Туман обволакивал Лондон, как саван, пропитанный слезами ушедших эпох. Дождь стучал по крышам не просто каплями — он звенел, как тысячи крошечных колокольчиков, выстукивая послания из иного мира. Каждый камень мостовой хранил шепот проклятий и сломанных судеб, каждый фонарь был отсветом давно погасших звезд и жизней.
Виктор, угрюмый и жестокий мужчина по прозвищу "Граф", шагал по переулку, где тени цеплялись за его плащ, словно дети, просящие подаяния. Его сапоги стучали по булыжникам ритмом похоронного марша, а в кармане ждал нож — старый друг, чья рукоять была вырезана из кости первой жертвы. Мужчина затянулся сигаретой, выпустил дым, который в темных тонах улицы приобрел очертания черепов. Вдруг на него нахлынули воспоминания...
Он хорошо помнил ее лицо.
Старуха с глазами, как мутное стекло, протянувшая ему краюху хлеба в тот день, когда он умирал от голода. Он взял хлеб, а потом и ее жизнь. Теперь ее голос жил в нем, шепча стихи на языке, которого не знал ни один смертный.
С тех пор многое изменилось.
Изменился прежде всего сам Виктор. Теперь он не тот жалкий и голодный мальчишка. Теперь он "Граф". И свое прозвище он получил не за звание или близость к аристократии, нет-нет, напротив. Его прозвали так из-за привычки оставлять после себя пустые кошельки и разбитые жизни.
Он не верил в добро, не верил в честность, не верил даже в зло — просто принимал мир как поле для игры, где все правила писались кровью. Его жизнь была наполнена чередой краж, подлых убийств и пактов с теми, кто жил в тенях подворотен. Он продал душу за власть, но получил лишь вечный голод и пустоту внутри.
Лавка "Черные Страницы" возникла перед ним внезапно, будто вырастала из самой тьмы.
Витрины были затянуты паутиной, в которой копошились серебряные пауки. Над дверью висел колокольчик в форме плачущего ангела. Владелица лавки не хотела платить дань, как это делали все другие торгашы. Такое отношение вредило бизнесу и подрывало авторитет Виктора. Терпеть это он был не намерен. Надо проучить жадную торговку ложью.
"Граф" вошел в лавку и вдохнул густой воздух, отдававший ароматом церковного ладана и старых книг. Полки из черного дерева изгибались, как позвоночники драконов, а книги на них словно дышали, вздуваясь и сжимаясь.
Виктор никогда не верил в мистику.
Он всю жизнь был прагматиком и знал, что никакой вечной жизни и загробного царства нет. Это все байки для слабаков и простачков. Все это лишь глупая надежда для тех, кто ничего не добился в этой жизни.
Мужчина по-хозяйски двинулся дальше внутрь лавки и с любопытством стал рассматривать старые книги в кожаных переплетах и непонятные склянки, что стояли почти на каждой полке. На одной из них он заметил книгу словно в переплете из человеческих век. На книге было его имя.
— Не трогай.
Голос ударил его, как хлыст.
Лира, хозяйка лавки, стояла за стойкой. Белые волосы девушки переливались с синевой лунного света, пробивавшегося сквозь витраж с изображением падших ангелов. В её глазах, изумрудном и черном, отражались две вселенные: одна — полная жизни, другая — поглощающая ее.
— Ты пришел украсть что-то или потребовать то, что тебе не принадлежит? — спросила она, и на миг в черном глазу вспыхнула красная точка, как уголь в пепле.
— Я пришел за тем, что мое по праву короля этих улиц. И тебе лучше не перечить, если хочешь дожить до рассвета! — со злостью в голосе проговорил "Граф" и швырнул книгу, что была у него в руках в Лиру. Книга, словно натолкнувшись на невидимый шит, недолетела нескольких метров и упала прямо перед хозяйкой лавки. Страницы раскрылись, и оттуда вырвались голоса — сотни, тысячи, сливаясь в вопль.
Эти воющие, плачущие, стенающие голоса оглушили Виктора и он против своей воли зажал уши. Лира же даже не моргнула. Она провела рукой над книгой, и вопли стихли, превратившись в тихий плач.
— Они не в книге. Они в тебе...
Тени прошлого
Он вернулся ночью, пьяный от ярости и страха. Ему снилась старуха: теперь ее глаза были черными, как у Лиры, а изо рта выползали пауки, сплетающие слова "прости" из паутины. За что она просила прощения у своего убийцы?
— Зачем ты показала мне их? — взревел он, врываясь в лавку.
Лира стояла у зеркала из костей, держа в руках сосуд с мерцающей душой. В отражении за ее спиной шевелилось нечто с крыльями, покрытыми глазами. Виктор напряг память. Кажись так церковники описывали херувимов.
— Потому что ты начал забывать, — она повернулась, и ее платье, расшитое пауками, зашелестело, будто те ожили. — Забыл вкус хлеба, который она тебе дала. Забыл, как дрожали ее руки. Забыл, что значит быть человеком.
Он бросился к ней, желая разорвать её хрупкую плоть, вырвать её глаза и задушить девушку её же собственным языком, но пол внезапно ушел из-под ног. Лавка превратилась в лабиринт воспоминаний:
Мальчик лет семи, замерзающий в подворотне. Руки, обожженные чужими плевками и безразличием. Кожа горит от побоев и ран. Первая кража — кошелек у священника, в котором оказался крестик. Крестик, который он продал за глоток вина…
— Прекрати это! — Виктор упал на колени, вцепившись в волосы.
