Дождь барабанил по лобовому стеклу, словно кто-то сыпал на машину горсти гальки. Я вцепилась в руль, чувствуя, как пальцы немеют от напряжения, и пыталась дышать ровно. Кирилл сидел рядом, уставившись в телефон, его лицо освещал холодный свет экрана.
Тишина в машине была густой, как смола, и я знала: одно слово — и она вспыхнет, как спичка.
— Ты правда думаешь, что это нормально? — мой голос сорвался, хотя я старалась говорить спокойно. — Вера будет жить у нас? В нашем доме? С Димой?
Кирилл поднял глаза, его взгляд был тяжелым, как свинец. Он потер щеку, и я заметила, как напряглись его скулы.
— Анна, мы это обсуждали, — сказал он, и в его голосе была усталость, смешанная с упрямством. — Вера в беде. Дима — мой сын. Я не могу их бросить.
Я стиснула зубы, чувствуя, как гнев вскипает внутри, как чайник на плите. Дима. Его сын. Их сын. Мальчик с вихрастой челкой и глазами Кирилла, которого я видела только на старых фото.
Ему десять, и он — их вечная связь, как цепь, которую не разорвать. Но Вера? Вера — это буря, которая рушит все на своем пути. И я не хотела пускать ее в наш дом, как волка в овчарню.
— Ты хоть понимаешь, что она устроит? — почти выкрикнула я, сжимая руль. — Она всегда так делает, Кирилл! Врывается, сеет хаос, а потом уходит, оставляя нас в руинах!
Кирилл вздохнул, его пальцы замерли над экраном. Он хотел что-то сказать, но я не дала.
— Это мой дом! — продолжала я, чувствуя, как голос дрожит. — Наша жизнь! А ты… ты даже не спросил меня!
Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула вина, но тут же исчезла.
— Анна, хватит, — сказал он резко. — Это временно. Месяц. Ради Димы.
Я проглотила ком в горле. Месяц. Тридцать дней ада. И я знала: Вера сделает их невыносимыми.
***
Мы с Кириллом женаты четыре года. Я — его вторая жена, и это всегда ощущалось, как тень, крадущаяся за мной по пятам. Вера была первой — его юной любовью, его ошибкой, его шрамом.
Они поженились в двадцать с небольшим, ослепленные страстью. Вера была как факел: яркая, жгучая, опасная. Рыжие волосы, фигура модели, смех, от которого мужчины теряли голову. Но за этой красотой скрывался хаос.
Она обожала роскошь, скандалы и драму, которую сама же создавала. Кирилл не выдержал. Через три года, когда Дима только начал ходить, он ушел, оставив ей квартиру и обязательства.
Я встретила Кирилла, когда он был похож на выгоревший лес — еще стоит, но уже не тот. Высокий, с усталыми зелеными глазами и улыбкой, которая грела, как солнце.
Мы строили жизнь с нуля: снимали тесную квартиру, копили на диван, мечтали о детях. Я думала, Вера — это прошлое, как пыльный альбом на полке. Но она всегда возвращалась. То просила денег, то привозила Диму на выходные. Я терпела, стиснув зубы, ради Кирилла. Но теперь она зашла слишком далеко.
***
Недавно Вера позвонила. Ее голос, хрипловатый, как у певицы из дымного бара, звучал через динамик, пока я резала лук на кухне. Ее выгнали из съемной квартиры за неуплату, любовник-бизнесмен сбежал, оставив ее с долгами. «Кирилл, мне некуда идти, — сказала она. — Дима не может жить на улице». И Кирилл, мой добрый, наивный Кирилл, сказал: «Приезжайте».
— Я не хочу, чтобы она была здесь! — выкрикнула я, сворачивая к нашему дому. Дождь утих, но небо давило, как бетонная плита. — Она все разрушит, Кирилл! Ты это понимаешь?
Он потер виски, его пальцы дрожали — его привычка, которая всегда выдавала нервы.
