Мне 31 год, но есть одна ночь из моего детства, которую я до сих пор не могу забыть. Она не была откровенно жуткой, как в фильмах ужасов, но в ней было что-то необъяснимое, от чего по коже бегут мурашки. Я до сих пор ломаю голову, пытаясь понять, что же это было.
Мне тогда было 15 или 16 лет. Мы жили в старом частном доме на окраине города. Дом был уютный, но простой — без дверей между комнатами, только тканевые шторы отделяли одну часть от другой. Моя младшая сестра, которой было года три, спала с родителями в их комнате, а я занимала небольшую спальню в другом конце дома. Накануне мама затеяла большую стирку. Центрифуг тогда почти ни у кого не было, бельё отжимали руками, и оно долго сохло. Чтобы вода не капала на пол, мама развесила простыни и одежду на верёвках в кухне, а под ними расставила старые оцинкованные тазы. Их металлический блеск и лёгкий звон, когда в них попадали капли, были привычной частью нашего быта.
Той ночью я проснулась от странного звука. Сначала спросонья не могла понять, что это. Лежала в темноте, прислушиваясь, и вдруг осознала: это похоже на стук теннисного шарика, который кто-то ритмично отбивает об пол. Звук был чётким, отрывистым — тук-тук-тук, — совсем не похожим на случайный шум. Я подумала, что мне, наверное, мерещится, и решила, что это просто капли с белья падают в тазы. Но чем дольше я прислушивалась, тем яснее становилось: капли и этот стук — разные звуки. Капли падали медленно, с ленивым «плюх», а шарик — если это был шарик — прыгал быстро, энергично, как будто кто-то нарочно стучал им об пол, словно играя в настольный теннис.
Я приподнялась на кровати, сердце уже колотилось. В комнате было темно, только слабый свет луны пробивался через занавески. Звук доносился из кухни, которая находилась через две шторы от моей спальни. Я закуталась в одеяло, словно оно могло защитить меня от чего-то неизвестного, и, набравшись смелости, босиком пошла к кухне. Шаги мои были тихими, почти неслышными на деревянном полу, но каждый скрип половицы заставлял меня вздрагивать.
Когда я подошла к шторке, отделяющей кухню, звук стал громче. Теперь он был совсем близко — тук-тук-тук, быстро, настойчиво, прямо у моих ног. Я замерла, боясь отодвинуть ткань. Мама всегда оставляла на кухне маленький ночник, его тусклый оранжевый свет слегка пробивался через штору. Я глубоко вдохнула и резко отодвинула занавеску.
Кухня выглядела как обычно: верёвки с бельём, тазы на полу, отблески ночника на металлических поверхностях. Ничего странного. Но звук… Он не прекратился. Наоборот, он стал ещё отчётливее, словно шарик прыгал прямо передо мной, у самого пола, почти касаясь моих босых ног. Я опустила глаза, ожидая увидеть что-то — мячик, игрушку, может, мышь, возящуюся с каким-то мусором. Но там ничего не было. Пол был чистым, тени неподвижны, а звук продолжал раздаваться — быстрый, ритмичный, невозможный.
Я почувствовала, как по спине пробежал холод. Сердце стучало так громко, что казалось, оно заглушит этот шарик. Я отступила назад, но звук будто последовал за мной, не отставая ни на шаг. В панике я бросилась через дом к комнате родителей, чуть не запутавшись в шторах. Ворвалась к ним, задыхаясь, и начала сбивчиво объяснять про шарик, про звук, про кухню. Мама, разбуженная в три часа ночи, сонно посмотрела на меня и пробормотала: «Да что ты, доченька, приснилось тебе, спи». Папа только буркнул что-то про воображение подростков. Они явно не поверили ни единому моему слову, и я их не виню — в такой час всё кажется бредом.
Я осталась спать в их комнате, прижавшись к сестре, которая мирно посапывала. Звук шарика больше не вернулся, но я лежала с открытыми глазами до утра, боясь даже пошевелиться. На следующий день я обшарила кухню, заглянула под стол, за печку, проверила каждый угол. Никакого шарика, никакой игрушки, ничего, что могло бы издавать такой звук. Спросила у сестры, не играла ли она чем-то накануне, но она только пожала плечами — в свои три года она вряд ли бы устроила такой концерт посреди ночи.
Прошло больше пятнадцати лет, но я до сих пор не могу найти объяснения. Может, это был просто сон, который показался слишком реальным? Или что-то в доме — старые половицы, трубы, ветер? Но звук был таким чётким, таким живым, словно кто-то невидимый играл в игру, в которую я не была приглашена. Иногда я думаю: а что, если я всё-таки отодвинула бы штору чуть быстрее? Увидела бы я этот шарик… или того, кто его отбивал?