От полей сражений к берегам Москитов
Девятнадцатый век – эпоха пара, расцвета империй и неутомимых авантюристов – подарил миру немало колоритных личностей. Особое место среди них занимает шотландец Грегор МакГрегор, чьё имя стало нарицательным для одной из самых дерзких и масштабных мошеннических схем в анналах истории. Он появился на свет в 1786 году в Эдинбурге, в семье, принадлежавшей к древнему, хотя и несколько утратившему былое величие клану МакГрегоров. С юных лет Грегор демонстрировал амбиции, явно не соответствовавшие скромным возможностям его рода. В шестнадцать, следуя семейным традициям и снедаемый жаждой славы, он облачился в мундир британской армии. Семья приобрела для него чин энсина – младшего офицера – в 57-м пехотном полку, что было обычной практикой в те времена, когда офицерские патенты нередко становились предметом купли-продажи.
Военная карьера МакГрегора развивалась стремительно, но шла извилистым путём. Уже в 1804 году он носил лейтенантские эполеты. В том же году он заключил выгодный брак с Марией Бовотер, дочерью адмирала, что, несомненно, распахнуло перед ним некоторые двери в высшем обществе. Однако рутинная гарнизонная служба в Португалии и Гибралтаре, участие в Пиренейских войнах, по-видимому, не могли утолить жажду приключений и быстрого обогащения, которая владела молодым офицером. Его натура, склонная к позёрству и преувеличениям, парадоксально сочеталась с несомненной личной храбростью и определёнными военными дарованиями, но также и с неуживчивостью и конфликтностью. После череды столкновений с вышестоящими офицерами и, вероятно, столкнувшись с финансовыми трудностями, МакГрегор в 1810 году продал свой капитанский патент, оставив ряды британской армии.
Новым полем деятельности для неугомонного шотландца стала Южная Америка, охваченная пламенем войны за независимость. В 1811 году, оставив супругу в Лондоне, он отправился в Венесуэлу, готовый предложить свою шпагу делу освобождения от испанского ига. Прибыв в Каракас, он сумел произвести должное впечатление на лидеров повстанческого движения, включая самого Симона Боливара. Его европейский военный опыт, пусть и не самый обширный, ценился на вес золота. МакГрегор быстро получил чин полковника в армии молодой республики. Его отвага в сражениях была неоспорима; он участвовал во многих ключевых битвах, неуклонно поднимаясь по служебной лестнице. Он дослужился до бригадного генерала, а затем и до дивизионного генерала венесуэльской армии и армии Новой Гранады. Судьба свела его и с семьёй Освободителя: после смерти первой жены он в 1812 году обвенчался с Хосефой Антонией Андреа Аристегуиетой-и-Ловера, кузиной Боливара. За боевые заслуги он был удостоен ордена Освободителей.
Впрочем, и на этом этапе его путь был отмечен не только триумфами, но и скандалами, обвинениями в неподчинении приказам и самовольных действиях. После ряда военных неудач и неизбежных конфликтов с другими командирами МакГрегор, по всей видимости, охладел к перспективам военной службы в Южной Америке. Возможно, до него дошло, что путь к богатству и высокому статусу через поля сражений долог, тернист и чрезвычайно опасен, а риск сложить голову слишком велик. К 1820 году, после почти десятилетия битв, интриг и скитаний по различным уголкам Карибского бассейна (включая такой эпизод, как краткосрочный захват острова Амелия у побережья Флориды, где он даже провозгласил эфемерную «Республику Флорид»), генерал МакГрегор очутился на туманном и малоисследованном Москитном берегу – побережье современных Никарагуа и Гондураса. Именно здесь, вдали от полей былой славы и опасностей, в его деятельном мозгу зародился план – куда более изощрённый и, как ему представлялось, верный способ обеспечить себе роскошное будущее.
Рождение нации из тумана и рома
Москитный берег в начале XIX столетия был обширной, но малонаселённой и слаборазвитой полосой земли вдоль Карибского побережья Центральной Америки. Своим названием он был обязан не назойливым насекомым, а коренному народу мискито. Формально этот регион числился под протекторатом Испании, но на деле долгое время находился под контролем британцев, которые поддерживали дружеские отношения с королями мискито. К моменту появления там МакГрегора британское влияние заметно ослабло, однако территория оставалась объектом споров и мало привлекала колонистов из-за болотистой местности, тропических лихорадок и отсутствия разведанных природных богатств.
