Я много раз летала на самолёте. Обычно всё проходило гладко: привычный гул двигателей, лёгкое волнение перед взлётом, облака за иллюминатором. Но после одного полёта, который до сих пор вызывает у меня мурашки, я стала бояться авиаперелётов. Эта история — не просто о турбулентности или технических неполадках. В ней есть что-то мистическое, необъяснимое.
Мне было 14 лет. Мы с семьёй — мама, папа и младший брат — возвращались в Киев с Кипра. Отпуск был чудесным: тёплое море, яркое солнце, беззаботные дни. Но в день вылета меня охватило странное чувство. Ещё в аэропорту, перед регистрацией, я вдруг ощутила необъяснимую тревогу. Сердце заколотилось, ладони вспотели, а в груди будто сжался холодный ком. Я попыталась объяснить это папе, но слова путались. Он обнял меня, сказал, что всё будет хорошо, что это просто нервы. Его спокойный голос немного помог, но где-то внутри остался осадок — предчувствие чего-то страшного.
Мы прошли регистрацию, сели в самолёт. Всё шло как обычно: стюардессы улыбались, пассажиры листали журналы, брат с восторгом смотрел в иллюминатор. Взлёт прошёл нормально, и я даже начала расслабляться, потягивая апельсиновый сок. Но вскоре самолёт попал в зону турбулентности. Не лёгкую, как иногда бывает, а сильную — кресла дрожали, посуда в тележке стюардесс гремела, а мой сок разлился прямо на колени. Я нервно вытерла пятно салфеткой и вдруг заметила её.
На соседнем ряду, через проход, сидела девушка. Лет двадцати, симпатичная, с длинными тёмными волосами и светлой кожей. Она была одета в простое белое платье, которое выглядело немного не по погоде — слишком лёгкое для осеннего Киева, куда мы летели. Мама, сидевшая рядом, тоже её заметила и шепнула: «Смотри, она чем-то на тебя похожа». Я нахмурилась, пытаясь разглядеть сходство, но вместо этого поймала её взгляд. Девушка смотрела прямо на меня — не отводя глаз, с какой-то странной настойчивостью. Это было не просто любопытство. Её взгляд будто пронизывал, и мне стало не по себе. Я отвернулась, но всё равно чувствовала, что она продолжает смотреть.
Турбулентность не утихала, и я старалась отвлечься, глядя в иллюминатор или на брата, который, несмотря на тряску, весело болтал о том, как круто летать. Но каждый раз, когда я поворачивалась в сторону девушки, она всё так же смотрела на меня. Её лицо оставалось спокойным, почти неподвижным, но глаза… Они были слишком глубокими, словно видели что-то, чего не видела я.
Самолёт начал снижение, и я вздохнула с облегчением — скоро мы приземлимся. Но тут произошло нечто странное. Раздался громкий механический звук, и самолёт резко качнуло. Стюардессы, которые только что разносили воду, быстро вернулись на свои места. Пассажиры зашептались, а я услышала, как кто-то позади сказал: «Шасси слишком рано выпустили». Самолёт начал раскачиваться ещё сильнее, словно его швыряло из стороны в сторону. На секунду погас свет, и в салоне повисла гнетущая тишина, прерываемая лишь скрипом обшивки и гулом двигателей.
Я никогда не видела родителей такими напуганными. Мама схватила меня за руку так сильно, что стало больно, и я заметила, как её губы едва заметно шевелятся — кажется, она читала молитву. Папа, обычно невозмутимый, вжался в кресло, его пальцы впились в подлокотники. Брат, которому было всего девять, похоже, воспринял всё как аттракцион и даже хихикнул, но я видела, как его глаза округлились от удивления.
В этот момент я снова посмотрела на девушку. Она всё ещё смотрела на меня, но теперь её губы шевелились, как будто она пыталась что-то сказать. Звука не было — в шуме салона я бы его не услышала, — но её взгляд стал ещё более пронзительным. Я почувствовала, как по спине пробежал холод. Кто она? Почему она так смотрит? И что она хочет мне сказать?
Паника в салоне нарастала. Никто не кричал, но напряжение было осязаемым. Пассажиры сидели, вцепившись в кресла, некоторые закрыли глаза, кто-то тихо шептал. Стюардессы, пристёгнутые к своим местам, старались сохранять профессиональное спокойствие, но их лица выдавали тревогу. Самолёт продолжал трястись, и мне казалось, что мы падаем.
Но каким-то чудом мы всё же приземлились. Посадка была жёсткой — самолёт буквально ударился о полосу, и я услышала, как кто-то ахнул. Но мы были на земле. Живые. Салон наполнился облегчёнными вздохами, кто-то даже зааплодировал. Я сидела, оцепенев, не в силах поверить, что всё закончилось. Мама обняла меня, папа выдохнул, а брат заявил, что это было «круче, чем в парке аттракционов».
Выходя из самолёта, я заметила, что девушка идёт рядом. Она двигалась плавно, почти бесшумно, и я не могла отвести от неё взгляд. Мы спустились по трапу и сели в автобус, который вёз нас к терминалу аэропорта. Я специально следила за ней, пытаясь понять, кто она такая. Но в какой-то момент, пока автобус тронулся, девушка исчезла. Просто испарилась. Я огляделась — её не было ни среди пассажиров, ни за окном. Как будто она растворилась в воздухе.
В аэропорту, пока мы ждали багаж, я рассказала обо всём маме. Она выслушала молча, а потом задумчиво сказала: «Может, это был твой ангел-хранитель. Говорят, они иногда появляются в трудные моменты». Я не знала, что ответить. Ангел-хранитель? Призрак? Галлюцинация от стресса? Я до сих пор не могу объяснить, кто была эта девушка и почему она так настойчиво смотрела на меня. Но одно я знаю точно: тот полёт изменил моё отношение к самолётам. Теперь каждый раз, садясь в кресло у иллюминатора, я невольно оглядываюсь — вдруг она снова там, в соседнем ряду, с тем же пронзительным взглядом.