— Вот чёрт! — профессор Коренев швырнул папку с документами так, будто это был не архивный лист, а гремучая змея. — Три поколения выкупали квартиру, а тут какая-то козявка из детдома встала поперёк горла!
Глава династии врачей, Сергей Викторович, напоминал разъярённого орла: благородного в гневе, но слегка облезлого от возраста. Его пальцы, привыкшие к тонким операциям, сейчас сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони до белых полумесяцев. Планы превратить коммуналку в элитную клинику рушились, как пирожки с капустой в руках пьяного студента — бесславно и с громким треском. Всему виной оказалась... девчонка, обычная девчонка с упрямым подбородком и глазами цвета грозового неба.
Рита появилась в их жизни, как грипп в сезон: внезапно, с температурой и полным нежеланием считаться с чужими планами. Восемнадцатилетняя наследница мансарды, которую Кореневы считали своей, ввалилась в квартиру в рваных джинсах и с котом под мышкой. Животное, серое и тощее, смотрело на профессорское семейство с таким же вызовом, как и его хозяйка — словно оценивало, достойны ли эти люди даже презрения.
— Ангел-хранитель, блин, — фыркнула старшая дочь Татьяна, разглядывая Риту через лорнет, который носила исключительно для создания образа интеллектуальной аристократки. — Смотрите, у ангела татуировка «Не верь, не бойся» на шее. И кота зовут Люцифер. Весьма символично, не находите?
Семейство собралось в гостиной, некогда общей кухне, где ещё пахло щами прабабки-блокадницы и теми давними временами, когда эта квартира была наполнена разными судьбами, а не только кореневской спесью. Рита, демонстративно не садясь, бросила на стол документы — потрёпанные, но юридически безупречные.
— Я тут почитала, как вы комнаты скупали. Очень трогательно. Особенно про 1942 год: ваша прабабка Марфа Петровна обменяла соседке Анне (моей прабабке) банку тушёнки на орден Красной Звезды. Интересно, голод — это смягчающее обстоятельство для мародёрства? Или у вас в семье это наследственное — отнимать чужое?
Тишина стала такой густой, что её можно было резать скальпелем. Кореневы три поколения гордились историей семьи: врачи блокадного Ленинграда, герои, интеллигенты до мозга костей! Их фамилия звучала в медицинских кругах как знак качества, как безупречный диагноз. А тут — тушёнка. И орден. И взгляд Риты, холодный, как скальпель в морге, вскрывающий их фамильный миф, как брюшную полость во время аутопсии.
— Дорогая, — заверещал Сергей Викторович, включая режим «заботливый дедуля», который обычно действовал на пациенток безотказно, — мы готовы купить твою мансарду по рыночной цене! Тебе же деньги нужны: учёба, одежда, будущее... А комната, честно говоря, такая маленькая, неблагоустроенная...
— Мне нужна правда, — перебила Рита, отбрасывая непослушную прядь за ухо. — Почему ваша Марфа не отдала орден, когда Анна выжила? И почему вы до сих пор не вернули его нам? Или вы думаете, что чужие медали, как и чужие квартиры, можно присваивать по праву сильного и богатого?
Глеб, младший сын Кореневых, долговязый юноша с вечно виноватым выражением лица, подавился чаем, расплескав его на белоснежную скатерть. Он-то как раз изучал семейный архив и наткнулся на переписку прабабушек. Анна умоляла вернуть орден — единственную память о погибшем муже, герое Ленинграда. Марфа отвечала сухо и бесчувственно: «В тяжёлые времена каждый сам за себя. Что продано — то продано». Эти письма, пожелтевшие от времени, но не утратившие остроты боли, Глеб спрятал, не решаясь показать семье.
— Это клевета! — Татьяна вскочила, опрокидывая чашку с гербом семьи. Фарфор разбился, чай растёкся по скатерти, как кровавое пятно на совести. — Наши предки — герои! Они спасали людей во время блокады!
— Героически сожрали тушёнку, а потом героически забыли вернуть награду, — кивнула Рита. На её губах играла улыбка, но глаза оставались серьёзными. — Ладно, живите с этим. А я заселяюсь в мансарду. И знаете что? Я даже не буду запирать дверь — пусть ваша совесть караулит вас ночами.
Три недели спустя
Кореневы объявили Рите войну. Тонко, по-интеллигентски, без криков и скандалов — так, как умеют только потомственные петербуржцы, у которых пассивная агрессия в крови, как повышенный холестерин:
1. Выключили свет в её коридоре («случайно задели рубильник, дорогая, с кем не бывает!»).
2. Подкинули коту антидепрессанты в миску («он же нервный, бедняжка, мы хотели помочь!»).
3. Устроили семейный концерт в 7 утра под её дверью: Татьяна на скрипке, мать на рояле, отец — декламировал Гиппократа с таким пафосом, словно призывал в свидетели всех богов Олимпа.
Рита ответила по-детдомовски — просто, эффективно и с чувством собственного достоинства, которому могли бы позавидовать английские лорды:
1. Прибила к их двери табличку «Здесь живёт доктор Менгеле. Эксперименты на людях — наша специальность».