Именно на этот Богом забытый клочок суши и упал взгляд предприимчивого шотландца. В апреле 1820 года МакГрегор организовал встречу с Джорджем Фредериком Августом I, королём народа мискито – фигурой, чья власть носила скорее символический характер и опиралась на остатки былого британского покровительства. Детали заключённой ими сделки окутаны туманом и обросли домыслами. По распространённой версии, МакГрегор, щедро потчуя короля и его свиту ромом и одаривая их нехитрыми безделушками, уговорил монарха подписать или, по крайней мере, поставить свою отметку на документе, состряпанном самим шотландцем. Согласно этой бумаге, МакГрегору якобы переходили права на колоссальную территорию – около 8 миллионов акров, или 32 375 квадратных километров. Для сравнения, это больше площади Бельгии или современного Израиля. Крайне сомнительно, чтобы король мискито в полной мере осознавал юридические последствия своих действий или обладал реальными полномочиями распоряжаться столь обширными землями. Однако для МакГрегора этот сомнительный документ стал фундаментом его грандиозной аферы.
Вооружившись этой бумагой, МакГрегор поспешил обратно в Европу, но уже в новом качестве – не отставного генерала и искателя фортуны, а полновластного правителя новообретённого государства. Свои владения он торжественно нарёк Княжеством Пояис (Poyais), позаимствовав название, как он утверждал, у одного из местных племён – пойеров. Себе же он присвоил пышный титул «Касик Пояиса», уверяя всех, что на языке аборигенов это означает «принц» или «верховный вождь». Так, практически на пустом месте, одной лишь силой воображения и беспримерной наглости, была рождена страна, которой суждено было на короткое время завладеть умами и опустошить кошельки сотен легковерных европейцев.
Прибыв в Лондон в 1821 году, МакГрегор с энтузиазмом принялся за «раскрутку» своего несуществующего княжества. Сама эпоха ему благоволила: Британия переживала послевоенный экономический бум, сопровождавшийся спекулятивной горячкой. Особый ажиотаж вызывали новообразованные независимые государства Латинской Америки, которые представлялись инвесторам настоящим Эльдорадо. На этой благодатной почве цветистые рассказы МакГрегора о Пояисе нашли самую восприимчивую аудиторию.
Продажа рая: Маркетинговая кампания Касика
Лондон начала 1820-х годов пульсировал как центр мировой финансовой жизни, и МакГрегор погрузился в этот водоворот с энергией и размахом, вполне соответствовавшими его самопровозглашённому титулу. Он арендовал респектабельный особняк, обзавёлся свитой, закатывал пышные приёмы для потенциальных инвесторов и падких на сенсации журналистов. На этих раутах он живописал несметные богатства и головокружительные перспективы Пояиса. Его речи рисовали картину подлинного земного рая: невероятно плодородные земли, способные давать по три урожая в год; полноводные реки, кишащие рыбой; девственные леса, ломящиеся от ценных пород древесины; недра, таящие россыпи золота и серебра. Климат же описывался как исключительно здоровый и идеально подходящий для европейцев.
МакГрегор не стал ограничиваться одними лишь устными заверениями. Он развернул полномасштабную рекламную кампанию, задействовав все доступные медиа того времени. В печать пошли красочные брошюры, рекламные листовки и даже увесистый том – путеводитель под заглавием «Описание побережья Москито, включая территорию Пояис» (“Sketch of the Mosquito Shore, including the Territory of Poyais”), увидевший свет в 1822 году. Эта книга, авторство которой приписывалось некоему капитану Томасу Стрейнджвейсу (личность, безусловно, вымышленная – псевдоним самого МакГрегора или одного из его пособников), изобиловала подробнейшими описаниями географии, климата, флоры, фауны и даже вымышленной истории Пояиса. В ней рассказывалось о процветающей столице Сент-Джозеф, украшенной зданием парламента, оперным театром, величественным собором и элегантными особняками в европейском духе. Упоминались трудолюбивые и дружелюбные туземцы, якобы с нетерпением ожидавшие прибытия колонистов из Европы и готовые с радостью принять блага цивилизации и христианскую веру. В ход пошли и карты Пояиса, и гравюры с идиллическими ландшафтами, и даже портреты самого «Касика» в роскошном, специально придуманном мундире.