— Анна, это ради Димы, — сказал он, и его голос был как натянутая струна. — Он мой сын. Я должен.
— А я? — мой голос сорвался, и я ненавидела себя за это. — Я для тебя никто? Ты даже не спросил, хочу ли я этого!
Кирилл молчал, и это молчание резало, как нож. Машина остановилась у подъезда, и я заглушила двигатель, но не вышла. Сердце колотилось, как загнанный зверь.
Мы поднялись на второй этаж, и запах сырости в подъезде смешивался с ароматом чьего-то ужина.
Кирилл открыл дверь, и там, в нашей гостиной, стояла Вера. Высокая, с копной рыжих волос. На ней было платье цвета изумруда, слишком тесное, слишком вызывающее. Она улыбнулась, и я почувствовала, как мороз пробежал по коже.
— Анна, дорогая, — ее голос был сладким, как сироп, но глаза — холодными, как лед. — Спасибо, что приютили. Это ненадолго.
Рядом стоял Дима, худенький, с рюкзаком’ Его взгляд был прикован к полу, и я почувствовала укол вины. Он не виноват. Но Вера… Вера была как яд.
— Добро пожаловать, — выдавила я, и мой голос треснул, как сухая ветка. Кирилл коснулся моего плеча, но я отстранилась.
Прошла неделя, и Вера расползлась по нашему дому, как плесень.
Она готовила, напевая песни, которые, я знала, будили в Кирилле старые воспоминания. Она смеялась, касалась его руки, когда он подавал ей соль, и каждый раз, когда я входила, ее глаза блестели, как у хищника. Я пыталась держаться — ради Димы, ради себя. Но каждый день был как танец на раскаленных углях.
Вера провоцировала. То оставляла свои духи на моем комод. Я молчала, но внутри меня все горело.
Кирилл тоже чувствовал это. Он стал резким, отводил взгляд, но однажды, когда Вера начала вспоминать их молодость, он рявкнул: «Вера, хватит. Это прошлое».
Но она не унималась. Она наслаждалась моим напряжением, моими сжатыми кулаками, моими взглядами, когда она поправляла Кириллу волосы. Дима видел это. Он стал тише, прятался в комнате, и я замечала, как он смотрит на мать — с любовью, смешанной с усталостью.
И тогда случился тот вечер.
Я вернулась с работы, голова гудела, как старый трансформатор. В гостиной смеялись — Вера и Кирилл. Она сидела на диване, слишком близко, ее рука лежала на его локте. Я замерла, чувствуя, как кровь стынет.
— Анна! — Вера повернулась, ее улыбка была острой, как бритва. — Присоединяйся, мы тут болтаем о старых деньках.
Кирилл отодвинулся, его лицо напряглось. Я хотела крикнуть, но горло сжалось. И тогда Вера сделала это. Она наклонилась и поцеловала его — быстро, в губы, глядя мне в глаза. Ее улыбка была вызовом, насмешкой, победой.
Я ахнула, как будто меня ударили. Кирилл отпрянул, его лицо побагровело.
— Вера, ты что?! — рявкнул он, вставая.
Но я уже не слушала. Мир сузился до ее рыжих волос, ее торжествующего взгляда. Я швырнула сумку на пол, и она грохнулась, как выстрел.
— Ты! — я шагнула к ней, дрожа от ярости. — Это мой дом! Мой муж! Убирайся!
Вера вскинула брови, притворно удивившись.
— Анна, это была шутка, — сказала она, но ее тон был ядовитым.
Кирилл встал между нами, его руки дрожали.
— Хватит! — крикнул он. — Вера, ты зашла слишком далеко. Анна, успокойся!
Но я не могла. Слезы жгли глаза, и я ненавидела себя за них.
— Ты знал, кто она! — кричала я, глядя на Кирилла. — И все равно пустил ее сюда! Это на тебе!
Дима появился в дверях, его глаза были огромными, испуганными.