Лира опустилась рядом, ее холодные пальцы коснулись его виска, даря секундное облегчение.
— Ты думал, я хочу тебя наказать? Я хочу, чтобы ты увидел… что в тебе еще осталось.
Ее прикосновение, мгновение назад дарящее покой, обожгло. В памяти всплыло то, что он старательно хоронил:
Старуха улыбается, протягивая свой последний кусок хлеба. Ее рука дрожит. Он берет еду, и на миг их пальцы соприкасаются. В этом прикосновении — вся ее жизнь: любовь к умершему сыну на которого так похож этот бродяжка, страх одиночества, надежда, что этот оборванец, выживет…
— Почему ты показываешь мне это? — прошептал он, чувствуя, как по холодной щеке катится горячая слеза. Впервые за многие годы.
— Потому что я тоже когда-то была как ты.
Зеркало дрогнуло, и Виктор увидел:
Лира, век назад. Человек с лицом, искаженным ненавистью, заносит над ней топор палача. Она, юная воровка, вскрикивает и в страхе зажмуривает глаза. За мгновение в голове девушки проноситься сотня мыслей о несправедливости этого мира и жестокости людей.
Вдруг тени смыкаются вокруг нее, предлагая сделку. Через мгновение ее левый глаз становится изумрудным, правый — черной бездной. А палач лежит на помосте, сжимая остывающими пальцами свой топор, его душа — крошечный огонек в ее ладони.
— Я стала Хранителем Душ, чтобы нести свое бремя и исполнять долг, слишком сложный для других, — голос Лиры дрогнул. — Но чем больше я забирала, тем меньше от меня оставалось. Я больше так не могу. Я должна вернуть их свету. И для этого мне нужен ты. Тот, кто поймет меня. Такой же бездушный и пустой, как я. Может тогда хоть что-то обретет смысл...
Ритуал
Виктор не знал, почему он согласился. Он просто... доверился и поверил ей? Впервые в жизни он поверил другому человеку.
Они начали с малого. Возвращали души по одной:
Девочка, умершая от голода в темноте грязной подворотни. Никому не нужная и всеми забытая. Виктор, дрожа, прижимал сосуд к груди, пока Лира читала заклинание. Душа вырвалась, коснулась его лица, и он увидел: девочка танцует под дождем, смеется, целует мать в щеку…
— Почему это больно? — он скрипел гнилыми зубами до отколотой эмали, чувствуя, как что-то рвется внутри.
— Потому что ты отдаешь часть себя, — ответила Лира, ее черный глаз стал еще чернее и эта тьма, казалось, поглощала любой свет.
Однажды ночью, возвращая душу старика-художника, Виктор не выдержал.
Художник, оказывается, видел его в тумане много лет назад и написал портрет — не жестокого преступника и бандита, а человека с глазами, полными тоски.
— Я не могу! — Виктор дрожащими руками разбил сосуд. Душа художника рассыпалась искрами, но Лира поймала их руками, прожигая свою кожу до костей.
— Даже сломанные души заслуживают покоя, — прошептала она, и ее руки истекали кровью. Девушка, словно не замечая этого, подарила Виктору утешительную улыбку.
Жертва
Последней была старуха.
Когда Лира вручила ему сосуд, Виктор понял: внутри — та самая душа, что стала первой на его темном пути жестокости и злости, та, что накормила его хлебом.
— Ты должен, — сказала Лира, но ее голос был едва слышен. Она таяла, как свеча, ее белые волосы стали прозрачными, а из черного глаза сочилась тьма.
Он разбил сосуд.
Старуха явилась перед ним, но теперь ее глаза были полны света. Она протянула руку, и в ладони лежала крошечная фигурка — он, семилетний, спящий в подворотне.
— Прости, — выдохнул Виктор даже не замечая, как по его щекам катятся слезы.
Старуха улыбнулась и рассыпалась пылью.
В груди Виктора что-то щелкнуло. Он взглянул на свои руки — они дрожали и слабели.
Лира лежала на полу, ее черный глаз потух, а грудь едва вздымалась. Мужчина подскочил к умирающей девушке. Его жизнь никогда не будет прежней. Мужчина понимал это. Он не сможет без неё. И дело не в любви, Виктор даже сейчас не верил в любовь. Тут было что-то другое, что-то, что мужчина просто не мог объяснить.
— Ты теперь свободна, — он обнял ее, чувствуя, как что-то перетекает из него в нее.
Ее глаз вспыхнул изумрудным светом.
— Что ты сделал?
— Отдал последнее, что украл — свою душу...
Вечность вдвоем
Лавка "Черные Страницы" исчезла в жарком огне пожара, оставив после себя лишь пустырь, где росла одинокая алая роза без шипов.
Прохожие иногда видели пару: мужчину со шрамом и угрюмым взглядом, и девушку с глазами как день и ночь. Они подбирали бездомных кошек, кормили стариков и беспризорников, а по ночам танцевали под дождем, который теперь звенел, как смех.
В подвале, которого больше не существовало, стояли два сосуда. В одном — искры смеха Виктора. В другом — слезы Лиры.
Их души сплетались в танце, создавая новую главу в Книге Теней — ту, где любовь не спасает, а превращает миг в вечность.
- Предыдущая история