Когда Марина родила дочь, казалось, что звёзды наконец-то встали правильно. Семь лет попыток, лечения, отчаяния и бесконечных анализов — всё это окупилось одной парой крошечных глаз, которые смотрели на неё, как на целый мир.
Но уже через месяц этот «мир» начал кричать круглосуточно.
Поначалу Марина старалась не жаловаться. «Это всё нормально. Колики, адаптация, гормоны. Переживу. Все через это проходят», — твердила она себе. Но с каждой бессонной ночью в голове нарастала гулкая пустота. Дочь не спала более получаса подряд. Крики раздавались то с утра, то в два ночи, то в четыре. Марина перестала чувствовать время. Она мыла голову ночами, и ела, только когда начинала трястись от голода.
А Виталий? Виталий «работал». Закрывался в кабинете наушниками, пил кофе с шоколадом и строчил отчёты заказчику из Канады. На ужин выходил, словно в отель: вытянув ноги, ждал, когда ему подадут тарелку и не будут мешать «мыслить».
— Виталь, посиди с ней хоть двадцать минут. Я просто… я не помню, когда последний раз спала! — Марина чуть не плакала.
— Двадцать минут — не проблема. Но не сейчас. У меня звонок с клиентом через десять. Я же деньги в дом несу, Мари. Не забывай. — он говорил это, не отрываясь от экрана.
Она не забыла. Но почему-то именно она в этом доме уже месяц была и поваром, и стиральной машиной, и ночной няней. А он — «главным добытчиком», который отмахивался от плача дочери, как от жужжания мухи.
На четвертый месяц Марина сорвалась. Под вечер, когда ребёнок снова плакала без остановки (первые зубки), а Виталий — как всегда — «был занят», она взяла подушку, прижала к лицу и закричала в неё от бессилия. А потом, без макияжа, в трениках, с полураспущенным хвостом, написала в чат мамского форума: «Посоветуйте няню. Любую. Хоть какую-нибудь. Я просто больше не могу».
На следующее утро ей позвонила Инна.
Голос был спокойный, чуть хрипловатый, очень уверенный:
— Я могу подойти в обед. У меня большой опыт с младенцами, даже с двойней. Работаю без официального оформления, но с любовью. Не переживайте, посмотрим — если не подойдёт, сразу скажете, и я уйду.
Марина сразу почувствовала — эта женщина спасёт её. Или хотя бы даст поспать два часа подряд.
Когда в дверь позвонили, Марина открыла и остолбенела. Перед ней стояла высокая, ухоженная женщина лет сорока, с волосами цвета тёмного шоколада и безупречно уложенными локонами. Инна не выглядела, как няня. Скорее — как та, кто мог бы быть главной героиней в рекламе дорогого крема: «Успешна. Уверена. Безупречна».
— Можно? — мягко спросила она, разуваясь у порога. — Мне бы только взглянуть на малышку.
Марина отступила в сторону, и в тот момент в её душе родилось странное чувство. Как будто в её хаотичный, замученный мир только что вошел порядок. Только позже она поймёт: вместе с порядком в её дом вошло нечто большее.
***
Инна оказалась не просто няней — она была воплощением спокойствия и здравого смысла. Через двадцать минут её присутствия ребёнок… уснул. Просто уснул. Без колик, воплей, подрыгиваний. Марина смотрела на это с таким выражением лица, будто увидела чудо.
— Я просто правильно держу. И не боюсь, — объяснила Инна. — Младенцы чувствуют напряжение, им нужно, чтобы вы тоже дышали спокойно.
И она действительно дышала. Уверенно. Спокойно. Как будто ничего на свете не могло её вывести из равновесия. Как будто она знала, что делает.
Через пару дней Марина дала себе слабину — поспала чуть дольше, сходила в душ, даже уложила волосы феном. Инна сидела с малышкой в детской, напевая ей что-то нараспев, а в доме впервые за три месяца не было ни крика, ни суеты.
— Удивительно… — сказала Марина, выходя из ванной. — Я будто снова человек.
— Ты и есть человек, Марин. Просто усталая. А усталость — враг любви и материнства, — заметила Инна, доставая из сумки маленький стеклянный контейнер. — Я кстати пирог испекла. С вишней. Вам надо есть что-то сладкое, чтобы вырабатывать серотонин.
— Вы, кажется, не няня, а фея, — улыбнулась Марина. Тогда ей ещё казалось, что эта фраза — просто комплимент. Шутка. А не предчувствие беды.
