Через два дня её не стало. Ушла она тихо с улыбкой на устах. По всей видимости, заулыбалась, когда встретилась со своими любимыми...
Зато Фимины страдания никак не заканчивались. Сплетница корчилась от физической боли, а ещё больше страдала от одиночества. Никогда прежде старуха не понимала значение слов "... что даже воды подать некому...". Сейчас она проживала их каждой клеточкой своего немощного тела, оставаясь в полной зависимости от чужих людей. Баба Фима время от времени впадала в беспамятство, потом снова приходила в себя, бредила и отчаянно звала батюшку для исповеди. Вечером в избу к старухе заглянул Кузьма Трофимович с женой - Зинаидой.
- Ума не приложу, что делать. Как ей доставить священника? - сокрушалась, присматривающая за Фимой соседка. - Где взять? Не знаю. Я так устала от всего этого...
- Раз батюшки нет, пускай директору совхоза исповедуется, - предложила Зинаида.
- Не выдумывай! Я человек партийный и обманывать человека перед смертью не собираюсь! - сказал, как отрезал, Кузьма Трофимович.
- Да не ложь это, а помощь! Старуха уже второй месяц мается, отойти не может без исповеди, - продолжала спорить жена. - Благое дело, можно сказать...
- Можно, конечно, попробовать, только не знаю, что с того выйдет... - с сомнением в голосе ответил директор совхоза.
- Исповедоваться хочу! - послышалось снова от кровати умирающей.
- Ну что, может попробуем? - спросила соседка и с надеждой посмотрела на Кузьму Трофимовича.
- А-а, была не была, давай попробуем! - махнул он рукой и пошёл к постели умирающей. - Ну? Что там кричишь, баба Фима? Иду я, иду!
- Батюшка? Ты что ли? - спросила старуха совершенно ослабевшим голосом. От немощи и бессилия она уже никого не признавала. По большому счёту, Фиме было уже без разницы, кому исповедоваться, но она отчётливо услышала мужской голос, который, по всей вероятности, приняла за голос священника.
- Кузьма Трофимович... - честно ответил директор. - Чего хотела-то?
- Исповедоваться мне надобно... покаяться в грехах... - скрипя зубами от боли, с трудом произнесла она.
- Кайся, Фима! - нехотя согласился Кузьма, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
- Сказать хочу... - прохрипела она.
- Говори...
- Не торопи... Дай с мыслями собраться. Тяжело мне...
Фима помолчала с минуту, будто готовила исповедь, а затем начала рассказывать о своих деяниях: и личных, что творила от скуки, и тех, что вершила в качестве "помощи" односельчанам. Её негромкую речь в открытую дверь слушали ещё соседка и Зинаида. Говорила старуха сбивчиво, с трудом подбирая слова. Каждое признание давалось ей с неимоверным трудом. Когда очередь дошла до истории с Аннушкой, Кузьма Трофимович воскликнул:
- Как так? Что такое говоришь-то, старая? Сдурела ты, что ли?
- Послушай меня... - умирающая многозначительно замолчала. - Я уже несколько раз туда собиралась, но меня грехи не пускают... Помереть хочу. Намучилась... Я много чего натворила… Грехи мои словно камни тянут ко дну… Хочу у всех попросить прощения... Простите меня, родненькие! Христом Богом прошу! Простите! - голос старухи стал плаксивым и дрожащим.
- Мы-то простим, Фима... - сказал Кузьма Трофимович, а про себя подумал: "Вот только что ты Богу скажешь, когда с тебя спросит?"
По мере того, как старуха каялась, в её душе появлялось давно забытое и непривычное чувство облегчения. Фима ровнее задышала. Глубокой ночью, когда умирающая осталась один на один со своим одиночеством, она испустила последний вздох. Душа, наконец освобожденная от бремени грехов, отправилась в свой последний путь...
- Царствия небесного покойной! Отмучалась! - утром с облегчением вздохнули соседки, узнав про долгожданную кончину бабы Фимы. Вместе с новостью о смерти местной сплетницы в народ пошли раскаяния старухи, в которых Ворончиха выглядела совсем нелицеприятно.
Смерть Фимы не так всколыхнула бабье сообщество, как Веркины злодеяния. С ней теперь никто не разговаривал, а за спиной постоянно слышался шёпоток. Шёпоток этот незримо преследовал Верку повсюду: шла ли она по улице, сидела ли она у окна - повсюду ей мерещилось зловещее шушуканье старух и злорадное хихиканье. Ей даже казалось, будто куры косились на неё с осуждением, кудахтая что-то недоброе...
Сначала Верка пыталась не обращать внимания. Занималась хозяйством, как обычно: доила корову, полола огород, стирала бельё. Но чем дальше, тем сложнее становилось игнорировать неприязнь со стороны женщин. Она чувствовала себя прокажённой, изгоем, от которого односельчанки шарахаются, как от чумы.
"А мне никто и не нужен... У меня есть муж и дети..." - убеждала себя Ворончиха, оставшись единственной хозяйкой в доме. Её мужчины нуждались в каждодневной заботе и внимании, поэтому Верка с ещё большим рвением взялась за сохранение своей семьи и создание уюта. Но так было днём. Ночами её мучали кошмары - в кромешной тьме она видела лица: Степана, его матери, Галины, бабы Фимы, искаженные злобой. Они тянули к ней руки, пытаясь утащить в бездну...