Весна наступила неожиданно быстро. Настя старалась больше не цеплять Соню. Ну есть она, и ладно. Сыта, обута. В книжках вон сидит. Пацаны ей натаскали.
С ними, кстати, Соня иногда разговаривала. Недолго, но отвечала не только «да» или «нет». А уж мальчишки расстарались. Попросили Федора помочь, готовили сюрприз Соне.
У девчонки день рождения через месяц, так они, закрывшись в сарае, мастерили ей стол с зеркалом. Как у модниц взрослых. Настя сначала разогнать их хотела, ишь чего удумали, но, потом решила — пусть. Лишняя наука рукам.
Соня не понимала, что происходит. Настя протянула ей новый, красивый, кружевной платок. Помогла завязать красиво на ежике девочки. Соня даже перед зеркалом несколько раз крутнулась. А потом Федор достал новое платье. Такое… Соня даже рот открыла. Она никогда такого не видела…
Ну, а когда мальчишки стол принесли… Соня долго его гладила, Насте даже показалось, что девочка улыбнулась. А потом обняла поочередно всех братьев…
С того дня мальчишки и Соня сдружились по-настоящему. Они часами трещали о чем-то в своей комнате. Смеялись. Но, как только появлялась Настя, Соня сразу уходила к себе и сидела там молча. Настю это страшно бесило. Вот что ей не так? Одета, обута… Чего нос-то воротит? Хотя пусть воротит, ей, Насте, заботы меньше.
Тут огород начался, так вообще не до переживаний. В этом году собрались еще одного поросенка брать, чтоб продать потом. Это ж теперь на четверых надо было одежду покупать. Пенсию, что Соне назначили, Настя скомандовала не трогать.
— Не объест. А так ей на потом. Пусть копится, а то и свадебное платье купить не на что будет.
Федор согласно кивнул. Он всегда кивал, когда Настя дело говорила. А дело она говорила почти всегда. Одного не мог понять Федя, почему с Соней у них никак не ладится… Уж столько вместе. С мальчишками Соня хорошо, с ним нормально, а как Настю видит, так каменеет. И Настя как-то особого рвения к ней не проявляет…
***
Как-то раз, Настя как раз цветы в палисадник высаживала, к ней со всех ног принесся соседский пацан:
— Тетя Настя! Там ваших бьют!
Настя выпрямилась:
— Кого наших?
— Всех ваших!
И пацан бросился прочь. А Настя, подобрав юбки, бросилась к речке, куда направились полчаса назад все дети.
Драку увидела издалека. Дрались ее мальчишки с целой толпой таких же мальчишек. Стояли спинами друг к другу, а в центре, за их спинами Сонька… От деревни уже мужики бежали, потрясая ремнями в руках… Как пацаны отцов-то увидели, так и рассыпались, кто куда…
Настя ощупывала своих.
— Ох, ох, как же это… Что же это…
У Мишки рассечена бровь. У Андрея расплывался здоровенный фингал под глазом, а у Сергея все плечо содрано…
Соня рыдала.
— А ну говорите, что у вас произошло?
Мишка шмыгнул носом:
— Мы купаться пришли… Ну, разделись, Сонька платок свой сняла, а все накинулись на нее дразнить. Ну и вот…
— И вы решили заступиться?
Сергей серьезно посмотрел на мать:
— А что, нам нужно было идти купаться?
Андрей пробасил:
— Она все-таки сестра нам. Почему ее кто-то обижать должен…
Настя поднялась с колен.
— Идите вы уже домой…
Сама шла следом. За что в их семью это наказание свалилось? Ну, неплохая, наверное, девчонка, но лучше бы она жила в другом месте…
У дома Васильевна ждала:
— Настя, что это в деревне говорят? Что мальцев твоих чуть не поубивали из-за приблуды?
Настя остановилась. В душе начала зарождаться буря:
— Из-за кого?
Васильевна вытаращила глаза:
— Из-за приблуды… Ты же сама ее так называешь…
— А ты, значит, готово дело, понесла по деревне… А я, как хочу, так и называю! А ты не смей!
Настя погрозила пальцем у самого носа Васильевны, да так активно, что старушка отступила назад, да чуть не упала….
— Не сметь! Ни тебе! Никому! А то ты меня знаешь!
Настя захлопнула за собой калитку, а Васильевна даже перекрестилась:
— Свят, свят… Точно, приблуда скоро их всех с ума сведет! Бабка-то у нее кто была?
Васильевна осмотрелась, не понимая, с какой улицы начать нести новую новость в массы, но, потом послюнявила палец, выставила и пошла, куда ветер показал.
Настя закрыла за собой калитку и расплакалась. Ну за что ей это все? За что? Жили себе спокойно, не тужили…
— Мам, ты чего плачешь?
Мальчишки и Соня, оказывается, в дом не ушли еще. Настя обычно вообще не плакала. Ну, по крайней мере, если сильно надо было, то чтоб никто не видел…
— Я? Я…
Она растерялась…
— А вот потому что лук вообще не растет! И цветы вот, совсем не хотят приживать! И вообще! В дом идите!