Со временем Инна начала оставаться дольше. То сама предложит помочь приготовить ужин, пока Марина заканчивает проект. То заберёт коляску и уйдёт гулять на три часа.
Марина, наконец, вернулась к своей прежней работе — она была дизайнером интерьеров и как раз получила заказ на оформление частного дома за городом. Руководство пошло ей навстречу: не ставили жёстких сроков, дали возможность работать из дома, с перерывами, лишь бы соблюдалась общая концепция и результат. Для Марины это было спасением.
«Я снова могу думать. Могу творить. Я не только мать, я ещё и человек. Женщина. Специалист», — говорила она себе, погружаясь в 3D-визуализации и палитры оттенков.
Виталий пару раз возвращался с кофе для Инны — «Спасибо, что выручаете нас» — и задерживался на кухне подольше. Инна, будто невзначай, угощала его блинчиками, слушала о его проектах, а однажды даже рассмеялась над каким-то его плоским анекдотом — тем самым, над которым Марина уже давно только закатывала глаза.
— Ты посмотри, как у неё всё аккуратно. Как она себя держит. А какие у неё руки! — однажды сказал он, отхлёбывая суп, который сварила Инна. — Всё у неё под контролем. И ребёнок её слушается.
Марина усмехнулась:
— Можешь переехать к ней, если тебе так нравится. Там ещё наверняка и плита чище.
Она пошутила. Но с каждым днём эта шутка становилась всё горше. Ребёнок стал чаще тянуться к Инне. Виталий начал задерживаться после обеда — «Ой, Инна, а что у вас за сериал такой на ноутбуке? Вместе глянем?». А Марина — работать допоздна. Сначала по необходимости. Потом — чтобы не видеть, как уютно устроились другие трое без неё.
Вечером, зайдя в комнату, она однажды услышала, как Инна укачивает дочку:
— Наша ты хорошая… Мамочка скоро придёт. Ну или не скоро. У нас с тобой теперь всё будет хорошо, правда?
У Марины внутри что-то щёлкнуло.
***
Однажды вечером Марина задержалась в студии — клиент внезапно попросил показать пробную визуализацию спальни. Она села в кафе рядом, разложила планшет, заказала капучино. И вдруг поняла: ей не хочется домой.
«Бред. Там же дочь. Муж. Дом. Всё моё», — успокаивала она себя. Но ощущение отстранённости не отпускало.
Вернувшись домой, Марина застала странную сцену. Виталий и Инна сидели на диване, дочь мирно посапывала на плече няни, а между ними стояла чашка чая. Оба молчали, но их молчание было… слишком уютным.
— А у вас тут… каминные посиделки? — бросила Марина, снимая пальто.
Инна встала почти мгновенно, отдав ребёнка:
— О, вы уже дома! Мы просто… она уснула у меня на руках, вот и не стали класть сразу.
Марина промолчала. Но внутри всё сжалось в тугой узел.
На следующий день она пришла в офис — показать коллегам макет. Всё прошло хорошо, ей даже похвалили цветовое решение для кухни. И вдруг — будто по щелчку — она увидела себя в зеркале гардеробной. Чёткий силуэт, аккуратная укладка, светлый деловой костюм. Её лицо. Настоящее. Не то, что в домашнем зеркале между памперсами и недоеденными кашами.
«Я снова я», — подумала она. А потом — «И я это всё могу потерять».
Когда вечером, входя в квартиру, она услышала, как Виталий говорит вполголоса:
— Ты ведь понимаешь меня лучше, чем она…,
Марина замерла.
Он говорил Инне.
Она не устроила сцену. Не закатила истерику. Просто подошла и спокойно, ледяным голосом сказала:
— Мне срочно нужен детский развивающий коврик. Купишь, Виталий? А то ты давно в магазин не ходил. Кстати, нам нужно серьёзно поговорить. Но потом.
В ту ночь она не спала. Лежала рядом с дочерью, прижимала к себе маленькое тельце и старалась не думать. Наутро Инна пришла, как обычно, вежливо улыбнулась.
— Доброе утро, Марина. Всё хорошо?
Марина посмотрела на неё и вдруг спросила:
— Инна, а у вас были дети?
Та чуть замялась.
— Нет. Но я… очень люблю детей. Чужих, может, даже больше, чем своих бы смогла.