2. Научила Люцифера воровать из холодильника колбасу и оставлять на её месте записки: «Спасибо за пожертвование в фонд защиты бездомных животных».
3. А главное — согласилась на свидание с Глебом, предварительно развесив объявление на подъезде: «Дочь детдомовки и сын профессора: Любовь против предрассудков. Следите за развитием событий».
— Ты издеваешься? — Глеб, бледный как стенка морга, пялился на её приглашение в кафе. Его руки дрожали, сжимая записку, словно это был не листок бумаги, а билет на смертную казнь. — Моя семья тебя ненавидит! Они просто уничтожат меня, если узнают!
— Тем веселее, — ухмыльнулась Рита, подходя к нему так близко, что он мог почувствовать запах её волос — что-то свежее, апельсиновое. — Ты же втайне пишешь стихи и ненавидишь их клинику? Давай бунтовать. Ты только представь лицо твоей сестрицы, когда она узнает, что её брат водится с «детдомовской швалью».
Глеб, всю жизнь ходивший по струнке, как солдатик на параде родительских амбиций, вдруг согласился. Возможно, из-за её глаз, слишком живых для такого мрачного подъезда. Или потому, что она назвала его стихи «не дерьмом» — первая искренняя похвала за долгие годы фамильного перфекционизма.
Месяц спустя
Семейные ужины Кореневых теперь напоминали заседание трибунала. Столовое серебро звенело, как кандалы, а лица присутствующих были мрачнее петербургского неба в ноябре:
— Ты предатель! — шипела Татьяна, тыкая вилкой в сторону брата с такой яростью, словно представляла его сердце на конце этих серебряных зубцов. — Водишься с этой... этой...
— Гениальной девушкой? — перебил брат, поднимая глаза от тарелки. — Она разобрала архив и нашла, что Анна спасла Марфу от голодной смерти! Твоя «героическая» прабабка украла у своей спасительницы орден! А потом вы выжили её дочь из квартиры, воспользовавшись тем, что она была в больнице. Вы хоть понимаете, что построили своё благополучие на чужом горе?
Сергей Викторович, побагровев, как профессиональное заболевание, швырнул салфетку на стол:
— Клиника даст нам всё! Деньги, славу, положение в обществе! Мы завершим дело трёх поколений! Неужели ты готов предать семью ради какой-то... девки с котом?
— А вам не хватит? — в дверях столовой стояла Рита с папкой документов, сложенной под мышкой. Люцифер тёрся о её ноги, словно страж из преисподней. — У вас уже три Mercedes, пять дач и счета в Швейцарии. Или вы, как Марфа, готовы сожрать чужое, чтобы объесться? Может, хватит уже набивать рот?
На следующий день она подала в суд: требовала вернуть орден и признать незаконными сделки по выкупу комнат, совершённые с нарушением прав несовершеннолетних наследников. Новость взорвала медиа: «Врачи-мародёры! Потомки героев или воры? История войны за мансарду, которая обнажила тайны блокадного Ленинграда».
Развязка
Кореневы сдались, когда Глеб ушёл из семьи, прихватив весь архив и заявив на пресс-конференции: «Я не хочу быть наследником лжи. Пусть даже эта ложь облачена в белый халат». Клиника рухнула, как карточный домик под порывом правды. Рита, получив орден и деньги за мансарду (добровольно предложенные Кореневыми «во избежание шума»), открыла в ней приют для бездомных котов. Глеб, теперь студент-психиатр, пишет диссертацию: «Наследственный невроз у потомков лиц с синдромом накопительства и моральной слепоты». По вечерам он читает стихи в маленьком кафе, а самые лучшие — Рите, когда они сидят на крыше мансарды и смотрят на город, хранящий столько тайн.
На прощанье Рита бросила Кореневым фразу, которая теперь висит в рамочке в прихожей мансарды:
— Спасибо вашей прабабке. Без её жадности я бы так и не узнала, что справедливость — она как ангина: лечится долго, зато иммунитет на всю жизнь. И знаете что? Я всё-таки ангел — просто карающий.
Мораль: Если ваша семья веками копила скелеты в шкафу — рано или поздно найдётся тот, кто устроит из них балет. И аплодировать будет весь город.
P.S. Татьяна Коренева теперь ведёт блог о духовном самосовершенствовании. Пишет посты о «жизни без излишеств» и «чистоте кармы», фотографируясь на фоне чужого Mercedes и пытаясь понять, где именно пошла не так её безупречная жизнь. Сергей Викторович работает в районной поликлинике и впервые в жизни проводит бесплатные осмотры для ветеранов — впервые искренне. Глеб и Рита воспитывают Люцифера и трёх котят, спасённых из подвала того самого дома. А орден Красной Звезды висит в мансарде — над дверью с табличкой «Здесь живут ангелы. Шум запрещён. Кроме случаев справедливого возмездия».
«Исторические грехи имеют историческое наказание». — Авраам Линкольн
Автор: Елены Стриж ©
Нравится рассказ? Тогда поддержите его. Автору будет приятно видеть ваши репосты, рекомендации друзьям, комментарии и лайки... )) Ну и конечно, не забудьте подписаться на канал!