Дети поспешно скрылись в доме.
Вечером долго с Федором разговаривали.
— Федь, делать-то что? Ее клевать будут, мальчишки драться будут.
Федя упрямо мотнул головой:
— А пусть дерутся! Они свою сестру защищают, а значит, правы.
— А если пришибут кого, или их?
— Ну, ты уж совсем… Они же дети…
Но, особой уверенности в голосе мужа Настя не услышала. Решила, будет думать сама. У Феди сейчас посевная, он с ней разговаривает, а сам засыпает…
Ночью Настю разбудил какой-то странный звук… Как будто шепчет кто-то. Она тихо встала. Думала, может у мальчишек что, но нет, шепот шел откуда-то из большой комнаты. Выглянула тихо и замерла.
У небольшой иконки, которая стояла за вазой, чтоб никому в глаза не бросалась, стояла на коленях Соня и горячо шептала:
— Боженька, я знаю, ты хороший… Ты сколько раз мне помогал, когда я просила, чтобы мама и папа уснули… Помоги мне в последний разочек, я больше никогда ничего просить не буду. Пусть у тети Насти цветы хорошо растут, и вообще все. Она из-за них так расстраивается. А если они хорошо расти будут, ей не нужно будет расстраиваться, и тогда она сможет меня полюбить. Ты, боженька, как-нибудь тихонько дай ей знать, что я буду очень хорошей дочкой. Я умею посуду мыть, я все помогать буду. И баловаться не буду, и просить ничего не буду. У меня теперь и так всего навалом. Но вдруг, она тебя услышит, и сможет меня полюбить, и захочет стать моей мамой… Ты постарайся, боженька, а я тебе, все что хочешь… Хоть самое красивое платье, хоть конфеты все свои отдавать буду…
Соня поднялась с колен, а Настя отшатнулась в комнату. Она закусила руку, чтоб не заплакать, не зарыдать в голос…
Утром возле магазина к ней подошли бабы:
— Настя, ты скажи, что делать-то будем? Это что же, из-за твоей приблуды теперь все наши мальчишки ругаться будут да драться?
Настя закусила губу, хотела промолчать, но тут одна из теток сказала:
— В детский дом ее отправить надо. Таким, как она, там самое место.
Настя осторожно поставила сумку, повернулась к говорившей:
— Это не твоя ли корова замычала, Свет? Говоришь, моей Соньке в детском доме место? А ведь она ничего плохого не делала… В отличие от твоей дочки… Не твоя ли Машенька в прошлом году у Степаныча пьяного все деньги из кармана вытащила и сладостей на них накупила?
Настя на наступала на побледневшую женщину.
— Ты, Свет, язык-то свой попридержи, а заодно и воспитательную работу с дочкой проведи. Или, думаешь, я не знаю, кто весь сыр-бор на речке-то начал?
Настя резко повернулась к остальным бабам:
— Ну, может быть, еще кому-то моя дочь мешает?
— Настя, какая она тебе дочь? Она ж приблуда…
— Я вам всем сказала — дочь. Зарубите себе это на носу. А от кого хоть раз услышу «приблуда», так и знайте! Лысыми ходить будете, все волосья повыдираю!
Настя взяла сумку и спокойно пошла к дому, а бабы так и остались стоять. Потом из баб сказала:
— А права Настя… Нам не только волосья повыдирать надо, а и языки… Это ж надо, на ребенка ополчились. Девке и так в жизни досталось, не позавидуешь…
— Это все Васильевна воду мутит. Где она?
Но Васильевна была уже далеко. Стартанула сразу, как только Настя сумку поставила. Не, ну кто ж знал? Она-то думала, что поможет Насте, видела же, что тяготит ее девчонка, а тут все наоборот получилось…
Настя вдруг остановилась и развернулась в сторону магазина. Бабы попятились, но она прошла мимо, как будто их и нет. Продавщица, которая все время разборок на крыльце стояла, быстро шмыгнула за прилавок:
— Забыли чего, Анастасия Алексеевна?
— Да, забыла… Скажи-ка, Зин, есть у тебя бантики какие красивые?
— Есть, а как же… Вот синенькие, красненькие…
— А вот те, розовые?
— Ой, это дорогие, смотрите, какие красивунные.
Настя улыбнулась.
— Вот, их мне и давай!
Бабы проводили взглядом Настю, и молча разошлись.
Мальчишек не было.
— Соня, а мальчики где?
— На речку пошли.
— А ты чего не сними? Боишься?
— Нет… Не хочу, чтобы они из-за меня…
Настя почувствовала, как у нее сжалось сердце.
— Соня, иди-ка ко мне.
Девочка послушно подошла.
— Смотри, что я тебе купила…
Соня огромными глазами смотрела на широкие ленты бантов. Пальчиками осторожно ощупывала их.
— Мне?
— Да… Давай-ка, мы сейчас постараемся и завяжем их.
Они возились долго. Коротенькие волосы так и норовили выскочить, то с одной, то с другой стороны. Наконец, Настя с облегчением выдохнула.
— Готово, иди скорее смотрись в зеркало.