МакГрегор открыл официальные представительства Пояиса в Лондоне, Эдинбурге и Глазго. В этих офисах шла бойкая торговля земельными наделами в его «княжестве». Землю предлагали по весьма соблазнительной цене – всего 4 шиллинга за акр (примерно 0,4 гектара). Счастливым покупателям вручались красиво отпечатанные сертификаты на владение землёй, заверенные гербом Пояиса (который МакГрегор, разумеется, тоже изобрёл) и его собственной размашистой подписью.
Однако апофеозом его финансовой пирамиды стал выпуск государственных облигаций Пояиса. В октябре 1822 года при посредничестве лондонского банка Sir John Perring, Shaw, Barber & Co. был размещён заём на внушительную сумму в 200 000 фунтов стерлингов (по тем временам это были колоссальные деньги, эквивалентные десяткам, а то и сотням, миллионов современных фунтов). Облигации номиналом 100, 250 и 500 фунтов продавались с дисконтом (первоначально по 80% от номинала) и сулили баснословную доходность – 6% годовых. Чтобы придать займу видимость солидности, МакГрегор заручился поддержкой нескольких респектабельных лондонских финансистов, которые, надо полагать, либо сами были введены в заблуждение, либо получили щедрое вознаграждение за своё участие. Спрос на пояисские облигации был чрезвычайно высок, подогреваемый общей атмосферой спекуляций и виртуозной рекламной кампанией МакГрегора. Он дошёл до того, что печатал фальшивые газетные заметки с «последними новостями» из Пояиса, рапортующими об успехах и процветании колонии.
Более того, МакГрегор инициировал чеканку собственной валюты – так называемых «долларов Пояиса», которые умудрялся обменивать на настоящие британские фунты. Он также учредил сложную систему наград и аристократических титулов Пояиса, которыми щедро осыпал своих сторонников и влиятельных персон. Весь этот тщательно срежиссированный спектакль создавал у публики полную иллюзию реальности и благополучия несуществующей страны.
Успех МакГрегора превзошёл все ожидания. Сотни людей – отставные военные, фермеры, ремесленники, мелкие лавочники, мечтавшие обрести лучшую долю в Новом Свете, – доверили ему свои сбережения, вложив их в покупку земли или облигаций Пояиса. Многие распродали всё своё имущество в Британии, чтобы отправиться в землю обетованную. МакГрегор лично проводил собеседования с будущими колонистами, старательно отбирая людей с полезными профессиями – врачей, юристов, банкиров, квалифицированных ремесленников, – дабы создать видимость формирования полноценного, самодостаточного общества. Он назначал чиновников для своей фиктивной «администрации», включая управляющего банком Пояиса и армейских офицеров. К концу 1822 года около полутысячи человек стали землевладельцами в Пояисе, а облигации на сумму 200 000 фунтов были с триумфом размещены на лондонской бирже. Карманы хитроумного «Касика» стремительно наполнялись звонкой монетой в обмен на пустые обещания и красиво оформленные бумажки.
Горькая правда под тропическим солнцем
Осенью 1822 года первые суда, нагруженные поселенцами и разнообразными припасами, подняли якоря в портах Лондона и Лейта (гавань Эдинбурга), взяв курс к берегам обетованной земли Пояис. Первопроходцем стал «Гондурас Пакет» (“Honduras Packet”), вышедший из Лондона в сентябре 1822 года. На его борту находилось около 70 эмигрантов, среди которых были и назначенный МакГрегором «управляющий» колонией Гектор Холл, и «банкир» Эдвард Лоу. Вслед за ним, в январе 1823 года, из Шотландии отплыл «Кеннерсли Касл» (“Kennersley Castle”), принявший на борт около 180 человек, преимущественно шотландцев, соблазнённых радужными перспективами, нарисованными их предприимчивым соотечественником.
Переход через Атлантику был долгим и утомительным, но надежды на новую, счастливую и зажиточную жизнь согревали души колонистов. Они везли с собой не только инструменты, семена и домашнюю утварь, но и парадные костюмы для будущих приёмов у Касика, и даже пианино – словом, всё, что могло понадобиться для комфортного обустройства в цивилизованной и процветающей стране, столь ярко описанной МакГрегором.
