Капли дождя барабанили по окну, размывая очертания вечернего города. Часы показывали почти десять вечера, а Алина всё не могла оторваться от чертежа. Глаза уже слезились от усталости, но она знала — если закончит этот проект к утру, шеф наверняка оценит. Может, наконец-то даст то повышение, о котором она мечтала целых три года.
В тридцать пять быть младшим дизайнером — это почти стыдно. Сколько раз ей приходилось выбирать между карьерными амбициями и банальной оплатой счетов... Не сосчитать. Жизнь словно нарочно проверяла, сколько она выдержит.
Телефон завибрировал так неожиданно, что Алина вздрогнула, случайно проведя жирную линию через весь чертёж.
«Мама» — высветилось на экране.
Алина застыла, глядя на мигающее имя. За последние пять лет мать звонила ей всего дважды: поздравить с днём рождения и сообщить об уходе отчима. И оба раза их разговор ограничивался формальными фразами, за которыми каждая скрывала свою боль.
— Да, слушаю, — наконец ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Алиночка... — Голос матери дрожал. В нём чувствовалась та особая интонация, которую Людмила Петровна всегда использовала, когда хотела что-то получить. Алина помнила её с детства — полуплач, полумольба, идеально рассчитанная, чтобы пробуждать чувство вины.
Память, которая не отпускает
— Что случилось? — Алина прижала телефон плечом к уху, пытаясь стереть ластиком лишнюю линию на чертеже. Руки предательски дрожали.
— Мне нужно с тобой поговорить. Срочно, — в голосе матери звучало отчаяние, которое даже ей, мастеру манипуляций, было бы сложно сыграть.
— Я занята, мама. У меня дедлайн.
— Кирилл выгнал меня из квартиры, — слова матери упали как камни в тишину кабинета. — Мне негде жить.
Алина закрыла глаза. Образы десятилетней давности нахлынули с такой силой, словно это было вчера. Холодная комната в районном суде. Судья, монотонно зачитывающий решение о разделе наследства после кончины бабушки.
Бабушкина двухкомнатная квартира в Тверском районе — единственная ценность, которую старушка сумела сохранить за свою долгую, трудную жизнь.
И мама, её собственная мать, со странным блеском в глазах шепчет ей перед заседанием:
— Ты же понимаешь, Алиночка, Кириллу нужнее. У него семья, ребёнок. А ты молодая, красивая, найдёшь себе богатого мужа. Зачем тебе половина старой квартиры?
Молодая и глупая Алина тогда сделала то, о чём жалела каждый день последние десять лет — согласилась отказаться от своей доли наследства в пользу брата.
— Мама, — медленно произнесла она сейчас, — почему ты звонишь мне, а не своему любимому сыну?
— Он... — мать запнулась. — Он сказал, что ему сейчас тяжело. Вторая жена, ипотека, бизнес разваливается. Не хочет видеть меня в своём доме.
— В вашем доме, — тихо поправила Алина. — В том самом, который должен был быть наполовину моим.
Молчание на другом конце линии тянулось, казалось, вечность.
— Алина, я знаю, что была не права, — наконец произнесла мать. — Но мне действительно некуда идти.
Цена прошлого
Алина отложила карандаш. Воспоминания продолжали всплывать, словно кто-то перелистывал страницы её памяти. Вот она стоит перед дверью квартиры профессора Левинсона — отца её тогдашнего парня Андрея. Униженно просит одолжить деньги на лечение.
В больнице у Андрея обнаружили редкую форму гломерулонефрита, и единственный шанс был — дорогостоящая операция в Израиле. Двести тысяч долларов. Именно столько стоила её доля бабушкиной квартиры.
— Ты просто очередная девица, охотящаяся за деньгами моего сына, — холодно ответил тогда профессор. — Убирайся.
А через два месяца Андрея не стало. И вместе с ним растаяла та Алина, которая верила в справедливость и доброту людей.
— Давай встретимся, — наконец сказала она в трубку. — Завтра, в пять вечера, в кафе «Бристоль».
— Спасибо, доченька, — облегчение в голосе матери было почти осязаемым.