Соня восхищенно смотрела на свое отражение.
— Красиво… Спасибо.
Настя подошла, села на кровать Сони, взяла ее за руку.
— Соня… Можно, я кое о чем попрошу тебя?
— Да.
— Соня, если ты когда-нибудь захочешь называть меня мамой, я буду только счастлива. А мальчишки… Пусть дерутся! На то они и мальчишки, чтоб сестру защищать.
У Сони с ее пушистых ресниц сорвалась слезинка, потом еще одна и еще. А потом она прижалась к Насте, обняла ее ручонками:
— А можно, можно я сразу буду тебя мамой звать?
Настя плакала, Соня вообще захлебывалась в слезах.
— Конечно, можно, моя хорошая… Все у нас будет хорошо. И в школу мы с тобой пойдем самые красивые, и учиться хорошо будем, а еще я научу тебя печь пироги… Хочешь пирог? Мы можем прямо сейчас испечь…
Соня, шмыгая носом, кивнула:
— Хочу… Мальчикам и папе…
Ночью Настя снова проснулась. Снова шепот.
Она выглянула из комнаты. Соня стояла на коленочках и держала перед собой ту самую иконку:
— Боженька, спасибо тебе большое. Я больше никогда и ничего просить не буду. Ты теперь помоги тем, кому так же плохо, как мне было. А у меня теперь мама есть. Она со всем сама справится, потому что она знаешь какая? Она лучше всех!
Настя улыбнулась, вернулась под одеяло к Федору, закрыла глаза и счастливо улыбнулась. Может быть, бог и ее молитвы услышал… Когда родила третьего пацана, так плакала сначала, все причитывала — ну почему не девочка? Как же хочется маленькую принцессу… Вот и появилась у нее принцесса. Да такая удачная, что с пеленками и распашонками уже возиться не надо.
Автор: Ирина Мер
Янтарные бусы
– Зинка, совесть у тебя есть? – Чубкина, руки в боки, ноги на ширине плеч, раззявила варежку, хрен заткнешь, - я тебя спрашиваю, морда ты помойная? А? Глаза твои бесстыжие, напаскудила, и в сторону? Я не я, и лошадь не моя? А ну, спускайся! Спускайся, я тебе говорю.
Зинка сидела на крыше. Как она туда забралась, и сама не помнит. Но от Чубкиной Людки и в космос улетишь, не заметишь. Страху эта бабенка нагнать может. У нее не заржавеет. С крыши Чубкина кажется не такой уж и большой: кругленький колобок в халате. Но это – оптический обман: у Чубкиной гренадерский рост, и весит Чубкина, как хороший бегемот.
«И угораздило меня…» - нервно думает Зинка, - «Теперь век на крыше сидеть буду»
Ее раздражало, что Чубкина орала на всю ивановскую, позоря несчастную Зинку. Хотя, чего тут такого удивительного? Зинка опозорена на весь поселок не раз, и не два. Зинка – первый враг супружеского счастья, кошка блудная. Так ее величают в Коромыслах, большом селе Вологодской области. Зинку занесли сюда жизненные обстоятельства, о которых она предпочитала молчать.
Зинка задолжала кое-кому очень много рублей. Пришлось продавать квартиру. Дяди в кожаных куртках попались гуманные. В чистое поле ее не выгнали, отправили Зинку в село, в домик о трех окнах и дряхлой печке – живи, радуйся, и не говори, что плохо с тобой поступили. Пожалели тебя, Зинка, ибо ты – женского полу, хоть и непутевая. Так что, можешь дальше небо коптить и местных баб с ума сводить. Это твое личное дело, и дядей не касается, тем более, что натешились тобой дяди вдоволь! Скажи спасибо, что не продали Суренчику – сидела (лежала, точнее) бы у него, пока не подохла.
Зинка коптила и сводила с ума. Местный участковый Курочкин зачастил в храм, где задавал один и тот же вопрос:
- За что? Чем я провинился, Господи?
Господь молчал, сурово взирая с иконы на Курочкина, словно намекал Курочкину на всякие блудные мыслишки, которые тоже гуляли в круглой Курочкинской голове. А все из-за Зинки, так ее растак, заразу. Мало того, что мужичье в штабеля перед Зинкой укладывалось, так и Курочкин, между прочим, уважаемый всеми человек, закосил глазами и носом заводил. Сил не было держаться – Зинка манила и кружила несчастную Курочкинскую башку.
Дело в том, что Зинка уродилась на свет писаной красавицей. Джоли отдыхает, короче. Все, ну буквально все в ней было образцом гармонии и совершенства. И зеленые глаза, и брови, и алчные, зовущие к поцелую губы, и высокая грудь, и тоненькая, тоненькая талия, как у Анжелики на пиратском рынке. И вот это создание, достойное кисти Ботичелли, родилось в простой рабочей семье! Папка с мамкой и рядом не стояли. Обыкновенные вологодские физиономии, носики картошкой, глаза пуговицами и щербатые рты.
Папка Зинки всю жизнь потом жену травил:
- Не мое, - говорил, - изделие! Где, - говорил, - сработала? . . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>