— Не кричите, — сказал он тихо, и его голос резанул, как стекло.
Вера встала, ее движения были плавными, театральными.
— Пойдем, Дима, — сказала она, беря его за руку. — Нам здесь не рады.
Я схватила Кирилла за рукав, не давая ему шагнуть за ней.
— Пусть уходят, — прошипела я. Но в глубине души я знала: это не конец.
Дни тянулись, как жвачка. Вера осталась — Кирилл умолял дать ей шанс ради Димы. Но дом стал полем боя. Она продолжала свои игры: то обнимала Кирилла, помогая ему чинить кран, то шептала ему что-то, когда я была рядом. Я видела, как он отстраняется, но не останавливает ее. И это рвало меня на части.
Однажды ночью я не выдержала.
— Почему ты позволяешь ей? — спросила . — Ты же видишь, что она делает. Почему не остановишь ее?
Кирилл повернулся, его лицо было измученным.
— Я пытаюсь, Анна, — сказал он. — Но она мать Димы. Я не могу просто…
— А меня ты можешь потерять? — перебила я, и мой голос дрогнул. — Потому что я на грани, Кирилл.
Он молчал, и это молчание было ответом. Я отвернулась, чувствуя, как слезы текут по вискам.
Перелом случился через две недели.
Я сидела на кухне, когда услышала их голоса. Вера и Кирилл в гостиной. Она смеялась. Я встала, чувствуя, как гнев меня одолевает и шагнула к двери. Вера стояла у окна, ее рука лежала на спине Кирилла, и она произносила: «Ты всегда был таким… моим».
Я хотела ворваться, но остановилась. Что-то во мне щелкнуло. Я поняла: если я сейчас закричу, Вера выиграет. Она хочет моей слабости. Вместо этого я ушла в спальню и закрыла дверь.
На следующий день я поговорила с Димой. Он сидел в своей комнате, листая комиксы. Его лицо было хмурым, как осеннее небо.
— Дима, — сказала я, садясь рядом. — Тебе тут… нормально?
Он пожал плечами.
— Не очень, — буркнул он. — Мама всегда все портит.
Я замерла. Его слова были как свет в конце туннеля.
— А ты хочешь, чтобы она уехала?
Он посмотрел на меня
— Хочу, но папа не отпустит.
Я улыбнулась, чувствуя, как внутри загорается искра.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказала я.
На следующее утро я подошла к Вере. Она сидела на кухне, лениво помешивая кофе. Ее волосы горели в солнечном свете, как пламя.
— Вера, — сказала я, и мой голос был твердым, как камень. — Ты уедешь. Завтра. Я нашла тебе квартиру, дам денег на аренду. Но ты уедешь.
Она рассмеялась, но ее глаза были настороженными.
— А если я откажусь? — спросила она. — Кирилл не позволит тебе выгнать Диму.
Я шагнула ближе, глядя ей в глаза.
— Дима останется с нами, — сказала я. — А ты уйдешь. Или я уйду. И заберу с собой все, что у нас с Кириллом есть. Ты этого хочешь?
Вера молчала, ее пальцы сжали кружку. Впервые она выглядела потерянной. Я повернулась и вышла, чувствуя, как сердце бьется. Это был мой ход.
Вера уехала через два дня. Я сдержала слово: нашла ей жилье, дала денег. Дима остался с нами на выходные, и я видела, как Кирилл смотрит на него с теплом, которого я давно не замечала. Вера исчезла, как дым, и я знала: она не вернется.
Но я изменилась. Я больше не боялась ее тени. Дима стал частью нашей жизни, и я поняла, что могу быть не только женой, но и той, кто дает ему дом. Кирилл обнял меня вечером, его руки были сильными, родными.
— Спасибо, — сказал он тихо. — За все.
Я улыбнулась, чувствуя, как тяжесть уходит.
— Мы справимся, — ответила я.
За окном светило солнце, и впервые за месяц я дышала свободно.