— Сколько можно, Маша? Ты живёшь в каком-то своём выдуманном мире! — Андрей раздражённо бросил ложку в тарелку с недоеденным супом.
Я замерла с чашкой чая в руках. Казалось, что время остановилось.
— А в каком живёшь ты? — тихо спросила я, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой узел.
— В реальном! Где надо работать, платить за ипотеку, думать о будущем, а не витать в облаках!
Между нами повисла тяжёлая тишина. Стук настенных часов, которые мы выбирали вместе десять лет назад, вдруг стал оглушительным. Теперь они отмеряли не просто минуты — они отсчитывали последние мгновения нашего брака. Я ещё не знала об этом, но именно в тот миг что-то с тихим звоном разбилось внутри меня.
— Может, ты и прав, — прошептала я и встала из-за стола.
Мне хотелось сказать гораздо больше, но слова застряли в горле. Впрочем, Андрей уже уткнулся в свой телефон. Наш разговор был закончен — как и сотни других, когда он обрывал меня на полуслове своим презрительным взглядом или раздражённым вздохом.
Тогда я ещё не понимала, что простая фраза о «выдуманном мире» станет последней каплей. Она жила во мне ещё долго, разъедая душу, как кислота.
В тот вечер я долго сидела на кухне, перебирая наши старые фотографии. Вот мы на море, загорелые и счастливые. Вот новоселье в нашей квартире — я с кучей разноцветных воздушных шаров, Андрей обнимает меня за плечи. А вот снимок из роддома — усталая, но безумно счастливая я держу на руках нашу Алису. Где и когда всё пошло не так?
Дочь уже спала в своей комнате. Ей недавно исполнилось девять, она росла копией своего отца — такая же решительная, практичная, с сосредоточенным взглядом. Иногда мне казалось, что и она смотрит на меня с лёгким недоумением, словно спрашивая: «Мама, почему ты такая странная?»
Я перелистывала страницы семейного альбома и вдруг наткнулась на свою старую фотографию. Курсы художественной керамики, моя первая выставка, гордая улыбка. Тогда у меня были совсем другие глаза — горящие, живые. Сейчас в зеркале я видела только блёклое отражение той девушки.
Телефон завибрировал входящим сообщением. Вера, моя старая подруга, с которой мы не виделись уже года три.
«Маш, привет! Ты как? Загляни на мою новую выставку в субботу, будет душевно. Можно с Андреем и малышкой!»
Я улыбнулась. Вера всегда была для меня глотком свежего воздуха. Когда-то мы вместе учились в художественном училище, но потом наши пути разошлись. Она продолжила заниматься живописью, я же... я выбрала «реальный мир». Вернее, Андрей выбрал его за меня.
«Обязательно приду», — написала я, понимая, что муж будет против. Он никогда не одобрял моего увлечения искусством, считая это блажью и пустой тратой времени.
— Опять к своей странной подружке собралась? — Андрей стоял в дверях ванной комнаты, наблюдая, как я крашу ресницы. — Лучше бы с Алисой позанималась, у неё контрольная на следующей неделе.
— Я позанимаюсь, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Мы договорились на завтра. А сегодня я хотела бы сходить к Вере. Я давно её не видела.
— Вечно у тебя какие-то «хотелки», — фыркнул Андрей. — Как ребёнок, честное слово.
Я промолчала. За десять лет брака научилась не реагировать на такие уколы. Хотя внутри всё клокотало от обиды и злости.
— Алиса просила помочь ей с проектом, — продолжал давить муж.
— Я помогу, — твёрдо сказала я, закрывая тюбик с тушью. — Но сегодня у Веры выставка. Я обещала прийти.
— Ну конечно, твои обещания подружкам важнее семьи.
Я сделала глубокий вдох, стараясь сдержаться.
— Андрей, это два часа моего личного времени. За десять лет брака я, кажется, заслужила право иногда делать то, что хочется мне, а не только то, что нужно семье.
Он пожал плечами и вышел из ванной, бросив напоследок:
— Делай что хочешь. Как всегда.
Выставка оказалась глотком свежего воздуха. Маленькая галерея была полна людей — художников, ценителей искусства, просто любопытных. Вера бросилась мне навстречу, обняла крепко-крепко, словно мы не виделись целую вечность. Впрочем, так оно и было.
— Машка! Не верю своим глазам! Ты всё-таки выбралась, — она отстранилась и внимательно посмотрела на меня. — Как ты? Что-то вид у тебя неважнецкий.
— Всё хорошо, — автоматически ответила я. — Работа, дом, ребёнок. Обычная жизнь.
— А твои керамические штучки? Ты же так здорово лепила!