— Понимаю. — Марина кивнула. — Наверное, именно поэтому вы так хороши в своей работе. Вы умеете уходить. Когда нужно.
Инна напряглась. Но не ответила.
В тот же день Марина позвонила своей подруге, психологу.
— Мне кажется, у меня дома чужая женщина занимает мою жизнь. Я не знаю, как её оттуда выгнать. Она ведь не виновата, что я устала. А он... он просто слаб.
— Она — не просто помощница. Она — соперница. А он — да, слаб. Но ты не обязана быть сильной ради всех. Ты обязана быть сильной — ради себя и дочери.
Марина отключилась и заплакала впервые за долгие месяцы. Слёзы были не от боли — от освобождения. Она наконец поняла: дальше так жить нельзя.
***
На следующее утро Инна пришла, как всегда, в девять. Но Марина уже ждала её у двери — одетая, собранная, с чётким выражением лица.
— Сегодня вы не останетесь. Мы пересмотрели формат помощи. Спасибо за всё. Оплата — до конца недели. Но больше вы нам не нужны.
Инна слегка приподняла брови.
— Вы уверены? Я чувствую, что вы на эмоциях. Дети... они же привыкают. Это стресс для них — такие резкие перемены.
— Лучше стресс, чем подмена, — твёрдо сказала Марина. — Мы справимся. Виталий теперь будет дома чаще.
Инна с минуту молчала, потом вдруг усмехнулась:
— Ну что ж. Вы ведь сами впустили меня в свой дом. Я не вторгалась. И, если честно, ваш муж — не тот, за кого стоит бороться.
— Спасибо за откровенность. Прощайте, Инна.
Она закрыла за ней дверь и оперлась на косяк. Руки дрожали. Сердце колотилось. Но внутри было чувство победы.
Вечером Виталий вернулся с пакетом покупок и странным выражением на лице.
— Инна сказала, что ты её уволила. Всё из-за ревности? Серьёзно?
Марина подошла к нему вплотную.
— Серьёзно. Потому что я не собираюсь больше жить с тенью другой женщины в собственном доме. Ты выбираешь — я и дочь, или комфорт и компот у кого-то ещё.
Он замолчал. Опустил взгляд.
— Я не хотел… Я просто устал. Я не думал, что всё так перекосится.
— Так вот подумай. У тебя неделя. Я не держу. Но если ты останешься — правила будут мои.
И он остался. Первую неделю казалось, что всё наладилось. Он действительно помогал, даже пытался готовить. Играл с дочкой, убирал игрушки, водил коляску сам.
Но через две недели Марина снова увидела, как он переписывается с кем-то, пряча телефон. Сердце сжалось, но на этот раз — без боли. Без обиды. Только с ясным пониманием.
Она больше не хочет спасать то, что давно мертво.
***
Через месяц они подписали документы о разводе. Виталий ушёл молча, без скандалов, но с недовольным лицом. Он всё ещё не понимал, как женщина, которая когда-то умоляла его посидеть с ребёнком «хотя бы двадцать минут», теперь выставила его из квартиры — легко, без истерики, без слёз.
Марина осталась в своей квартире. Работала, растила дочь, снова встречалась с друзьями. Иногда было одиноко, особенно по вечерам. Но одиночество — не то же самое, что жить рядом с предательством.
А Инна… Инну она однажды увидела в супермаркете — с новым клиентом. Та рассмеялась, посмотрела ей в глаза, как будто хотела что-то сказать, но Марина отвернулась и пошла дальше. Она больше не была той женщиной, которой можно было управлять.
В тот вечер Марина, как обычно, кормила дочку с ложечки и рассказывала ей сказку про добрую львицу и ленивого тигра. Девочка внимательно слушала, как всегда молча. Речь у неё, по словам врачей, развивалась медленно — «последствия стресса, ничего критичного», — уверяли специалисты. Марина уже не ждала чуда. Просто принимала, как есть. Любила — такой, какая она есть.
И вдруг — на самой обычной фразе, на самом обычном слове — дочка посмотрела ей прямо в глаза, коснулась ручонкой лица и чётко произнесла:
— Ма-ма.
Марина застыла. Сердце будто пропустило удар. Она не верила.
— Скажи ещё раз… Ну скажи, малышка…
— Ма-ма, — повторила девочка и улыбнулась.
Марина прижала её к себе, слёзы катились по щекам, и она впервые за долгое время почувствовала настоящее счастье. Потому что теперь знала: всё наладится. Они справились. Вместе.
***