Прибытие к берегам Москитов обернулось для них жесточайшим потрясением. Вместо оживлённого порта Сент-Джозеф с его каменными набережными и элегантными зданиями их взору предстал лишь дикий, заросший непроходимыми джунглями берег, топкие болота да несколько полуразвалившихся хижин – печальные следы предыдущих, столь же неудачных попыток основать здесь поселение. Ни малейших признаков цивилизации – ни дорог, ни возделанных полей, ни дружелюбных туземцев, готовых прийти на помощь, – не наблюдалось. Местность кишмя кишела москитами, ядовитыми змеями и прочей малоприятной живностью. Климат оказался невыносимо жарким и влажным.
Пассажиры «Гондурас Пакета», высадившиеся первыми на рубеже 1822-1823 годов, оказались в самом отчаянном положении. Гектор Холл, назначенный МакГрегором управляющий, быстро смекнул, что они стали жертвами чудовищного обмана, но из последних сил пытался поддерживать дисциплину и организовать хоть какое-то подобие жизни. Однако привезённые с собой припасы стремительно иссякали, а суровые условия и незнакомые тропические болезни – малярия, жёлтая лихорадка, дизентерия – принялись безжалостно выкашивать ряды поселенцев. Люди, привыкшие к умеренному климату Британии, оказались совершенно беспомощны перед лицом дикой природы. Их европейская одежда и инструменты были мало приспособлены к реалиям джунглей. Мечты о лёгком обогащении сменились изнурительной борьбой за элементарное выживание.
Когда в марте 1823 года к этому же берегу причалил «Кеннерсли Касл», его пассажиры увидели удручающее зрелище: горстку измождённых, больных соотечественников, ютящихся в примитивных лачугах, и свежие холмики могил вокруг лагеря. Вновь прибывшие моментально оказались в той же смертельной ловушке. Робкие попытки расчистить землю и что-то посадить были обречены на неудачу – сказывались отсутствие опыта, непригодные инструменты и сама враждебность окружающей среды. Продовольствия катастрофически не хватало. Обещанная МакГрегором помощь и новые корабли с припасами так и не появлялись на горизонте.
Те немногие из поселенцев, у кого ещё оставались силы, пытались добывать пропитание охотой или рыбной ловлей, но эти занятия были сопряжены с риском и не приносили ощутимых результатов. Отчаяние и болезни уносили всё новые и новые жизни. Люди угасали под безжалостным тропическим солнцем, их надежды на райскую жизнь разбились вдребезги о суровую реальность диких джунглей. Вместо обещанного процветания они нашли здесь лишь невыносимые страдания и безвременную кончину вдали от родных берегов.
Избавление пришло по воле случая. В мае 1823 года британский военный шлюп «Блоссом» (“Blossom”), совершавший патрульное плавание в Карибском море, случайно наткнулся на бедствующее поселение. Капитан и команда были глубоко потрясены открывшейся им картиной человеческого страдания. Тех, кто ещё был жив – менее 60 человек из примерно 250 прибывших на двух кораблях, – немедленно забрали на борт и доставили в Белиз (в то время Британский Гондурас). Оттуда измученные, потерявшие всё своё имущество и подорвавшие здоровье выжившие постепенно смогли вернуться в Британию, неся с собой страшную правду о Пояисе.
Тем временем МакГрегор, либо не ведая о катастрофическом провале своей колониальной авантюры, либо искусно делая вид, что не ведает, продолжал свою кипучую деятельность в Европе. Он успел отправить к берегам Москитов ещё как минимум одно судно с поселенцами, «Альбион» (“Albion”), но его, к счастью, перехватили в море и, узнав истинное положение дел, направили прямиком в Белиз. Ещё несколько кораблей, уже зафрахтованных для рейсов в Пояис, были остановлены кораблями Королевского флота после того, как шокирующие известия о судьбе первых колонистов достигли Лондона.
Вести о трагедии, опубликованные в британских газетах летом 1823 года, произвели эффект разорвавшейся бомбы и вызвали бурю общественного негодования. Обман был раскрыт во всей своей неприглядности. Держатели облигаций Пояиса с ужасом осознали, что их «ценные» бумаги не стоят и бумаги, на которой напечатаны. Обманутые инвесторы и чудом выжившие поселенцы взывали к правосудию. Финансовая пирамида МакГрегора с грохотом обрушилась, оставив после себя руины человеческих судеб, невыносимое горе и слишком много безымянных могил на далёком и негостеприимном Москитном берегу. Мечта о Пояисе обернулась кошмаром для сотен людей, павших жертвами одной из самых циничных и безжалостных афер в истории человечества.