Алина не ответила. Она просто положила трубку и долго смотрела в окно на расплывающиеся в дождевой пелене огни города.
Встреча двух незнакомцев
Кафе «Бристоль» выбрала не случайно. Именно сюда десять лет назад Андрей привёл её на их первое свидание. Старое кафе притаилось на перекрестке, как будто стеснялось своей несовременности. Дверь скрипела так же противно, как и десять лет назад.
Алине казалось, что тут вообще время остановилось — те же выцветшие клетчатые скатерти, потертые до дыр меню, даже запах точно такой же — смесь ванили, корицы и крепкого кофе.
Мать опоздала. Как обычно. Целых двадцать минут Алина гипнотизировала входную дверь, пока та наконец не распахнулась.
Женщина, переступившая порог, совсем не походила на ту Людмилу Петровну, которую Алина помнила. От былой красоты, которой мать так гордилась, не осталось и следа. Старое пальто с обтрепанными рукавами, седые волосы кое-как забраны в пучок, потухший взгляд...
Алина с трудом подавила внезапный укол жалости.
— Ты все-таки пришла, — с шумным вздохом облегчения мать буквально рухнула на стул напротив.
— Я всегда держу своё слово, — ответила Алина, внимательно разглядывая мать. — В отличие от некоторых.
Мать вздрогнула, будто от пощечины, но промолчала. Только пальцы, теребящие потертый ремешок сумки, выдавали ее нервозность. Алина невольно задержала взгляд на этой сумке. Надо же, столько лет прошло, а мать все ещё носит ее подарок. Помнится, тогда, на мамино пятидесятилетие, она отдала за нее почти всю первую зарплату. Целый месяц потом на обедах экономила...
— Рассказывай, — Алина кивнула официанту, заказывая две чашки чая. — Что произошло с квартирой бабушки?
— Кирилл... — мать замялась. — Он продал её три года назад. Сказал, что вложит деньги в какой-то перспективный бизнес, будет нам всем на старость. А потом... всё пропало. Какое-то мошенничество, я так и не поняла. Он плакал, говорил, что его самого обманули.
— И ты мне не сказала, — это был не вопрос, а констатация факта.
— Зачем тебе было знать? — мать смотрела куда-то в сторону. — Ты уже и так нас почти не навещала.
— А когда он тебя выгнал?
— Месяц назад, — мать достала из сумки мятый носовой платок. — Когда женился второй раз. Его новая жена... говорит, что я создаю негативную энергетику в их доме.
Алина слушала, не перебивая. Странное чувство заполняло её изнутри — не злорадство, не гнев, даже не обида. Скорее усталость и какое-то отстранённое понимание неизбежности происходящего.
— А где ты была этот месяц?
— У Зинаиды, моей бывшей коллеги. Но у неё сын вернулся из армии, им самим тесно...
Официант принёс чай. Мать обхватила чашку ладонями, словно пытаясь согреться.
— Ты изменилась, — неожиданно сказала она, поднимая глаза на дочь. — Стала... жёстче.
— Жизнь научила, — коротко ответила Алина.
Неудобная правда
— Я не предавала тебя! — в голосе матери появились знакомые истерические нотки. — Я думала о благе семьи. Кирилл тогда был в таком положении...
— А о моём положении ты подумала? — Алина наклонилась вперёд. — Ты знала, зачем мне были нужны деньги от продажи той квартиры?
Мать отвела взгляд.
— Для какой-то поездки с твоим музыкантом...
— Его звали Андрей, — Алина произнесла имя медленно, почти по слогам. — И ему нужна была операция. У него были проблемы с почками. Без неё он не мог жить дольше года.
— Но ты же была так молода, — мать покачала головой. — Эти юношеские увлечения проходят, а семья...
— Он «ушёл», мама, — голос Алины был тих, но каждое слово ложилось между ними как камень. — Через два месяца после того, как ты убедила меня отказаться от моей доли наследства.
Людмила Петровна побледнела.
— Я не знала...