Я покачала головой:
— Давно забросила. Не до того.
Вера нахмурилась, но ничего не сказала. Вместо этого она взяла меня за руку и повела показывать свои новые работы. Яркие, смелые полотна — в них была та свобода, которой мне так не хватало.
— А это что? — я остановилась у небольшой картины в дальнем углу зала.
На холсте была изображена женщина, сидящая в клетке. Дверца клетки была открыта, но женщина оставалась внутри, сжавшись в комок и обхватив колени руками.
— «Привычный плен», — тихо сказала Вера. — Знаешь, иногда мы сами становимся своими тюремщиками.
Что-то сжалось внутри меня. Слёзы подступили к горлу.
— Вер, я пойду, пожалуй, — пробормотала я. — Извини... мне нужно домой.
— Маша, что случилось? — обеспокоенно спросила подруга.
— Ничего. Просто... мне пора.
Я выскочила из галереи, жадно глотая прохладный вечерний воздух. Сердце колотилось как сумасшедшее. Картина Веры словно сорвала какую-то завесу в моём сознании. Я увидела себя — настоящую себя — впервые за много лет.
Всю дорогу домой я думала о словах Андрея, о своей жизни, о том, во что превратились мои когда-то яркие мечты. «Ты живёшь в каком-то своём выдуманном мире». А какой он, этот мой выдуманный мир? Мир, где я могу рисовать и лепить, не боясь насмешек? Где мои увлечения не считаются блажью? Где меня принимают такой, какая я есть?
Дома было тихо. Андрей сидел перед телевизором, Алиса уже спала. Я прошла на кухню и механически стала готовить ужин на завтра.
— Ну что, нагулялась? — спросил муж, появляясь в дверях кухни. — Надеюсь, это стоило того, чтобы бросить ребёнка.
— Я никого не бросала, Андрей, — устало ответила я. — Алиса была с тобой, своим отцом. Или ты считаешь себя неподходящим человеком для присмотра за собственной дочерью?
Он удивлённо приподнял брови. Обычно я не огрызалась.
— Ты чего такая дерзкая сегодня? Нахваталась от своих богемных друзей?
Я отложила нож, которым резала овощи, и повернулась к нему:
— Почему ты всегда говоришь о моих друзьях с таким презрением? Почему всё, что важно для меня, для тебя — пустяк?
— Потому что это и есть пустяки, Маша, — он скрестил руки на груди. — Взрослые люди занимаются серьёзными вещами, а не рисуют картинки.
— Моя подруга зарабатывает своими «картинками» больше, чем ты на своей «серьёзной» работе, — вырвалось у меня.
Лицо Андрея потемнело:
— Вот значит как? Теперь ты будешь попрекать меня деньгами? А кто платил за твои прихоти все эти годы? Кто обеспечивал семью?
— Мы оба работаем, Андрей. Я тоже приношу деньги в семью, — напомнила я.
— Но явно не своими глиняными горшочками.
Я глубоко вздохнула:
— Дело не в деньгах. Дело в уважении. Ты не уважаешь меня, мои интересы, моих друзей. Для тебя я просто... домработница с зарплатой.
— Что за чушь ты несёшь? — Андрей повысил голос. — Я тебя не уважаю? Да я терплю все твои выходки десять лет! Любой другой давно бы послал тебя куда подальше с твоими идиотскими хобби и истериками!
— Терпишь? — я почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Ты считаешь, что делаешь мне одолжение, оставаясь со мной? Что ж, не надо больше «терпеть».
Я сняла фартук и бросила его на стол.
— Маша, ты чего? — Андрей выглядел растерянным. — Опять драму разводишь на пустом месте?
— Пустое место — это то, во что превратилась моя жизнь рядом с тобой, — тихо сказала я. — Мой выдуманный мир оказался намного реальнее того, в котором я существую последние десять лет.
Я не спала всю ночь. Лежала, глядя в потолок, и вспоминала. Как познакомилась с Андреем в институте. Как он красиво ухаживал, дарил цветы, восхищался моими работами. Как говорил, что я особенная, не такая, как все. А потом... потом начал потихоньку менять меня. Сначала это были невинные замечания о моей одежде, причёске. Потом — критика друзей. Затем настала очередь моего творчества.
«Это несерьёзно, Маша», «Пора бы уже повзрослеть», «Ты же не подросток, чтобы заниматься такими глупостями».
И я сдавалась, уступала, отказывалась от себя по кусочкам. Ради мира в семье, ради Алисы, ради пресловутой «стабильности». А может быть, просто от усталости бороться.