Неуловимый принц и его венесуэльский закат
Когда правда о Пояисе стала достоянием гласности, вызвав грандиозный скандал в лондонском Сити и волну горечи среди обманутых вкладчиков и поселенцев, Грегор МакГрегор продемонстрировал поистине завидную предусмотрительность. Почувствовав, что почва уходит у него из-под ног, он спешно ретировался из Лондона, ещё до того как против него успели выдвинуть официальные обвинения. Он нашёл убежище в более спокойной Франции, обосновавшись в Булони. Там, что кажется почти невероятным, он предпринял попытку провернуть ту же самую аферу ещё раз, нацелившись теперь на французских инвесторов и потенциальных эмигрантов.
Во Франции его начинания имели куда более скромный успех, но, тем не менее, и там нашлись доверчивые души, готовые расстаться со своими деньгами ради акций и земель несуществующего княжества. В 1825 году ему даже удалось снарядить и отправить небольшой корабль с французскими поселенцами к берегам Пояиса. Однако французские власти проявили меньшую терпимость к подобного рода махинациям. В декабре 1825 года МакГрегор и несколько его сообщников были арестованы. Дело дошло до суда. МакГрегору, благодаря его несомненному обаянию, дару убеждения и, не исключено, что и связям, удалось представить себя скорее жертвой неблагоприятных обстоятельств, нежели главным организатором мошенничества. По большинству обвинений он был оправдан, хотя некоторые из его подельников всё же получили тюремные сроки.
Выйдя на свободу, МакГрегор вернулся в Британию, но предпочёл не шумный Лондон, а более уединённую Шотландию. Некоторое время он проживал в Эдинбурге, продолжая исподтишка торговать пояисскими бумагами и раздавать фиктивные титулы, хотя размах его деятельности, конечно, значительно поубавился. Британские власти, несмотря на многочисленные жалобы пострадавших, так и не смогли – или не захотели – привлечь его к серьёзной ответственности. Возможно, свою роль сыграли трудности в доказывании мошеннического умысла по законам того времени, наличие у МакГрегора влиятельных покровителей или просто нежелание властей раздувать скандал, бросавший тень на репутацию лондонских финансовых институтов. Его несколько раз арестовывали, но каждый раз ему удавалось выйти сухим из воды, отделываясь лишь кратковременным пребыванием под стражей.
Потеряв в 1838 году свою вторую жену Хосефу и окончательно растеряв остатки доверия кредиторов и сторонников в Европе, МакГрегор принял решение вернуться туда, где когда-то началась его военная слава – в Венесуэлу. В 1839 году, уже немолодой, но по-прежнему не сломленный, он прибыл в Каракас. Как это ни удивительно, но здесь его помнили и искренне чтили как героя войны за независимость. Правительство Венесуэлы, отдавая дань его былым заслугам перед республикой, восстановило его в генеральском звании и назначило ему весьма щедрую пожизненную пенсию.
Последние годы своей бурной жизни Грегор МакГрегор провёл в Каракасе, окружённый всеобщим почётом и уважением, в статусе заслуженного ветерана освободительной борьбы. Он скончался 4 декабря 1845 года в возрасте 59 лет в собственном доме. Его похоронили со всеми подобающими воинскими почестями в Кафедральном соборе Каракаса – пантеоне национальных героев Венесуэлы, где покоится прах Симона Боливара и других лидеров революции.
Так завершился земной путь человека, в котором причудливо сочетались храбрый солдат, гениальный мистификатор и бессовестный мошенник. Он сумел создать из воздуха целую страну, убедить сотни людей в её реальности, привлечь колоссальные инвестиции и отправить доверчивых колонистов навстречу верной гибели. При этом сам он ловко избежал серьёзного наказания и закончил свои дни уважаемым гражданином в той самой стране, за свободу которой когда-то проливал кровь. История Пояиса навсегда осталась в веках как грозное предостережение о разрушительной силе человеческой жадности и легковерия, и как памятник одной из самых грандиозных и трагических афер, когда-либо порождённых человеческим гением – пусть и обращённым во зло. А земли, недолгое время носившие гордое имя Пояис, так и остались по большей части нетронутыми, дикими джунглями на побережье Центральной Америки.