— Потому что не спрашивала. Никогда не спрашивала, что происходит в моей жизни. Тебя интересовал только Кирилл и его «перспективный бизнес».
Мать опустила голову.
— А знаешь, что самое ироничное? — продолжила Алина. — В тот день, когда вы с Кириллом праздновали покупку его новой машины на деньги от бабушкиной квартиры, я стояла в очереди в социальную столовую. Потому что отдала последние деньги на лекарства для Андрея.
— Почему ты ничего не сказала? Не попросила помощи? — голос матери дрожал.
— А что, ты бы помогла? — Алина усмехнулась. — Тебе легче было поверить в то, что какой-то музыкант просто прихоть твоей дочери. А не в то, что она может по-настоящему любить и страдать.
Людмила Петровна молчала, лишь солёные дорожки бороздили её морщинистые щеки.
— И вот теперь, — Алина сделала глоток остывшего чая, — когда твой любимый сын выставил тебя на улицу, ты вспомнила о моём существовании.
Поворот, которого никто не ожидал
— Я виновата перед тобой, — наконец произнесла мать. — Я понимаю, что ты имеешь полное право отказать мне. Но мне действительно некуда идти.
— И что ты хочешь от меня? — спросила Алина.
— Может быть... может, я могла бы пожить у тебя немного? Совсем недолго, пока не найду работу и не сниму комнату.
Алина долго молчала, глядя на женщину, которая дала ей жизнь, но так и не научилась быть настоящей матерью.
— Знаешь, что я делала последние десять лет? — наконец спросила она. — После ухода Андрея я закончила институт, работая по ночам уборщицей. Потом устроилась в архитектурную студию — младшим помощником. Снимала угол в коммуналке с тремя соседками. Каждый месяц откладывала по две-три тысячи, отказывая себе во всём. И четыре года назад наконец смогла взять ипотеку на маленькую однушку в Люблино.
Мать слушала, не перебивая.
— А ещё я создала фонд помощи больным с заболеваниями почек. Назвала его именем моего любимого. Мы немного помогаем с лекарствами, консультируем... Это всё, что я могу сделать для него сейчас.
— Я не знала... — прошептала мать.
— И тут звонишь ты, — продолжила Алина, словно не слыша. — И просишь приютить тебя в той самой квартире, которую я покупала кровью и потом, потому что ты с Кириллом лишили меня наследства.
Людмила Петровна съёжилась, ожидая закономерного отказа.
— Я не буду тебе помогать, мама, — твёрдо сказала Алина.
Мать кивнула, опустив голову.
— Но я и не оставлю тебя на улице.
Людмила Петровна подняла удивлённый взгляд.
Алина достала из сумки небольшую папку и положила на стол.
— Здесь документы на квартиру в Химках. Маленькая, но чистая. И вот ключи.
— Что... что это? — мать растерянно хлопала глазами, словно перед ней лежало нечто, а не простая папка с документами.
— Помнишь Химки, тот новый микрорайон возле парка? — Алина говорила спокойно, будто обсуждала погоду. — Я купила там квартирку пару лет назад. Вложила премию, думала сдавать. До метро, конечно, не близко, зато поликлиника за углом, два супермаркета, и парк шикарный.
Мать уставилась на нее так, словно Алина только что заговорила на китайском.
— Погоди... ты мне... квартиру отдаешь? — ее голос дрогнул, превратившись в шепот.
— Нет, — покачала головой Алина. — Я предлагаю тебе в ней жить. Бесплатно. Но с одним условием.
Прошлое и настоящее переплетаются
— Каким? — настороженно спросила Людмила Петровна.
— Там же, в доме, есть помещение, которое я арендую для фонда. Нам нужен администратор. Работа не сложная — отвечать на звонки, вести документацию. Зарплата небольшая, но на жизнь хватит.
— Ты хочешь, чтобы я работала на тебя? — в глазах матери мелькнуло что-то похожее на обиду.
— Не на меня, — спокойно ответила Алина. — На фонд. На людей, которым нужна помощь. Это будет твой способ... исправить то, что ещё можно исправить.
— Думаешь, я справлюсь? — голос матери дрогнул. — В моём возрасте...