Утром я позвонила на работу и взяла отгул. Дождалась, пока Андрей и Алиса уйдут, и начала собирать вещи. Не всё, конечно — только самое необходимое. Позвонила маме, предупредила, что приеду на несколько дней. Она, конечно, всполошилась, но я заверила её, что всё объясню при встрече.
Когда телефон зазвонил, я увидела имя Андрея на экране. Сердце пропустило удар, но я заставила себя ответить спокойно.
— Да?
— Ты где? — в его голосе звучало раздражение пополам с тревогой. — Мне звонили с твоей работы, тебя нет.
— Я взяла отгул.
— Зачем? Что за новые фокусы?
Я сделала глубокий вдох:
— Андрей, я уезжаю к маме. Мне нужно время подумать. О нас, о нашем браке.
В трубке повисло молчание.
— Что за глупости? — наконец выдавил он. — Из-за вчерашней ссоры? Ты совсем с ума сошла?
— Не из-за вчерашней ссоры. Из-за десяти лет, в течение которых ты систематически унижал меня и обесценивал всё, что для меня важно.
— Я унижал тебя? — возмутился он. — Да я только и делал, что заботился о тебе! Вытащил тебя из твоего выдуманного мирка в реальность!
Вот оно. Снова эта фраза. «Выдуманный мирок».
— Спасибо, что напомнил, почему я ухожу, — тихо сказала я и нажала отбой.
Мама жила в маленьком городке в паре часов езды от нас. Когда я приехала, она обняла меня, не задавая вопросов, и это объятие будто выпустило наружу всё, что копилось внутри годами. Я разрыдалась, сидя на кухне за старым обеденным столом, покрытым клеёнкой с выцветшими васильками.
— Ох, доченька, — мама гладила меня по голове, как в детстве. — Я же видела, что ты угасаешь рядом с ним. Но ты всегда отмахивалась, когда я пыталась с тобой поговорить.
— Я не хотела признавать очевидного, — всхлипнула я. — Мне казалось, что хороший брак — это когда нет громких скандалов и рукоприкладства. Я не понимала, что можно убить человека и по-другому — медленно, день за днём отнимая у него право быть собой.
Мама вздохнула:
— Помнишь, как ты раньше лепила свои фигурки? У тебя был такой талант! А потом всё забросила.
— Андрей считал это несерьёзным занятием.
— А что он считает серьёзным? — мама покачала головой. — Машенька, ты всегда была особенной девочкой. Чувствительной, творческой. В этом твоя сила, а не слабость.
В коридоре зазвонил телефон. Мама вышла, а через минуту вернулась с трубкой:
— Это Андрей.
Я взяла телефон, стараясь успокоить дрожь в руках:
— Да?
— Маша, это уже не смешно, — голос мужа звучал устало. — Возвращайся домой. Алиса спрашивает, где ты.
— Передай ей, что мама её очень любит и скоро позвонит, — сказала я. — Но я не вернусь, Андрей. По крайней мере, пока.
— Что значит «не вернёшься»? У нас семья, ребёнок! Ты о чём вообще?
— О том, что я больше не могу жить с человеком, который десять лет методично уничтожал меня, — я сама удивилась спокойствию в своём голосе. — Который заставил меня поверить, что мои мечты, желания, таланты — это что-то постыдное, детское, ненастоящее.
— Маша, ты драматизируешь, как обычно.
— Вот видишь? Ты даже сейчас не можешь воспринимать меня всерьёз. Для тебя я всегда была немного не в себе, немного истеричка, немного ребёнок.
— Потому что ты и ведёшь себя как ребёнок! — взорвался он. — Бросаешь семью из-за какой-то ерунды!
— Это не ерунда, Андрей. Это моя жизнь. И я хочу прожить её настоящей, а не той карикатурой на себя, которой я стала рядом с тобой.
В трубке повисло тяжёлое молчание.
— Что ты хочешь? — наконец спросил он.
— Пока — побыть одной. Подумать. Понять, что делать дальше.
— А как же Алиса?
— Я не бросаю Алису. Я бросаю тебя, — твёрдо сказала я. — И я буду видеться с дочерью так часто, как только смогу.
— Ты разрушаешь семью, — в его голосе звучало обвинение.
— Нет, Андрей. Семью разрушил ты — когда решил, что имеешь право переделывать меня под себя.
Три дня я провела у мамы, приходя в себя, как после долгой болезни. На четвёртый достала с антресолей свою старую коробку с инструментами для лепки. Пальцы помнили. Глина поддавалась легко, словно ждала этого момента.
Я вылепила маленькую фигурку женщины, расправляющей крылья. Неидеальную, с шероховатостями, но живую.
— Красиво, — сказала мама, заглядывая мне через плечо. — Это ты?