— Тебе всего шестьдесят три, мама. Ты всегда гордилась своей энергичностью. А вообще, — тут Алина впервые за весь разговор улыбнулась по-настоящему, — ты всегда умела заговаривать зубы кому угодно. Вот и направь это в полезное русло.
Мать сидела неподвижно, не отрывая глаз от папки с документами. В кафе стало так тихо, что Алина слышала тиканье своих наручных часов. Наконец мать медленно, будто боясь спугнуть удачу, протянула руку и взяла ключи.
— Не понимаю... — её губы дрожали. — Почему? После всего, что между нами было... вернее, чего не было.
Алина и сама не знала. Этот вопрос крутился в голове всю ночь, пока она принимала решение. Что это — жалость? Чувство долга? Или просто нежелание стать такой же, как все вокруг — черствой, способной переступить через родного человека?
— Знаешь, что Андрей сказал мне в больнице в последний раз? — она сама удивилась, как легко произнесла его имя впервые за столько лет. — «Не дай всему этому дерь.у погубить в тебе человека». Тогда я не поняла. А теперь, кажется, начинаю понимать.
Она встала, оставляя на столе деньги за чай.
— Переезжать можешь хоть завтра. Адрес в документах. А работу начнёшь с понедельника.
— Алина, — мать поймала её за руку, — я хочу, чтобы ты знала. Мне очень жаль. За всё.
— Я знаю, мама, — ответила Алина. — И мне тоже жаль. За нас обеих.
Эпилог: полтора года спустя
— Людмила Петровна, к вам пациент из Твери, — раздался голос молодой медсестры из-за двери.
— Пусть заходит, — ответила женщина, поправляя стопку документов на столе.
Скромный офис фонда «Надежда Андрея» обустроился на первом этаже обычной многоэтажки в Химках. За 1,5 года он превратился из простой инициативы в серьёзную организацию. Помогал десяткам людей с почечными заболеваниями.
Во многом это была заслуга Людмилы Петровны. Бывшая учительница музыки в свои шестьдесят с небольшим лет открыла в себе талант организатора и переговорщика. Она могла убедить кого угодно в чём угодно. Самых скептически настроенных спонсоров, находила общий язык с чиновниками, успокаивала отчаявшихся пациентов.
Дверь отворилась, вошёл мужчина средних лет с маленькой девочкой.
— Здравствуйте, я Сергей Климов. Мы по поводу моей дочери Маши...
— Конечно-конечно, — Людмила Петровна тепло улыбнулась девочке. — Присаживайтесь, сейчас мы всё обсудим.
Пока отец рассказывал о диагнозе дочери, Людмила Петровна украдкой посмотрела на фотографию на столе — Алина в день открытия нового филиала фонда, счастливая, улыбающаяся, с неизменным блокнотом в руках.
Их отношения всё ещё были далеки от идеала. Пропасть, созданная годами непонимания и обид, не могла исчезнуть за один день. Но теперь между ними появилось нечто новое — взаимное уважение и, может быть, начало настоящей близости.
— Не волнуйтесь, — сказала Людмила Петровна мужчине, закончившему свой рассказ. — Мы обязательно поможем Машеньке. Я лично прослежу за этим.
И она знала, что сдержит обещание. Как знала и то, что сегодня вечером позвонит дочери — не чтобы отчитаться о работе, а просто спросить, как её дела. И, может быть, пригласить на ужин.
А в другом конце города Алина сидела над новым проектом — дизайном интерьера для детского отделения нефрологии в одной из городских больниц. Бесплатный проект, её личный вклад в дело фонда.
Телефон завибрировал. На экране высветилось «Кирилл». Брат не звонил ей уже несколько лет — с тех самых пор, как выгнал мать из дома. Алина помедлила секунду, а потом ответила. В конце концов, прошлое нельзя изменить, но можно построить новое настоящее. Даже если для этого придётся сделать над собой усилие.
— Да, Кирилл, — сказала она. — Я слушаю.
Как вы считаете, правильно ли поступила Алина по отношению к матери? И что хочет Кирилл?