— Наверное, — улыбнулась я. — Или та, кем я хочу стать.
Вечером позвонила Алиса. Голос у дочери был встревоженный:
— Мама, ты когда домой?
— Солнышко, мне нужно немного времени, — мягко сказала я. — Но мы обязательно скоро увидимся.
— Папа говорит, что ты просто психуешь и скоро вернёшься.
Я закрыла глаза:
— А ты что думаешь?
— Я... — она замялась. — Я видела твои старые работы. Ты раньше делала такие красивые штуки из глины. Почему перестала?
У меня перехватило дыхание:
— Ты видела мои работы? Где?
— В кладовке, в коробке. Я искала свои старые книжки и нашла. Там ещё были фотографии с какой-то выставки.
— И что ты подумала, когда увидела их?
— Что ты очень талантливая, — просто сказала Алиса. — И что, наверное, тебе грустно, что ты больше этим не занимаешься.
В этот момент я поняла, что моя дочь куда мудрее своего отца. И, возможно, мудрее меня.
— Знаешь что, милая? Я скоро приеду, и мы с тобой вместе что-нибудь сделаем из глины. Хочешь?
— Очень! — в её голосе зазвучало неподдельное воодушевление. — А папе можно тоже?
Я помедлила:
— Если он захочет.
Но я знала, что Андрей не захочет. Для него это всегда будет «выдуманный мир», далёкий от реальности с её счетами, карьерой и социальным статусом.
Через неделю я вернулась в город, но не домой. Сняла маленькую квартиру недалеко от Алисиной школы. Начала встречаться с дочерью каждый день после уроков. Мы гуляли, разговаривали, и я с удивлением обнаружила, как много всего упустила, погрязнув в рутине и самоуничижении.
Алиса оказалась тонкой, чувствующей девочкой с собственным взглядом на мир. Совсем не такой приземлённой, какой я её считала. Просто она, как и я когда-то, училась прятать свою настоящую сущность, чтобы соответствовать ожиданиям отца.
С Андреем мы общались только по вопросам, касающимся дочери. Он был холоден и официален, словно разговаривал с малознакомым человеком. Может быть, так оно и было — мы давно стали чужими друг другу.
Я устроилась на новую работу — в маленькую художественную студию, где преподавала лепку детям. Деньги были скромные, но мне хватало. А главное — впервые за много лет я чувствовала себя на своём месте.
Иногда я думала: а что, если бы Андрей не сказал тогда ту фразу про «выдуманный мир»? Продолжала бы я жить по инерции, забыв о себе настоящей? Наверное, да. И от этой мысли становилось жутко.
Разрушить брак было больно. Но гораздо больнее было бы продолжать разрушать себя.
Однажды, забирая Алису после наших выходных вместе, я столкнулась с Андреем в дверях нашей бывшей квартиры. Он окинул меня внимательным взглядом:
— Ты изменилась.
— Да, — просто ответила я. — Я стала собой.
— И тебе так лучше? — в его голосе сквозило неподдельное удивление.
— Мне так правильнее, — сказала я после паузы. — А лучше или хуже — покажет время.
Он кивнул, словно принимая мой ответ, и впервые за долгое время посмотрел на меня без осуждения:
— Знаешь, я тогда не понимал... да и сейчас не до конца понимаю. Но Алиса... она стала рисовать. Говорит, это у неё от тебя.
Я улыбнулась:
— У неё многое от обоих нас, Андрей. Просто ей нужна свобода быть и тем, и другим. Не заставляй её выбирать между «выдуманным» и «реальным» мирами. Они оба настоящие.
Он неуверенно кивнул. Я не знала, услышал ли он меня по-настоящему. Но для меня было важно сказать это вслух — для Алисы, для себя и, может быть, для него тоже.
Возвращаясь в свою маленькую квартиру, я думала о том, как одна фраза может изменить всё. Не потому, что в ней заложена какая-то особая сила, а потому, что иногда нам нужен всего лишь последний толчок, чтобы увидеть правду, которая давно стояла перед глазами.
Мой брак разрушился не из-за слов о «выдуманном мире». Он разрушался годами — медленно, незаметно, с каждым днём, когда я отказывалась от себя ради чужих представлений о правильной жизни. Но именно эта фраза заставила меня остановиться и задать себе вопрос: а что если настоящая я — не ошибка, которую нужно исправить? Что если мой «выдуманный» мир и есть та реальность, в которой я могу дышать полной грудью?
На подоконнике моей новой квартиры стояла та самая глиняная женщина с крыльями. Несовершенная, но свободная. Я посмотрела на неё и поняла: иногда нужно что-то сломать, чтобы наконец начать жить.